Но их хозяева смотрели на вещи по-другому. Отвергая несостоятельные требования повышения оплаты труда, они возобновляли старинные притязания на принудительный или крепостной труд. Тщательно изучались родословные крестьян, и малейшего повода бывало достаточно для того, чтобы какой-нибудь местный магнат обосновывал свои права на них. Крестьяне, объявленные сервами, то есть крепостными, по крайней мере освобождались от новых притязаний. Утверждение прежней, давно ушедшей в прошлое власти, как бы ни обосновывал ее закон, встречало упорное сопротивление сельского населения. Для защиты своих интересов крестьяне образовывали союзы. Некоторые бежали из поместий, как это делали в 1850-е гг. рабы в южных штатах Америки. Иногда лендлорды в смятении предлагали более мягкие условия исполнения требуемых ими работ или обещали участки для аренды мелким арендаторам. В отдельных поместьях крепостных крестьян массово освобождали, и они постепенно формировали класс свободных арендаторов. Но такое случалось редко. Самым крупным землевладельцем была церковь. Как правило, духовная власть успешно противостояла нападкам этой части своей паствы. Когда лендлорду ничего не оставалось, как сдавать в аренду пустующие участки – например, такое случилось с аббатом Бэттлским в поместье Хаттон, – договор составлялся на самый короткий срок и при первой же возможности переводился на годичную основу. Подобная попытка возрождения обветшалых феодальных требований во Франции в XVIII в. привела к революции.

Смута, охватившая всю Англию, повлияла на повседневную жизнь огромной массы народа и породила ситуацию, подобной которой в нашей истории не наблюдалось затем до индустриальной революции XIX в. В этих условиях парламент, основанный на собственности, мог ясно выразить свое мнение. В Англии, как и во Франции, корона в прошлом неоднократно вмешивались в вопросы регулирования заработной платы на местах, но Статут о рабочих 1351 г. стал первой важной попыткой установить размеры оплаты труда и уровень цен для страны в целом. В сложных условиях, сложившихся после эпидемии чумы, парламент постарался провести эти законы в жизнь в столь полной мере, насколько у него хватило смелости. Для суда над нарушителями назначались специальные «рабочие» судьи, избранные из сельских средних классов и получавшие фиксированную зарплату. В период между 1351 и 1377 гг. они рассмотрели 9 тысяч дел о нарушении контракта. Во многих местах уполномоченные, проявлявшие активность и пристрастность, подверглись нападениям местных жителей. Волнения распространились очень широко.

И все же после отступления чумы выжившие, несомненно, улучшили свое благосостояние. В странах, пораженных голодом, восстаний не бывает. Как говорит Фруассар, «крестьянское восстание было вызвано праздностью и достатком, в которых жил простой народ Англии». Люди имели средства для выражения протеста против несправедливостей, могли заявить свое несогласие с ними.

От Черной смерти жестоко пострадало низшее духовенство, имевшее скромные доходы. Только в Восточной Англии умерло 800 священников. Оставшиеся в живых обнаружили, что их жалованье осталось неизменным по сравнению с высокими ценами, а высшее духовенство совершенно безразлично к этой проблеме церковного пролетариата. Это требовало возмездия. Поместья епископов стали излюбленными целями восставших. На ярмарках, в торговые дни, агитаторы, особенно из числа монахов, собирали толпы слушателей, возбуждая их горячими речами. Ленгленд выразил возмущение этими христианскими общинниками, которое господствовало в правящих кругах:

Многие страстные агитаторы, наиболее известным из которых был Джон Болл, выдвигали весьма губительную доктрину. В стране хватало бывших солдат, оказавшихся без дела после войны, и все они только и умели, что хорошо владеть луком, и знали одно – как убивать знать. Проповеди революционных идей получили широкое распространение, а одна популярная баллада выразила мнение масс в таких словах:

Для XIV в. вопрос был в новинку, да и во все прочие времена он оставался неудобным для знати. Жесткая, закостеневшая от времени социальная структура средневековой Англии содрогнулась до основания.

