«Ваш адвокат не может отвечать за вас, — усталым, но мягким голосом проговорил Судья. — Если у вас есть что доложить Присяжным, вы должны сами сообщить, где находились, что делали и прочее — а если у вас имеются какие-то замечания касательно уже предъявленных свидетельств, вам необходимо высказать их самостоятельно. Итак, сэр, вы намерены вверить защиту своему Адвокату?»
«Да», — ответил Али.
Вслед за этим судья обратился к улыбавшемуся Адвокату: «Быть может, вы посоветуете вашему Подопечному высказаться самому?»
«Нет, милорд, я посоветовал бы ему вообще ничего не говорить».
Таким образом, единственная улика против Али оказалась косвенной, а самое существенное замкнуто в черном ящике под названием «Слухи», исход откуда был навсегда закрыт; Обвинителей, будто свору шавок на коротком поводке, удерживал отказ Али говорить; Судье — к огорчению, написанному на вытянутых и сердитых лицах многих и многих, — пришлось внушить присяжным, что виновность Али, какой вероятной она бы им ни представлялась, не доказана вне допустимости Сомнения— и посему вынести ему приговор они не имеют права — такова нынешняя, наиболее употребительная в Лондоне практика, которой необходимо следовать и здесь. На этом мистер Уигмор Бланд отвесил Судье и Присяжным галантный поклон, граничивший с дерзостью, и обратил к Али румяное веселое лицо, сиявшее подобием Солнца.
Невиновен! Вина, во всяком случае, не доказана — такое решение мог вынести только шотландский суд, и оно ничем не отличается (применительно к Свободе и Собственности ответчика) от оправдательного приговора — каким бы ни представлялось оку Всевидящего Судии или внутреннему взору оправданного. Нет вины более острой и жгучей, нежели вина безымянная: будь страдалец величайшим благодетелем человечества, равным Прометею, — коршун Юпитера не прекратит терзать его плоть и казнить за неведомый ему самому грех! Эта мысль не покидала и Али, и всех, кто присутствовал на судебном процессе — или знакомился с отчетами о нем во всех газетах, консервативных и радикальных, — ведь других подозреваемых не нашлось — не был назван даже предположительно никто из подлинных жестоких убийц — и, однако, «не сам же он подвесил себя, будто мясную тушу», как выразился один Наблюдатель. Если и не жажда Справедливости главенствовала в умах, озадаченных исходом дела, то уж любопытство терзало их несомненно — и, похоже, удовлетворены оба эти чувства не были.
Когда Али обрел наконец свободу передвижения, он обратился к своему защитнику с просьбой об услуге: ему хотелось бы совершить путешествие к родным местам — «шотландским владениям», как он выразился, не желая показаться сентиментальным, — а поскольку расстояние до них можно было покрыть за один день, Юрист не замедлил выразить согласие, поскольку охотно пользовался любым случаем употребить в дело свой превосходный экипаж (хоть и был оповещен, какой урон могут нанести карете скверные проезды, которые шотландцы именуют дорогами и большаками). Путешественники благополучно достигли подъездной аллеи, что вела через заброшенный Парк к воротам Аббатства: по этому пути, в ином экипаже, в иную пору везли Али — казалось, как давно! Али замолчал, так что даже адвокат проникся его настроением и напустил на себя сдержанный вид.
Теперь никто из слуг не вышел Али навстречу — хотя распоряжением суда именно он был теперь их лэрдом — да Али этого и не ожидал. Однако после долгого дергания за звонок и громких окликов появился наконец человек, со старческой медлительностью отворивший воротца: им оказался Старина Джок — та самая преданная душа, к которой Али некогда льнул! Под любопытными взорами адвоката, плача от потрясения, Али заключил старика в объятия: отсутствовал он всего лишь год, но по виду Старины Джока можно было заключить, что минуло все десять, — срок, оказавшийся непосильным для старческой плоти. Вспомнив затем о долге хозяина, Али пригласил гостя войти и позаботился об его устройстве, насколько было в его силах: приезжий джентльмен был как будто несколько подавлен предложенным гостеприимством, хотя и старался этого не обнаруживать.
«Ваши наследственные права теперь утверждены — а вы принадлежите, как я понимаю, к весьма древнему роду», — произнес он, оглядывая голые стены холодных залов.
