– Говорят, мой отец выдаст тебя за Генри, – пробормотала Мег. – Тот глядит на хорошеньких женщин, как кот на сливки. Папа желал сделать его архиепископом Кентерберийским, но Генри вовсе не подходит для церкви. И хотя ростом он уже больше шести футов, думаю, что он еще слишком мал, чтобы забавляться с женщиной, хотя.., вполне возможно, уже попробовал, что это такое.

– Мег! – ахнула Кейт, краснея.

– Он очень дерзок и горд, – отметила Розамунда, – но еще, мне кажется, неотразимо красив.

– О Господи! Только не вздумай говорить это Хэлу! – воскликнула Мэг. – Он и без того настоящий павлин! А его спесь безмерна! Жаль, что тебя не растили в одной с ним детской! Слава Богу, меня давно перевели в собственные покои. А Мэри тоже избавлена от него, потому что папа держит своего наследника при себе.

– Но почему? – удивилась Розамунда.

– Генри должен учиться быть королем, – пояснила Кейт.

– Нет, не поэтому, – запротестовала Мег, – просто боится, что он погибнет, и тогда Англия останется без наследного принца. Папа не любит Генри. Он обожал Артура, и все его чувства похоронены вместе с нашим старшим братом. По-моему, папа почти ненавидит Генри за то, что он жив и здоров, а несчастный Артур на небесах и к тому же никогда не был слишком крепок.

– Ты чересчур резко судишь отца, – упрекнула Кейт. – Он хороший, благочестивый человек и всегда был добр ко мне.

– Но ты не воспитывалась в этой семье, – парировала Мег. – Да, он может быть добрым и любит нашу мать, но и жестокость ему не чужда. Надеюсь, ты никогда не увидишь его с этой стороны, милая Кейт. Вспомни, твой отец еще не выплатил до конца все твое приданое и пока папа считает союз с твоими родителями, заключенный при браке с Артуром, все еще действующим. Он желает выдать тебя за Генри, когда тот станет старше. Но если твой отец не вышлет остаток долга, папа отринет тебя и обратит взор на Францию, где станет искать для Генри супругу.

– Тогда я вернусь домой, – рассудительно заметила Кейт.

– Мой отец никогда не отпустит тебя, пока точно не уверится, что ты не сможешь принести ему пользы, – фыркнула Мег. – И кроме того, он славится своей скупостью. Не жди, что он вернет тебе уже полученную часть приданого. Думаю, остальные деньги нужны ему, чтобы выплатить мою вдовью часть королю Якову, не тратя собственных средств.

Они оставались в Виндзоре, огромном каменном строении, почти целый месяц. Король со своим двором ежедневно охотились, но Розамунда почти все время проводила рядом с королевой. Элизабет обрадовалась, узнав, что ее молодая подопечная умеет читать. Поэтому Розамунда читала своей госпоже небольшие стихотворения и молитвы из Часослова, написанные на латинском. Мейбл проводила время, переделывая платья хозяйки по последней моде с помощью Тилли, которая пробыла в покоях ее величества почти всю жизнь и потому была прекрасно осведомлена в придворном этикете и разбиралась в самых последних модах.

В начале декабря двор вернулся в Ричмонд на Рождество, любимый праздник короля и королевы. Празднование Рождества начиналось в сочельник, рождественской мессой.

Обычаи здесь были такими же, как во Фрайарсгейте, только все выглядело куда роскошнее. Важную роль играло число двенадцать. Всего было по двенадцать. Двенадцать огромных напольных позолоченных канделябров с двенадцатью свечами были расставлены по Парадному залу. Двенадцать больших мраморных ваз, в каждой из которых стояли по двенадцать перевязанных золотыми и серебряными лентами веточек можжевельника с двенадцатью отростками, покрытых красными ягодами. Во всех четырех гигантских каминах горели толстенные рождественские поленья.

В зале апартаментов короля провели зеленую черту, названную рождественским порогом. Мег объяснила, что пир не начнется, пока Птица счастья не переступит этот порог, чтобы протанцевать перед их величествами.

Они ждали, не в силах унять волнение. Достопочтенная Маргарет спокойно, но твердо заявила сыну и невестке, что, если они желают по-прежнему скорбеть по Артуру, это их дело, но настало Рождество, и она хочет, чтобы молодые люди повеселились, особенно ее любимица Маргарет, которой на следующий год уже не будет с ними.

