— После того как вы их опозорили подобным образом? Не думаю.

Епископ встал. Ростом он был с настоящего динку. Это Блэар знал точно, потому что Хэнни был единственным членом Совета управляющих Общества, побывавшим в Африке — настоящей Африке, той, что к югу от Сахары. Блэар сопровождал его тогда в Судан, где вначале на них напали тучи мух, потом их пути пересеклись с маршрутами огромных стад домашнего скота, а под конец они наткнулись на лагерь кочевых динка. Увидев белые лица путешественников, женщины в страхе разбежались. Африканцы всегда так поступали: по их поверьям, белые питаются черными. Мужчины остались и стояли, мужественно выстроившись в ряд, все совершенно обнаженные, если не считать покрывавшего их тела тонкого слоя серебристо-серого пепла, придававшего им сходство с привидениями, и наручных браслетов из слоновой кости. Епископ тогда из любопытства скинул с себя одежду и принялся сравнивать собственное телосложение с самым крупным из воинов. Оба они были богатырского сложения, и их тела оказались во всем идентичны друг другу — с головы до ног, в каждом члене, каждой детали.

Хэнни поднялся. Подошел к глобусу, легонько крутанул его:

— А что это за история с работорговлей? Объясните.

— Роуленд, ваш племянник, решил отправиться в глубь страны, а по пути занялся истреблением всякой живности.

— Он добывал образцы для научных целей.

— Ну конечно, образцы! Когда человек за полдня уничтожает полсотни гиппопотамов и двадцать слонов, это мясник, а не ученый.

— Он ученый-любитель. А какое отношение все это имеет к работорговле?

— Ваш племянник заявил, что министерство иностранных дел поручило ему заняться изучением местных нравов и обычаев, и он, дескать, был потрясен, обнаружив в британской колонии рабство.

— В британском протекторате. — Хэнни предостерегающе поднял руку.

— У него было с собой ваше письмо, в котором вы назначали меня его гидом, и его сопровождали солдаты. Он заявил, что немедленно отпустит на волю всех, кто находился в рабстве у ашанти, а короля ашанти закует в кандалы. Это заявление было прямо рассчитано на то, чтобы спровоцировать ашанти к действиям и под этим предлогом ввести туда британские войска.

— Ну и что тут плохого? Ашанти именно на рабстве и разжирели.

— И Англия тоже. Это ведь Англия, Голландия и Португалия наладили работорговлю с ашанти.

— Но теперь Англия перекрыла эту торговлю. А единственный способ прекратить ее полностью — это разгромить ашанти и обеспечить надежное британское управление на всем Золотом Береге. А вы, Джонатан Блэар, мой сотрудник, приняли сторону черных работорговцев. С каких это пор вы считаете себя вправе противодействовать политике министерства иностранных дел и подвергать сомнению нравственность взглядов и действий лорда Роуленда?

Джонатан понимал, что Хэнни упомянул титул Роуленда только для того, чтобы подчеркнуть ничтожность социального положения самого Блэара. Он, однако, подавил в себе побуждение немедленно уйти, сердито и демократически хлопнув дверью.

— Единственное, что я сделал, это посоветовал королю отступить, не ввязываться в драку и подумать до утра. А мы, если нам это нужно, вполне в состоянии убить его самого и перебить всю его семью и позже.

— Ашанти — хорошие воины. Это не было бы простым убийством.

— Воин ашанти идет в бой с мушкетом и с зашитыми в его рубашку стихами из Корана. А британский пехотинец — с современным оружием. Это было бы именно убийство, славное убийство.

— Ну а пока работорговля продолжает сеять зло.

— Англии не нужны их рабы, ей нужно их золото, да?

— Разумеется. Именно его мы должны были найти и не нашли.

— Ради вас я готов вернуться. — Блэар намеревался медленно подвести разговор к этому предложению, а не выпаливать его с таким отчаянием, как это получилось.

Епископ улыбнулся:

— Что, снова послать вас на Золотой Берег? Чтобы вы опять начали подстрекать там своих друзей-работорговцев?

— Нет, чтобы я мог завершить уже начатое исследование. Кто лучше меня знаком с теми местами?

— Нет, это исключено.

Блэар знал Хэнни достаточно хорошо, чтобы понять: епископ не только отверг его просьбу, но и выказал презрение к нему самому. Ну что ж, в Африку ведет много дорог. Он решил испытать другой подход:

— Насколько я знаю, на будущий год намечена экспедиция на Африканский Рог. Искать золото, которое там есть. Вам понадобится такой человек, как я.

— Такой, как вы, но необязательно именно вы. Королевское общество отдаст предпочтение кому угодно, только не вам.

— Вы главный спонсор, что вы скажете, то они и сделают.

— В настоящий момент моя рекомендация была бы не в вашу пользу. — Даже без улыбки на лице Хэнни удалось каким-то образом выразить свое удовлетворение. — Я вас вижу насквозь, Блэар. Вы ненавидите Лондон, презираете Англию, каждый проведенный тут час вызывает у вас отвращение. Вам не терпится вернуться назад в джунгли, к своим чернокожим бабам. Вы же как на ладони.

Блэар ощутил, что щеки его вспыхнули, однако на этот раз не под воздействием малярии или портвейна. Хэнни поставил ему диагноз грубо, но точно. И, судя по всему, списал его. Епископ медленно подошел к книжным полкам. Там стояли «Первые шаги по Восточной Африке» Бертона. И «Путешествия миссионера» Ливингстона. Обе эти книжки стали бестселлерами и разошлись тиражами, какими до того издавали разве что диккенсовские сентиментальные сказочки о лондонских нравах. Хэнни пробежал пальцами по корешкам изданных Обществом научных докладов: «Морские торговые пути арабов», «Религиозные поверья и ритуалы готтентотов», «Полезные ископаемые Африканского Рога», «Некоторые обычаи народов Африканского Рога». Два последних были скромными вкладами самого Блэара. Неторопливо, как будто он находился здесь в полном одиночестве, Хэнни перешел к полкам, где стояли издания, посвященные Южной Африке, зулусам и бурам.

Блэару не приходило в голову, как можно было бы возразить епископу или завершить этот разговор и уйти. Не исключено, что его уже уволили, причем сделали это так незаметно и молниеносно, что он даже не успел еще этого понять и почувствовать. Он стоял и молча, про себя, подсчитывал, сколько задолжал за свое убогое жилище. Все его имущество, не считая того, что было сейчас на нем надето, свободно уместилось бы в заплечный мешок. Единственными действительно ценными вещами были приборы: хронометр, латунный секстант, телескоп.