— Святой Августин.

— Хэнни был именно таким. Не одной девушке пришлось уехать из Уигана с прокомпостированным билетом, вы меня понимаете? — Мун притиснулся поближе к Блэару. — Можно спросить: а как африканцы цивилизуют своих женщин?

Блэар выпрямился и чуть откинулся назад.

— Никогда не слышал, чтобы об этом говорили в таких выражениях. Да вы просто настоящий антрополог.

— Полицейский должен уметь смотреть на мир широко.

— В Африке женщинам делают надрезы, вставляют затычки в нос, пластины в губы, навешивают гири на ноги, частично обрезают половые органы.

— И что, помогает? — Мун даже поджал губы.

— Женщины считают все это нормальным.

— Вот видите! — проговорил Мун. — Самое хорошее правило: женщина должна знать свое место.

Движение по каналу всегда периодически замирает там, где судам приходится шлюзоваться, прежде чем они смогут продолжать путь по очередному отрезку русла, уровень воды в котором выше или ниже, чем в предшествующем. Однако стоило только Блэару спуститься ближе к последнему из расположенных на уиганском канале шлюзов, как ему стало ясно, что шлюз этот вообще не работает, и давно. По обе стороны от него, нос к корме, выстроились длинные очереди ожидавших прохода судов, а рядом собралась толпа людей — матросы с проплывавших барж, посетители расположенных вдоль канала многочисленных питейных заведений, берега облепили повыпрыгивавшие с барж дети.

Сами баржи являли собой подлинное чудо инженерного искусства — длиной в пятьдесят футов и узкие, шириной лишь в семь, каждая из них способна была тем не менее вместить двадцать пять тонн угля или, если она обслуживала фабрики фарфоровой посуды, то кремниевого песка или костяной муки. Более того, на каждой из барж имелась шестифутовая каюта, служившая домом для семьи из шести-семи неизвестно как втискивавшихся в нее человек. Корму такого суденышка обычно украшали нарисованные белые замки или же красные ланкаширские розы. И хотя в любую минуту мог полить дождь, толпа не расходилась, явно привлеченная если не уличной пантомимой, то каким-то не менее захватывающим зрелищем. Про лошадей, клейдесдальских тяжеловозов, что используются для проводки барж, все забыли, и они мирно отдыхали прямо в упряжи. По палубам носились, громко тявкая, собаки. Муну, Леверетту и Блэару пришлось локтями прокладывать себе путь через толпу.

В южном шлюзе стояла баржа, направлявшаяся вверх по течению. Весь ее экипаж — глава семьи, его жена, двое мальчишек, три девочки, коза с необыкновенной величины сосками и две линяющих кошки — пребывал на палубе и глазел поверх кормового румпеля на человека, по самый подбородок погруженного в воду. Одежда человека вспучилась и колоколом плавала вокруг него.

Конструкция шлюза не отличалась сложностью: одна из камер предназначалась для пропуска судов вверх, другая — вниз по течению, каждая из них была оснащена двумя парами ворот. Размерами, однако, каждая из камер была лишь немного больше баржи и, когда очередная из них заходила в шлюз, свободного пространства оставалось примерно на шесть дюймов с бортов и не больше чем по футу с носа и кормы. Находившаяся сейчас в шлюзе баржа была пришвартована так, что нос ее упирался в верхние ворота шлюза; в противном случае погруженного в воду человека было бы вообще не видно.

Уровень воды в шлюзе регулировался встроенными в ворота затворами, которые переводились вверх или вниз. Но шлюз был старый, десятки барж ежедневно на протяжении многих лет ударялись об него, а потому через обращенные вверх по течению ворота во многих местах с громким шумом били струи, и уровень воды в камере повышался на глазах. В обычных обстоятельствах во всем этом не было бы ничего особого: стоило только открыть нижние ворота, и вода бы немедленно опустилась. Но теперь падающая вода раскачивала баржу, заставляя ее биться о стены шлюза и с глухим стуком ударять в нижние ворота. При этом находящийся в воде человек всякий раз оказывался вынужден нырять, а потом выбираться на поверхность, едва цепляясь пальцами за измочаленное верхнее бревно дубовых ворот или же за покрытые илом и слизью кирпичные стены шлюза.

— Силкок каким-то образом угодил ногой в затвор нижних ворот, — пояснил Мун. — Шлюз тесный, места одновременно и для баржи, и для Силкока в нем не хватает. Но верхние ворота нельзя открыть, не подняв уровень воды, а это значило бы утопить Силкока. Нижние же невозможно открыть, потому что суда стоят впритык друг к другу. Хорошую ловушку он себе устроил.

— Почему бы не опустить затвор и не высвободить ногу? — спросил Блэар.

— Правильно, это самое простое решение, — согласился Мун. — На каждой барже есть приспособление — мы называем его «ключ», Леверетт может подтвердить, один из его дедов был шлюзовым мастером, — для опускания и поднимания затвора, но кто-то из матросов сорвал насечку на гайке храповика, на которую надевается ключ. Так что хоть ключей у нас и много, толку от них никакого.

Блэар обратил внимание, что несколько человек по очереди ныряли в воду с внешней стороны нижних ворот.

— Они пытаются отыскать эту гайку, — пояснил Мун, — но в канале черно от скопившейся угольной пыли, как в Стиксе. Мы ждем, должны привезти новую гайку; а пока, как это там говорится: «Не было гвоздя — пал конь; не стало коня — проиграли сражение»?

— И сколько уже Силкок сидит в этой ловушке?

— С шести утра. Я вам говорил, мы дважды предупреждали его, чтобы он убрался из города, поэтому он не называл своего имени и признался, кто он такой, лишь перед самым началом праздника.

— Вы могли бы сказать мне сразу, как только приехали в театр.

— И пропустить выступление лорда Роуленда? Надеюсь, вы не забудете передать Его Светлости лорду и самому епископу, что старший констебль оказал вам всякую необходимую помощь и лично сопровождал вас в процессе вашего расследования? Мистер Леверетт, вы проследите за этим?

— Разумеется.

— Как это произошло? — спросил Блэар.

— Обратите внимание, на шлюзе нет пешеходных мостков. Мы предупреждаем, что этого нельзя делать, но некоторые дураки все равно переходят шлюз по верхней кромке ворот. Обычно это делают те, кто из пивнушки-то едва смог выбраться. Наверное, Силкок тоже пытался так перейти и свалился. Поучительный пример, правда?