Объявили ли великомученицу инокиню Феодосью святой? Нет, а это значит, раскол продолжается и доныне.

Утратилось это сознание, и началось сознательное беззаконие не с приходом безбожных большевиков, а намного раньше. «Прогрессивный» царь Петр Великий в первую очередь отстранил мешающих ему православных иерархов от прямых обязанностей одухотворения нации и власти, упразднив патриаршество. А дорогу к этому пробил родной отец-реформатор, посадив стеречь Церковь «травоядных» пастырей. Сын Алексей попытался заступиться за православие, угодил под пытки и поплатился жизнью. И он тоже не просияет святым в Земле Русской. Никогда.

Потому что здесь не религия, а политика.

Так и не построенный коммунизм рухнул в одночасье, будучи на стадии «развитого социализма», не оставив после себя ни единого праведника или великомученика, принявшего смерть за идею. Будь хоть один, с ним спаслись бы многие. А случилось это закономерное явление потому, что в коммунизм, облаченный религиозным ореолом, уже никто не верил, тем паче сами «травоядные» партийные чины. Иначе бы американцам как ушей своих не видать победы в «холодной войне».

Умозрительная чужеземная идеология, возросшая на крови и несчастье, не способна выработать хоть сколь-нибудь стойкого сознания, ибо сама ее природа беззаконна. Даже несмотря на то что марксисты точно просчитали нравы русского этноса и его вечное стремление к общинности жизни.

Когда счет потерям невозможен из-за их размеров, лучше посчитать, что осталось, если хотим понять, кто мы ныне и как выжить в беззаконном мире. Оледенение евразийского континента, казалось бы, стерло с его северной части всякую жизнь, превратив некогда благодатный субтропический край в безжизненную холодную пустыню. Однако стихия Природы, обладающей гармоничным многообразием (и в этом есть ее божественная суть), предусмотрела и такой вариант развития событий. Погибли все семенные (двуполые), в том числе голосеменные, растения, однако остались бесполые, способные размножаться спорами, которые не берет ни мороз, ни время и которым не нужен даже свет. (Кстати, по этим спорам в геологии определяют возраст осадочных пород.)

Точно так же и в стихии существования человечества. Остаются некие вечные «споры», не подверженные никаким внешним воздействиям.

Стремление к общинности (братству) жизни – это лишь первый спасательный круг, брошенный нам еще в глубокой древности и доныне удерживающий Россию на поверхности. Традиция вечевого управления имеет настолько глубокие корни, что память о ней существует на генном уровне, а поэтому неистребима. Благодаря этой центростремительной силе мы выстояли во время «татаро-монгольского» ига, когда политика Орды была совершенно определенной – разделяй и властвуй. Несмотря на усобицы, инспирированные Востоком, и всегдашнее вялотекущее клятвопреступление – целовали крест, а потом шли друг на друга (низкий уровень религиозного сознания), Русь не разбрелась, иначе некому было бы топить крестоносцев на Чудском озере, и, тем паче, никогда бы не собрались на Куликовом поле бить Мамая (куда, напомню, Белозерский полк шел с севера пешим и боялся опоздать, а тогда ведь не было военкоматов).

Стремление к общинности (братству) жизни – это лишь первый спасательный круг, брошенный нам еще в глубокой древности и доныне удерживающий Россию на поверхности. Традиция вечевого управления имеет настолько глубокие корни, что память о ней существует на генном уровне, а поэтому неистребима. Благодаря этой центростремительной силе мы выстояли.

Мы прошли через столыпинскую реформу, когда малоземельные деревни пытались рассадить по хуторам и отрубам. В средней полосе России выделившиеся из общины индивидуалисты начали огораживать свои земли, чем вызвали у общинников сначала тихий ропот, потом, когда пришлось на них батрачить, неприязнь. Поэтому раскулачивали истинных мiроедов (а таких было сколько угодно) без всякого сожаления. И напротив, всем миром ревели в голос, когда делали это несправедливо. В Сибири подобные хутора через несколько лет сбегались в деревни, наплевав на приволье и возможность разжиться. «Мiром и тятьку бить легче» – ни у одного народа нет больше похожей пословицы. Русская душа всегда тяготилась одиночеством и не могла жить без мира, а точнее, мiра – так называлась община, общество (у Толстого роман назывался «Война и мiр», а это звучит совершенно иначе).

И вот теперь вместе с капитализмом пришел индивидуализм, тяжелый, непроницаемый, как свинец: человек человеку – волк! Закон рынка – беспощадная конкуренция, где выживает сильнейший. Она, конкуренция, должна якобы повысить градус духовно-волевого потенциала, заменить религиозное сознание и стать мерилом нашей европейской «цивилизованности».

Эти мысли проповедуются всеми четырьмя властями и избранными самодержцами. И одновременно с этим они же проповедуют и пытаются создать в России гражданское общество! (Его институт – Общественная палата – уже создан.) Если это не лукавство, то абсолютный маразм, продолжение «научных изысканий» Ельцина, когда он собрал ученых, запер на даче и заставил изобрести и сформулировать государственную идею! Если это вам сейчас не кажется бредом больного разума, погодите немного, скоро покажется. Всякое бывало: Гитлер держал в бункере тибетских монахов, дабы те, медитируя, останавливали русские танки, идущие на Берлин; Сталин сажал ученых в шарашки, чтоб они придумывали ядерную бомбу. Но чтобы государственную идею – такого еще мир не ведал!

Впрочем, как не ведал он и расстрела собственного парламента.

Иногда создается ощущение, будто управляют Россией некие пришельцы или чужеземцы, не понимающие простых вещей или принципиально не желающие ничего понимать. Конечно, брать готовые, отработанные модели и приспосабливать их к своей машине проще и легче, но подобная технологичность годится лишь на сборочном конвейере. Даже и здесь вы никогда не воткнете европейскую вилку в нашу розетку, поезд на наши рельсы не поставите – ширина колеи другая.

Потому и многие реформы по ним «не идут».

На Западе, где индивидуализм – неотъемлемая принадлежность его культуры, гражданское общество существует нормально, поскольку там иные правила игры. Но даже и здесь, особенно в последнее время, проявляются бледные, как трава под кирпичом, ростки стремления к общинности, ибо жесткий индивидуализм обрекает человека на одиночество и противоречит самой человеческой природе. Однажды наблюдал это смешное и печальное действо в США, когда взрослые американцы собираются в каком-нибудь арендованном помещении (не в клубах!), становятся в круг и пытаются танцевать. Поскольку же у белых американцев нет своей культуры, в том числе и танца, а африканские ритмы, от которых уже притомились, они не приемлют принципиально, то получается два притопа – три прихлопа. И обязательно стараются прикоснуться руками друг к другу (контакт осязательный – как компенсация дефицита общения вообще). Подобное камлание длится часа полтора, зрелище напоминает наш детский сад, совмещенный с чукотским шаманизмом и топтанием слонов (они все толстые, особенно женщины), однако глаза у людей оживают, расслабляются мышцы лица – по крайней мере сходят обязательные приклеенные улыбки, более напоминающие оскал измученной в неволе души.

На Западе, где индивидуализм – неотъемлемая принадлежность культуры, гражданское общество существует нормально. Но в последнее время проявляются ростки стремления к общинности, ибо жесткий индивидуализм обрекает человека на одиночество и противоречит самой человеческой природе.