«Да, мне говорили об этом, — согласился Али. — Предки моего отца и покойной леди Сэйн весьма почтенны. Некогда они даже были связаны родством — так я слышал от нее, но не придал этому значения».
Адвокат кивнул — сдвинул густые седоватые брови — и раздумчиво приложил к губам набалдашник трости. «А собственность ваших родителей оставлена в довольно расстроенном состоянии — не приносит дохода — ограничена в порядке отчуждения — заложена на различных условиях — и распоряжаться ею вы не можете».
«Я не особенно вникал в суть дела, — сказал Али. — Управляющий осведомлен лучше меня — мне нужно бы расспросить его о нынешнем положении вещей — но вряд ли я смогу — должен попросить вас меня извинить — я, право, не в силах поддерживать компанию. Пожалуйста, располагайтесь, как у себя дома».
«Не премину», — ответил мистер Бланд, расплывшись в широкой, младенчески-невинной улыбке.
Али меж тем отправился бродить по опустевшему Аббатству: многие из тех, кто здесь прежде жил и трудился, разбрелись по другим, лучшим службам — или вернулись в сельские лачуги, откуда пришли. Куда же девался фактотум лорда? Али казалось вполне вероятным, что он мог сопроводить Хозяина и в подземные края (сам он выглядел в подлунном мире только гостем) — служить за Гробом, как служил при жизни. Где дикие Звери, которых отец любил держать при себе, ценя в них свойственные и ему безотчетные побуждения, иначе говоря — инстинкт? Умерли от горя — или бежали в Леса, устрашать дровосеков. Но было еще одно существо, которое Али разыскивал по всем залам и подсобным помещениям, однако так и не нашел, пока Старина Джок не привел его к укромной могиле под раздвоенным вязом, где он и упокоил Стража — преданного друга и защитника, благородного сердцем! Наверное, твердил Старина Джок, сердце-то у него и надорвалось, когда Али исчез — иначе не скажешь — безутешный пес отказался от еды и оттого умер. Али опустился на колени у воздвигнутого добрым Джоком простого камня без надписи и плакал, как ни о ком из отъятых Смертью.
Почему бы ему тут не остаться и не жить одному — в обществе одних только призраков, если они вздумают явиться? Ужаса они теперь не могут внушить. Здесь он мог бы жить, не делая зла; а если бы вздумал вновь предстать миру, тогда вызвал бы их, дабы они вновь его предостерегли, ибо ни одно из его деяний на Земле не принесло добра ни одному созданию — даже ему самому — и незачем ему никуда стремиться!
Конечно же, Али там не остался — такие порывы умащают наши души целительным бальзамом, но мы редко сохраняем им верность. Али вернулся в Лондон с мистером Бландом, толковавшим весь путь о его Имущественном Положении и о будущих доходах, которые, по мнению Законника, без труда можно увеличить. Мистер Бланд говорил — и говорил снова — как с пользой провел утро в беседе с управляющим над пыльными кипами бухгалтерских книг, счетов и документов, заполнявших комнатку, и за несколько часов приобрел больше познаний об истории рода Сэйнов, нежели сам Али. «Поручите все ваши дела мне, — обратился он к Али, — клятвенно заверяю вас: хуже они не пойдут, а вот что улучшатся — сомнений почти нет. Вы не получили должной выгоды из того, что принадлежит вам, зато другие воспользовались вашим неведением и небрежностью — полагаю, тут не обошлось и без покойного лорда, — но не огорчайтесь — если вы, сэр, позволите мне быть вашим слугой, для вас начнется новая Эпоха».
«Мой отец был убежден, что выжал из собственности все возможное, — отвечал Али, — и что нынешний закон действовал против него».
«О нет, — возразил великий ум, — о нет, милорд — как наш Спаситель сказал о субботе: Закон для человека, а не человек для Закона; если мы свято поверим в то, что Закон уступит нашим Намерениям, когда те станут предельно очевидны его Блюстителям, тогда со всей несомненностью — хотя рассмотрение может и затянуться (как известно, не все просители доживают до его завершения — не дай Бог, чтобы такое случилось с вами!) — мы можем полагаться на благоприятный исход дела — при условии, что мудро выложим наши карты».
