— …встревожилась и сняла ее, — подсказала Робин.

— Да. Скорее всего, выкинула ее на свалку, — добавила Синтия. — Я была тогда совсем маленькой. Но твоя картина, Рози, напомнила мне о той. Пэм внимательно изучала полотно.

— Да, — произнесла она, — неудивительно. Мне кажется, я вижу, как женщина дышит.

Они все дружно рассмеялись, и Рози засмеялась вместе с ними.

— Да нет, дело не в этом, — сказала Синтия. — Она просто… немножко старомодная… как картина в школьном актовом зале… и бледная. Если не считать платья и грозовых туч, все краски бледные, посмотрите. И на моей картине «Де Сото» все было бледным, кроме реки. А река яркого серебристого цвета. Когда я смотрела на картину, то в конце концов переставала замечать все остальное и видела только реку.

— Расскажи нам про работу, — повернулась к Рози Герт. — Кажется, ты упомянула о работе?

— Выкладывай все, — потребовала Пэм.

— Да, — поддержала ее Анна, — расскажите нам все, а затем я хотела бы несколько минут поговорить с вами в моем кабинете.

— Это… то, чего я так ждала?

Анна улыбнулась:

— Думаю, что да.

— Это одна из лучших комнат, значащихся в нашем списке, и я надеюсь, вам она понравится не меньше, чем мне, — сказала Анна. На краю ее письменного стола опасно зависла стопка листовок, объявлявших о предстоящем летнем пикнике и концерте «Дочерей и сестер», мероприятии, которое устраивалось в некоторой степени для Сбора средств, в некоторой для создания благоприятного имиджа организации в глазах общественности, а вообще-то представляло собой небольшой праздник. Анна взяла одну листовку, перевернула ее чистой стороной и набросала примерный план. — Вот здесь кухня, здесь откидная кровать, тут небольшая жилая зона. Вот ванная. Не могу сказать, что в ней очень просторно, сидя на унитазе, вам придется вытягивать ноги прямо под душ, но это ваша комната.

— Да, — пробормотала едва слышно Рози. — Моя.

В нее снова начало прокрадываться чувство, которого она не испытывала уже несколько недель, — словно все происходящее не более чем сон, и в любую секунду она может опять проснуться рядом с Норманом.

— Вид из окна замечательный — не Лейк-драйв, конечно же, но парк Брайант весьма привлекателен, особенно в летнее время. Второй этаж. Район немножко сдал в восьмидесятые годы, но постепенно приходит в себя.

— Вы так хорошо рассказываете, будто сами там жили, — вставила Рози.

Анна пожала плечами — изящный, красивый жест, — нарисовала перед дверью комнаты коридор, затем лестницу. Она рисовала просто, без прикрас, с экономностью профессионального чертежника, и говорила, не поднимая головы.

— Я бывала там не раз и не два, но вы, наверное, не это имеете в виду.

— Да.

— Часть моей души отправляется с каждой женщиной, когда та уходит. Я полагаю, это звучит до противного возвышенно, но мне все равно. Это правда, и это главное. Что скажете?

Рози порывисто обняла ее и мгновенно пожалела о своей несдержанности, почувствовав, как напряглась Анна.

«Не следовало мне этого делать, — подумала она, отступая. — Я же знала».

Она действительно знала. Анна Стивенсон добра, верно, и внутренне Рози не сомневалась в ее доброте — в определенном смысле даже святости, — однако не надо забывать и про странное высокомерие и самодовольство; к тому же Рози успела понять, что Анна не терпит, когда люди вторгаются в ее личное пространство. И очень не любит, когда к ней прикасаются.

— Простите, пожалуйста, — произнесла она тихо, отступая.

— Не глупите, — коротко бросила Анна. — Так что вы скажете?

— Я в восторге.

Анна улыбнулась, и возникшая между ними небольшая неловкость осталась позади. Она нарисовала крестик на стене жилой зоны возле крошечного прямоугольника, обозначавшего единственное окно комнаты.

— Ваша новая картина… клянусь, вы решите повесить ее именно здесь.

— Мне тоже так кажется.

Анна положила карандаш на стол.

— Я счастлива, что имею возможность помочь вам, Рози, и очень рада, что вы оказались у нас. Эй, у вас все потекло.

В очередной раз Анна протянула ей салфетку «Клинекс», и Рози подумала, что это, наверное, не та коробка, из которой Анна доставала салфетку в день первого интервью в кабинете. У нее создалось впечатление, что запасы салфеток Анне приходится пополнять очень часто. Рози взяла салфетку и утерла глаза.

