Когда шахтеры возвращались с работы, стояли уже сумерки, но дождило по-прежнему. Поднимавшийся из печных труб дым сливался во второй, нижний слой облаков, создавая впечатление, будто дымятся руины стертого войной с лица земли города.

Стоя на колокольне городской церкви, Блэар скользил своей подзорной трубой с одной улицы на другую, от фонаря к фонарю. Дождь перешел в морось, от которой блестели булыжники мостовой и лучше разносились звуки. Над развалинами погибшего города поднималось нечто, издали похожее на белый дым; оно взмывало вверх, разлеталось по сторонам, кувыркалось в воздухе, выписывая петли, разделялось на группы, снова соединялось и перемешивалось, ни на секунду не переставая кружиться над крышами домов. Это были голуби.

Разошедшиеся по домам шахтеры распахивали дверцы голубятен, и птиц в небе становилось все больше. Брехали псы. Особенно черное облако дыма висело над железнодорожным вокзалом, с которого уходили поезда на Лондон и на северо-запад страны. По Уоллгейту в сторону вокзала неторопливой рысцой катились коляски извозчиков. Блэар повел трубой немного повыше, ближе к окраинам, и увидел бесчисленные составы с углем, вытянувшиеся по дуге вдоль всей линии горизонта. Наверное, подобное ощущение бесконечности должны оставлять русские степи или Великая китайская стена, подумал он. Блэара всерьез встревожила попытка Шарлотты Хэнни отыскать в церковных книгах запись о его рождении. С чего бы ей это понадобилось? Разве что семейство Хэнни, как истинные феодалы, считают жителей Уигана своей собственностью, а каждого, кто уехал из города, — беглым крепостным?

Блэар отыскал Кендл-корт — цепочку синевато-серых шиферных крыш. Вся улица, все выстроившиеся вдоль нее террасой дома тоже принадлежали семейству Хэнни. Еще по дороге в гостиницу Блэар заглянул в контору и проверил: имя Мулине значилось в списке съемщиков с октября прошлого года. И каждую неделю Роза и Фло аккуратно выплачивали за квартиру сумму, вшестеро превосходившую их общий заработок.

Птицы откружились и теперь разлетались по своим голубятням. Ночь накрывала город серыми и черными клубами дыма и смога. Продавцы хозяйственных магазинов заносили внутрь выставлявшиеся днем на улицу тазы и корыта, лопаты, грабли и мотыги. Сборщики костей с ручными тележками обходили торговые ряды, расположенные позади городской ратуши. Мясники запирали ставни своих лавок.

Мэйпоул имел обыкновение перехватывать шахтерок на мосту Скольз, главном переходе, соединявшем шахтерский район с центром Уигана. Блэар решил воспользоваться той же тактикой, но только при помощи подзорной трубы. Ровно в шесть он выследил цепочку фигур в черных платьях с турнюрами, которая, извиваясь змеей, то пропадала из поля его зрения, то появлялась вновь уже в другом месте, пока не объявилась в конце концов на Уоллгейте и не направилась прямиком к расположенной под комнатой Блэара двери. «Не церковные активистки, а скорее собирающиеся на шабаш ведьмы», — подумал Блэар.

Картина стоящей на самой кромке обрыва Шарлотты продолжала преследовать его, отвлекая от наблюдений. Шарлотта пребывала тогда в таком отчаянии, что у Блэара даже зародилось к ней некоторое сочувствие; впрочем, теплилось оно недолго, Шарлотта почти сразу же растоптала его. Но тем лучше: Блэар предпочитал ничем не портить испытываемую к ней антипатию.

В семь часов под фонарями по мосту прошел Билл Джейксон. Он был один, двигался энергично и, несмотря на свои внушительные размеры, быстро исчез из поля зрения. Блэар поводил трубой в разные стороны и в конце концов обнаружил Джейксона в мясном ряду. Оттуда у Джейксона был прекрасный обзор и центрального, и бокового входов в гостиницу. Блэар оставил в комнате свет, чтобы Биллу было за чем наблюдать. Надежнее всего, конечно, было бы оставаться в номере. Но Блэар решил, что еще безопаснее в его положении как можно быстрее завершить расследование, найти Мэйпоула и уехать из Уигана насовсем.

Он сознавал, что в его рассуждениях есть слабое место. Такое решение означало балансирование на кромке обрыва, совсем как Шарлотта Хэнни.

Смоллбоун жил на узкой улице, наполовину провалившейся в заброшенные подземные выработки, из-за чего уцелевшие дома стояли покосившись, словно замершие в падении. Блэар постучал, изнутри ответили, и он вошел.

Хотя гостиная была не освещена, Блэар ощущал на себе пристальный взгляд миссис Смоллбоун, размноженный в портретах и фотографиях собраний общества трезвости; в маленькие рамки были вставлены круглые увеличительные стекла, усиливавшие впечатление от ее сурового, неумолимого взгляда. Чехлы из темного крепа закрывали кресла и стулья. Стол покрывала черная скатерть, напоминавшая юбку, отчего казалось, будто миссис Смоллбоун незримо присутствует в комнате. Проходя через гостиную, Блэар увидел фисгармонию и коснулся клавиш: слоновая кость. Интересно, где это в Уигане кладбище слонов? В воздухе висел густой, странно знакомый запах; казалось, будто на зубах вот-вот заскрипит песок.

Смоллбоун сидел за столом на кухне, как две капли воды похожей на кухни Мэри Джейксон и Розы Мулине — такое же маленькое помещение, где большую часть занимала массивная кухонная плита и где все тепло исходило только из ее топки, — с той лишь разницей, что кухня Смоллбоунов была превращена в нечто вроде мастерской по изготовлению бомб. Мотки бечевки вымачивались на плите в больших кастрюлях с селитрой. От стены к стене тянулись подвешенные на веревках для просушки связки готовых зарядов. На полу располагался источник запаха, показавшегося Блэару таким знакомым: здесь стояли небольшие открытые бочонки с порохом. Зерна его обильно усеивали стол и доски пола, казалось, пороховая пыль густо висит даже в воздухе кухни. На столе лежали пустые трубочки, свернутые из вощеной бумаги, стояли кофейная мельница и весы с похожими на толстые монетки плоскими гирьками. В сцене было нечто величественное, как будто это не Смоллбоун сидел в жалкой кухоньке шахтерского дома, а деловой магнат восседал среди огнедышащих домен и дымящих фабричных труб.