Такое положение сложилось не только в Англии. И на континенте развернулось радикальное демократическое движение, лозунги которого во многом напоминают лозунги нашего времени. Однако в Англии все это привело к страшному восстанию 1381 г. – внезапному социальному перевороту, распространившемуся весьма широко и проистекавшему в разных частях страны из одних и тех же причин. Это движение стало прямым следствием Черной смерти, что доказано тем фактом, что наибольшей ожесточенности восстание достигало в Кенте и Средней Англии, где уровень смертности был наивысшим, а привычный порядок наиболее распространен. Это был крик боли и гнева, исходивший от поколения, выведенного из состояния покорности переменами в своей судьбе, породившими как новые надежды, так и новые несправедливости.

Восставшие крестьяне в Лондоне. В центре на коне – Джон Болл

Общее брожение продолжалось на протяжении всего лета 1381 г. Оно было организованным: по всем деревням Центральной Англии ходили агенты, связанные с неким «Великим Обществом», будто бы собиравшимся в Лондоне. В мае в Эссексе началось восстание. Поводом послужила попытка собрать подушный налог, введенный годом раньше, причем сделать это более строго и последовательно. Беспокойные элементы в Лондоне тут же отреагировали на это, и на помощь восставшим отправился отряд под командованием некоего Томаса Фарингдона. Мэр, Уолворт, столкнулся с сильной муниципальной оппозицией, симпатизировавшей восставшим и поддерживавшей с ними контакты. В Кенте, после нападения на аббатство Леснес, крестьяне прошествовали через Рочестер и Мейдстоун, сжигая по пути все манориальные и налоговые архивы. В Мейдстоуне они выпустили из епископальной тюрьмы агитатора Джона Болла, и здесь же к ним присоединился опытный военный авантюрист, обладавший задатками лидера, Уот Тайлер.

Королевский Совет был пассивен, не зная, что делать. В начале июня основные силы восставших из Эссекса и Кента двинулись на Лондон. Здесь они нашли поддержку. Торговец рыбой, некий Джон Хорн, предложил им войти в город; олдермен, отвечавший за Лондонский мост, не сделал ничего, чтобы защитить его, и, воспользовавшись предательством, отряд эссекских бунтовщиков проник в город через открытые перед ними ворота Олдгейт. В течение трех дней в Лондоне царила неразбериха. Иностранцев убивали; двух членов Совета, Саймона Сэдбери, архиепископа Кентерберийского и канцлера королевства, и сэра Томаса Хейлза, казначея, вытащили из Тауэра и казнили на Тауэр Хилл; Савойский дворец Джона Ланкастера был сожжен; Ламбет и Саутвок разграблены. Пришло время расплатиться по старым счетам. Томас Фарингдон составил проскрипционный список, и финансист-вымогатель Ричард Лайонс был убит. Все эти события имеют вполне современное звучание. Но вокруг мэра сплотились преданные горожане, и на Смитфилде[53] перед бунтовщиками предстал король. Среди восставших, похоже, никто не ставил под сомнение лояльность монарху. Требования их были разумны, но не связаны между собой. Они просили отменить жестокие статуты, запретить крепостное состояние и разделить церковную собственность. В особенности восставшие настаивали на том, что никто не должен быть крепостным и никто не должен исполнять трудовых повинностей перед сеньором; каждый обязан выплачивать не больше 4 пенсов за акр земли в год, а работа на другого человека возможна только по соглашению. Пока шли переговоры, мэр Уолворт ранил Тайлера, а один из оруженосцев короля убил его. Когда вождь повстанцев на глазах у огромной толпы упал с коня замертво, молодой король не растерялся, а выехал вперед один и воскликнул: «Я буду вашим предводителем. От меня вы получите все, чего хотите. Следуйте за мной...». Но смерть Тайлера стала сигналом к началу реакции. Оставшиеся без руководителя отряды разошлись по домам, и по многим графствам прокатилась волна беззаконий. Власть оправилась от потрясения и начала преследовать крестьян, мстя за унижение.