Колльберг взял блокнот. Такой же, какой нашли в кармане Стенстрёма.

— В этом блокноте почти ничего нет, — сказала Оса. Она стащила носок с одной ноги и почесала пятку.

Стопа у нее была узкая, с крутым подъемом и длинными прямыми пальцами. Колльберг поглядел на ногу, а затем перелистал блокнот Она была права. Там почти ничего не было. На первой странице анкетные данные того бедолаги по фамилии Биргерсон, который убил свою жену.

На второй странице вверху было только одно слово: «Моррис».

Оса Турелль заглянула в блокнотик и пожала плечами.

— Это название автомобиля, — сказала она.

— Или, скорее, фамилия агента в Нью-Йорке.

Оса, стоя у стола, смотрела на фотографии. Внезапно она ударила кулаком по столу и очень громко сказала:

— Ах, если бы у меня был ребенок! — Понизив голос, она добавила: — Он всегда говорил, что у нас еще есть время. Что мы должны подождать, когда он получит повышение.

Колльберг медленно направился в сторону прихожей.

— Есть время, — пробормотала она, а потом спросила: — Что со мной будет?

Он повернулся к ней и сказал:

— Так нельзя. Оса. Пойдем.

Она быстро повернулась к нему, с блеском ненависти и глазах.

— Пойдем? Куда? Ну, конечно же, в постель.

Колльберг смотрел на нее.

Девяносто девять мужчин из ста видели бы худенькую бледную девушку, едва держащуюся на ногах; они видели бы заморенное тело, тонкие, потемневшие от никотина пальцы и осунувшееся лицо. Они видели бы непричесанную девушку в мешковатой одежде, на одной ноге у которой был шерстяной носок, номера на два больше, чем нужно.

Леннарт Колльберг видел физически и психически закомплексованную женщину с горящим взглядом и многообещающими ямочками под мышками, интересную, привлекательную, женщину, с которой стоит познакомиться поближе.

Увидел ли все это Стенстрём или он тоже оказался одним из девяноста девяти, и ему просто-напросто невероятно повезло?

— Я не это имел в виду, — сказал Колльберг. — Пойдем к нам домой. Места у нас хватит. Ты уже достаточно долго была одна.

В автомобиле Оса расплакалась.

Дул пронизывающий ветер, когда Нордин вышел со станции метро на углу Свеавеген и Родмансгатан. Подгоняемый ветром в спину, он быстро пересек Свеавеген и, свернув на Тегнергатан, где не так сильно дуло, и замедлил шаг. В двадцати метрах от угла находилось кафе. Нордин остановился перед витриной и заглянул внутрь.

Стоящая за стойкой рыжеволосая женщина в фисташково-зеленом жакете разговаривала по телефону. Кроме нее, в заведении никого не было.

Нордин пошел дальше, пересек Лунтмакаргатан и остановился, чтобы посмотреть на картину, написанную масляными красками, которая висела над застекленной дверью антикварного магазина. Когда он размышлял над тем, что хотел изобразить на картине ее творец — двух лосей или лося и северного оленя, — у него за спиной раздался голос:

— Aber Mensch, bist du doch ganz verruckt?[13]

Нордин обернулся и увидел двух мужчин, переходящих через проезжую часть. Еще до того, как они оказались на противоположном тротуаре, он углядел нужную ему кондитерскую. Когда он туда вошел, двое мужчин спускались по винтовой лестнице, находящейся за баром. Он пошел за ними.

Заведение заполняли молодежь, оглушительная музыка и шум голосов. Нордин огляделся в поисках свободного столика, но мест, очевидно, не было. Он немного поразмышлял, стоит ли снять плащ и шляпу, но решил не рисковать. В Стокгольме никому нельзя доверять, в этом он был свято убежден.

Он занялся осмотром гостей женского пола. Блондинок в зале было много, но ни у одной из них внешность не соответствовала описанию Белокурой Малин.

Здесь преобладал немецкий язык. Свободный стул был рядом с худощавой брюнеткой, похожей по внешнему виду на шведку. Нордин расстегнул плащ, сел, положил шляпу на колени и подумал, что благодаря охотничьей шляпе с пером и шерстяному плащу он не отличается от большинства немцев.