— Знаете, вы спасли мне жизнь, — сказала она хрипловатым голосом. — Вы спасли мне жизнь, и я никогда, никогда этого не забуду.

— Лестно, но далеко от истины, — парировала Анна своим сухим спокойным голосом. — Говорить о том, что я спасла вам жизнь, было бы точно так же ошибочно, как утверждать, что Синтия уложила на лопатки Герт в спортивном зале. Вы сами спасли себе жизнь, воспользовавшись предоставившейся возможностью и покинув человека, который делал вам больно.

— И все же спасибо огромное. Хотя бы за то, что я здесь.

— Не стоит благодарностей, — ответила Анна, и в единственный раз за весь срок пребывания в «Дочерях и сестрах» Рози стала свидетелем появившихся на глазах Анны Стивенсон слез. С мягкой улыбкой она протянула коробку с салфетками назад хозяйке кабинета.

— Вот, — сказала она. — Похоже, у вас в глазах тоже образовалась маленькая течь.

Анна рассмеялась, вытерла глаза и бросила салфетку в мусорную корзину.

— Ненавижу слезы. Это моя личная тайна, которую я храню от всех. Время от времени мне кажется, что я справилась со своим недостатком, что теперь уж точно я от него избавилась. А потом все происходит снова. Примерно то же самое я чувствую в отношении мужчин.

На короткое мгновение в памяти Рози всплыли ореховые глаза Билла Штайнера.

Анна снова взяла карандаш и быстро нацарапала что-то под схематичным наброском нового дома Рози, затем протянула ей листок. Опустив глаза, Рози прочитала адрес: Трентон-стрит, 897.

— Теперь это ваш адрес, — добавила Анна. — Правда, это почти на другом конце города, но теперь вы можете пользоваться автобусом, так ведь?

С улыбкой — и со слезами на глазах — Рози утвердительно кивнула головой.

— Можете дать адрес тем подругам, с которыми познакомились здесь, и тем друзьям, которые в конце концов появятся у вас за стенами этого здания, но сейчас о нем знают только два человека — вы и я. — Ее слова казались Рози чем-то заранее заготовленным, похожим на многократно отрепетированную прощальную речь. — И помните, никто и никогда не узнает ваш адрес через «Дочерей и сестер». Просто мы так привыкли поступать. За двадцать лет работы с обиженными женщинами я убедилась, что нужно делать так, и только так, а не иначе.

Последние слова Анны не стали для Рози неожиданностью; она уже многое знала из рассказов Пэм, Консуэло Дельгадо и Робин Сент-Джеймс. Рози вводили в курс дела чаще всего во время «Часа большого веселья», как в шутку называли обитательницы «Дочерей и сестер» ежевечернюю уборку помещений, однако Рози, собственно, и не нуждалась в объяснениях. Разумному человеку хватало двух или трех терапевтических сеансов, чтобы узнать все, что стоит знать о заведенном в «Дочерях и сестрах» распорядке. Кроме Списка Анны, существовали еще и Правила Анны.

— Насколько он волнует вас? — спросила Анна. Мысли Рози уклонились от темы разговора; вопрос застал ее врасплох, и она встряхнула головой, приводя их в порядок. В первый момент она не поняла, кого имеет в виду Анна.

— Ваш муж — в какой степени он волнует вас? Мне известно, что в первые две или три недели пребывания здесь вы опасались, что он будет разыскивать, вас… «пойдет по следу» — ваши собственные слова. Что вы думаете об этом теперь?

Рози задумалась над вопросом. Прежде всего, «опасалась»— совершенно неточное слово для описания тех чувств к Норману, которые она испытывала на протяжении первой и, пожалуй, второй недели жизни в «Дочерях и сестрах»; даже такое определение, как «ужас», не могло в полной степени их отразить, ибо суть отношения к покинутому мужу в значительной мере измерялась другими эмоциями; стыдом из-за несостоявшейся семейной жизни, тоской по некоторым предметам, которых ей не хватало (креслу Пуха, например), эйфорическим чувством свободы, которое вспыхивало с новой силой каждое утро, облегчением, казавшимся таким холодным, что это ее пугало, — облегчением, которое может испытывать канатоходец, потерявший равновесие на проволоке, натянутой над глубокой пропастью… но все же устоявший на ногах.