— Снимки этих женщин?

— Кого угодно. Королевы, членов королевской семьи, снимки на религиозные сюжеты. Примадонн, известных артистов и артисток. Мастериц развлечений, балетных танцовщиц, женщин в рейтузах, такие снимки очень популярны среди солдат.

— И работниц?

— Работниц спичечных фабрик, швей, рыбачек, гладильщиц, служанок, молочниц, кого угодно.

— А на ком вы специализируетесь?

— На шахтерках. Я должен был бы сразу догадаться, куда вы клоните. Уиганские шахтерки — лучший способ дискриминации мужчин. Некоторые даже утверждают, что брюки на женщинах — это общественный скандал. А я вам так скажу: купите снимок и решайте для себя сами, сэр, решайте сами.

— Покажите.

Хотем указал на выставленные в витринах снимки и визитки. Но Блэар уже успел раньше рассмотреть их, и фотограф почувствовал некоторое разочарование посетителя:

— У меня их еще сотни, самых разных. Моя студия — лучшая в стране по части фотографирования шахтерок.

— Меня интересует одна конкретная шахтерка.

— Назовите мне ее имя, сэр. Я всех их знаю.

— Роза Мулине.

Фотограф рискнул в первый раз за весь разговор улыбнуться:

— Рыжеволосая, очень нахальная, классическая мегера?

— Да.

Фотограф полез в один из своих ящиков:

— Они у меня здесь все разложены по именам и сюжетам, сэр, полный архив.

— У нее еще есть подружка Фло.

— Верно. У меня даже есть снимки, где они вместе. Вот, взгляните.

Он выпрямился и положил на прилавок четыре визитки. На двух из них подруги были вместе: Фло стояла, крепко обхватив тяжелую лопату, а Роза держала, словно тамбурин, грохот для просеивания угля. На двух других Роза позировала в одиночестве: в шали, кокетливо заколотой у подбородка, и в той же шали, но распахнутой, многообещающе повернув голову в сторону камеры.

Только это была не Роза. Не та Роза, которую знал Блэар. А девушка, скрывающаяся в коттедже Шарлотты Хэнни.

Блэар извлек из кармана привезенную с собой фотографию. На ней другая, известная ему Роза снялась в шарфике, наброшенном на манер мантильи так, что половина ее лица оставалась скрытой.

— Тогда кто же это?

— К сожалению, не знаю.

— Но это вы снимали? — Блэар перевернул снимок обратной стороной, где изящным шрифтом было выписано название студии. Он просто спрашивал, не думая в чем-то обвинять фотографа, но тот на всякий случай все же отступил назад.

— Да, в декабре. Помню ее, но как зовут, не знаю. Удивительная девушка. Мне кажется, она пришла потому, что захотела рискнуть и посмотреть, что из этого выйдет. Некоторые девушки так поступают. Я пытался выяснить ее имя, мне хотелось, чтобы она еще вернулась. — Хотем, склонив голову набок, с удовольствием рассматривал снимок. — Незабываемая девушка. В ней есть блеск, знаете, и гордость. Она даже не сказала мне, на какой шахте работает. Я показывал эту фотографию людям, расспрашивал, но перед Рождеством было много заказов, потом в январе случился этот взрыв, и я о ней забыл. Извините.

— А преподобного Мэйпоула вы о ней не спрашивали?

— Сейчас, когда вы об этом сказали, вспоминаю, что показывал ему снимок, потому что он знает по именам очень многих шахтерок. Но он ответил, что эта ему неизвестна.

— И больше он ничего не сказал?

— Нет. Но его так поразило сходство этой девушки с кем-то еще, что я отдал ему фотографию.

В редакции «Уиганского наблюдателя» Блэар взял книгу «Ланкаширские католики: упрямые души» и долго листал ее, пока не нашел то, что искал.

«В период правления Елизаветы Уиган являлся центром католического сопротивления, и поскольку семья Хэнни симпатизировала их делу, то „поповские норы“ их имения не только кишели, как настоящий муравейник, скрывавшимися там католическими священнослужителями, но последние даже осмеливались пробираться по штольням шахт Хэнни в город и служить там службы. Штольни представляли собой подземную дорогу, бравшую начало в великолепном особняке Хэнни-холл и заканчивавшуюся в весьма скромных жилищах рабочего класса. Выставленная в окне дома, где ожидался приход священника, свеча созывала доверенных людей на молитву. Память об этом маяке религиозного мужества дошла до нас лишь в названиях улиц Роман-элли (ныне снесенная) и Кендл-корт» [67] .

Редактор из-под своего защитного козырька следил взглядом за Блэаром с момента, как тот вошел в контору:

— Вы ведь мистер Блэар, да? Вы сюда заходили пару недель назад?

— Сколько в городе улиц с названием Кендл-корт?

— Только одна.

— И ее построили Хэнни?

— Да, для семей шахтеров. Это сейчас одна из старейших улиц Уигана.

— И она до сих пор принадлежит Хэнни?

— Да. Помните, вы были здесь вместе с мистером Левереттом, искали в газетах материалы о взрыве? Простите, что я вас тогда не узнал. А ведь ваша книга лежала на прилавке! Я просто слепец.

«Знал бы ты, с каким слепцом разговариваешь», — подумал Блэар.

Идя по боковой аллее, Блэар не отставал от шагавших по параллельной улице домой шахтеров. День был субботний, впереди их ждали выходной, отдых и развлечения. От одного перекрестка до следующего Блэар старался двигаться в том же темпе, что и шахтеры, ориентируясь на стук их клогов по мостовой. С улицы до него доносились выкрики предлагавших сладости лоточников и игра уличных музыкантов. Над головой, в вечернем небе появились выпущенные в полет голуби.

Фабричные работницы тоже возвращались по домам, уступая, однако, дорогу шахтеркам. Под уличным фонарем прошли Роза и Фло. Блэар успел рассмотреть, что у Фло, отплясывавшей джигу вокруг Розы, к шали приколот бумажный цветок.

Потом Блэар потерял их из виду и испугался, что они могут завернуть по дороге в пивную или в трактир. Дойдя до задних дворов Кендл-корт, Блэар поболтался в проулке, пока в доме Розы на кухне не зажгли лампу. В окно выглянула Фло — но нет, не выглянула, а полюбовалась собственным отражением в стекле: она сменила шаль на плюшевую шляпку, украшенную бархатными цветочками. Фло обернулась, что-то сказала, скрылась в глубине комнаты, но через минуту снова появилась в окне, рассматривая свое отражение вначале задумчиво, потом с нараставшим интересом и, наконец, с явным нетерпением. К клумбе на шляпке Фло добавила бумажный цветок и исчезла. Едва за ней захлопнулась входная дверь, как Блэар уже стоял у заднего крыльца дома. Дверь была заперта, на его негромкий стук никто не ответил.