Ему пришлось ждать пятнадцать минут, прежде чем подошла официантка. Подруга брюнетки, сидящая напротив, время от времени с любопытством поглядывала на него.

Помешивая кофе, которое ему наконец принесли, Нордин посмотрел на сидящую рядом девушку. Стараясь говорить со стокгольмским произношением в надежде, что его примут за постоянного посетителя, он спросил:

— А куда это сегодня подевалась Белокурая Малин?

Брюнетка широко раскрыла рот. Потом улыбнулась и, наклонившись над столом, сказала подруге:

— Этот норландец интересуется Белокурой Малин. Эва, ты не знаешь, где она?

Подруга посмотрела на Нордина и крикнула кому-то за соседним столиком:

— Тут какой-то сыщик интересуется Белокурой Малин. Кто-нибудь знает, где она?

— Не-е-а, — прозвучало в унисон.

Прихлебывая кофе, Нордин с досадой размышлял, по каким признакам можно догадаться, что он полицейский. Трудно понять, что за город этот Стокгольм.

Когда он выходил, наверху его остановила официантка, которая подавала ему кофе.

— Я слыхала, что вы разыскиваете Белокурую Малин. Вы действительно полицейский?

После короткого колебания Нордин хмуро кивнул.

— Если вы собираетесь арестовать за что-то эту кривляку, никто не обрадуется сильнее меня. Мне кажется, я могу сказать вам, где она. Раз здесь ее нет, она наверняка сидит в кафе на Энгельбрехтплан.

Нордин поблагодарил и вышел на холод.

В кафе на Энгельбрехтплан, где, по-видимому, собирались только постоянные посетители, Белокурой Малин тоже не оказалось. Нордин, однако, решил не сдаваться и подошел к сидящей в одиночестве женщине, которая просматривала потрепанный еженедельник. Она не знала, кто такая Белокурая Малин, но посоветовала ему заглянуть в винный погребок на Кунгсгатан.

Нордин брел по ненавистным улицам Стокгольма и страстно желал оказаться дома, в Сундсвалле.

На этот раз ему повезло.

Отправив кивком гардеробщика, который подошел, чтобы взять у него плащ, Нордин остановился в дверях и окинул взглядом заведение. Он узнал ее почти сразу.

Рослая, однако не тучная. Отливающие серебром светлые волосы собраны в искусную высокую прическу.

У него не было сомнений, что это Белокурая Малин.

Она сидела на диванчике в углу, перед ней стоял бокал вина. Рядом с ней находилась довольно пожилая женщина с длинными, спадающими на плечи черными кудрями, которые вовсе не молодили ее. Наверное, тоже такая же бесплатная, подумал Нордин.

Он немного понаблюдал за обеими женщинами. Они не разговаривали друг с другом. Белокурая Малин разглядывала бокал, вертя его кончиками пальцев. Черноволосая осматривалась по сторонам, время от времени кокетливо отбрасывая длинные волосы. Нордин обратился к гардеробщику:

— Прошу прощения, вы не знаете, как зовут ту даму со светлыми волосами, которая сидит на диванчике?

Гардеробщик посмотрел в ту сторону.

— Дама, — иронично произнес он. — Как ее зовут я не знаю, но все называют ее Толстуха Малин или как-то в таком духе.

Нордин отдал ему плащ и шляпу.

Когда он подходил к столику, черноволосая с надеждой посмотрела на него.

— Прошу прощения за назойливость, — сказал Нордин, — но мне хотелось бы, если можно, поговорить с фрёкен Малин.

— А в чем дело? — спросила она.

— Речь идет об одном из ваших друзей, — ответил Нордин. — Вы не возражаете, если мы пересядем за другой столик, где сможем спокойно побеседовать, так, чтобы нам никто не мешал? — Увидев, что Малин посмотрела на подругу, он поспешно добавил: — Если, конечно, ваша подруга не имеет ничего против.

Черноволосая наполнила свой бокал и встала.

— Я вовсе не мешаю, — обидчиво сказала она и, поскольку Белокурая Малин никак не отреагировала на ее слова, добавила: — Я пересяду к Торе. До свидания. — Она взяла свой бокал и ушла в глубь заведения.