Поэтому принцесса была одета в элегантное платье из светло-синего бархата и золотой парчи. Ее прекрасные золотисто-рыжие волосы были распущены и скреплялись только венцом из жемчуга и золота. Кейт предпочла тонкий пурпурный бархат, отделанный куньим мехом, а густые темно-рыжие волосы были скромно заплетены в косу и прикрыты тонкой золотой вуалью. Хотя у Розамунды не было столь богатых нарядов, она чувствовала себя неотразимой в черной бархатной юбке, шелковом, отделанном золотыми бусинами корсаже и белых тафтяных рукавчиках.

Она тоже заплела косу, но, как и Мег, надела венец из золотой проволоки и маленьких речных жемчужин, который дала ей королева.

Неожиданно запели трубы на галерее менестрелей, и в комнату впорхнул высокий джентльмен, одетый в зеленое.

Костюм был расшит крошечными золотыми и серебряными колокольчиками, звеневшими при малейшем движении и переливавшимися, как маленькие звездочки. Лицо незнакомца прикрывала великолепная маска, опушенная перьями и обтянутая сине-зеленой парчой. Войдя в зал, он немедленно стал танцевать и наконец приблизился к высокому столу, где сидели их величества, принцессы, графиня Ричмонд и архиепископ Кентерберийский. Поклонившись королю, он стал передвигаться по залу широкими прыжками, под звуки свирелей, волынок и барабанов. Перед каждым столом он останавливался и почтительно снимал шляпу. Собравшиеся кидали монеты Птице счастья, и танцор перебирался к другому столу.

Розамунда вынула из кармана пенни и, когда танцор добрался до того места, где сидела она, потянулась, чтобы уронить монету в его шляпу. Внезапно пальцы джентльмена сжали ее руку. Рывком подняв девушку с места, он прижался быстрым поцелуем к ее губам под смех присутствующих.

Розамунда с горящими от смущения и конфуза щеками поспешно села, гадая, заметили ли Мег и Кейт наглую выходку танцора.

– Ничего страшного, Розамунда, – заверил знакомый голос, и на скамейку рядом с ней опустился сэр Оуэн Мередит. – Иногда Птица счастья целует дам. Это считается в порядке вещей. А, я вижу, он оставил тебе свое перо. Это настоящая честь, которая обычно предназначается для тех, кто сидит за высоким столом. Возьми, девочка, и спрячь в карман. Не возражаешь, если я посижу с тобой?

Он улыбнулся Розамунде, и та снова покраснела.

– Нет, сэр, я очень рада. Я так привыкла постоянно быть с Мег и Кейт, что почти никого здесь не знаю. Но меня, разумеется, не пригласили за высокий стол.

– Разумеется, – кивнул он. – Вот смотри! Птица сейчас закончит танец, но перед этим в последний раз подойдет к высокому столу за подношением. Все, что удастся собрать, пойдет бедным.

Танцор, изображающий Птицу счастья, сделал ловкий пируэт, сорвал с головы шляпу и поднес сначала Достопочтенной Маргарет, изображая изумление при виде золотых монет, потом королеве, которую пространно поблагодарил, и, наконец, принцессам. Напоследок он, поклонившись, торжественно подставил украшенную перьями и лентами шляпу королю. Тонкая рука короля замерла над шляпой. Птица счастья склонил голову набок, разочарованно вздохнул и яростно потряс шляпой под длинным носом короля. Волна смеха прокатилась по залу. Король с притворно расстроенным вздохом вынул из складок своего одеяния бархатный кошель, неохотно открыл и вынул еще две монеты. Смех стал громче, ибо все знали, как неохотно монарх расстается с деньгами. Достопочтенная Маргарет ткнула сына локтем в бок, и он с очередным вздохом уронил весь кошелек в шляпу Птицы.

Тот торжествующе закурлыкал. Приглашенные ревом выразили свое одобрение щедрости короля. Генрих VII удостоил придворных одной из своих редких улыбок Танцор изящным прыжком подскочил к архиепископу Кентерберийскому, чтобы показать полную денег шляпу, поклонился и сорвал маску. Присутствующие увидели лицо юного принца и с энтузиазмом его приветствовали. Принц поклонился публике в последний раз и занял свое место за высоким столом.