Мы, живущие сейчас, не имеем права лишать его этого луча славы, падающего на его беспокойную, тревожную жизнь. Никто, однако, не спорит с тем, что в самих его действиях немыслимые ошибки и невероятная интуиция сменяли друг друга с обескураживающей быстротой. Он был способен на почти нечеловеческое терпение и хитрость, но и одновременно на глупости, избежать которых сумел бы и простак. Ричард II провел четыре смертельных боя с феодальным аристократическим обществом. В 1386 г. его одолели; в 1389 г. он одержал победу; в 1397-1398 гг. он поднялся на небывалую высоту власти; в 1399 г. – был уничтожен.

Теперь полная власть принадлежала королю Генриху IV, и все те, кто рискнул поддержать его при восхождении на трон, объединились теперь для того, чтобы защищать его права и одновременно свои собственные жизни. Противники нового короля имели противоположное мнение, в защиту которого выдвигали серьезные аргументы. Французский двор счел Генриха узурпатором. Его наследственные права на престол не могли быть достаточным основанием не только тогда, пока Ричард, свергнутый король, оставался жив, но даже тогда, когда генеалогическая линия нового монарха была тщательно изучена. Однако кроме наследственного существовали и другие права. Право завоевания, на которое Генрих сначала намеревался опереться, было отклонено им по доброму совету приближенных. Но тот факт, что его провозгласил королем парламент, созванный от имени Ричарда, вместе с почти доказанным правом по рождению позволял создать достаточно прочный фундамент власти, даже несмотря на то, что возникали сомнения в ее законности. Генрих IV имел немало достойных качеств. Все историки сходятся в том, что Генрих был мужественным, способным и от природы милосердным человеком. Начало его правления было отмечено удивительной терпимостью и мягкостью, проявленными им по отношению к побежденной стороне. Он, в наибольшей степени выигравший от переменчивости судьбы, сбросившей с трона Ричарда, оказался наименее предрасположенным к мести его приверженцам. Генрих находился в самой гуще событий предыдущего правления; он лично испытал несправедливость Ричарда; однако он же проявил себя стойким противником суровых репрессий. В час своего восшествия на престол он по-прежнему оставался смелым рыцарем, довольствующимся достигнутыми успехами, противником кровопролития, приверженцем конституционных идей, мечтающим закончить свою жизнь крестоносцем. Но бурная череда суровых событий испортила его добрые наклонности и в конце концов отравила его благородную натуру.

Генрих IV. Статуя на гробнице в Кентербери

С самого начала Генрих зависел от парламента, влияние которого должно было компенсировать недостаток его прав на трон. Власть его была основана на теории выборного, ограниченного царствования в отличие от абсолютной монархии. Таким образом, обстоятельства его восшествия на трон и характер самого короля позволяют говорить, что Генрих IV был конституционным монархом. При его коронации говорились высокие слова. «Почтенное королевство Англия, наиболее изобильное среди всех богатых королевств мира, – сказал архиепископ Томас Арундел, – было доведено до разрушения советами детей и вдов. Теперь Бог послал мужа, знающего и благоразумного, который будет управлять с Божьей помощью, советуясь с мудрыми старцами королевства».

«Дела королевства возложены на нас», – заявил архиепископ. Генриху предстояло действовать «не по собственной воле, но по общему совету и согласию». В этом виден определенный прогресс парламентской системы. Однако сам парламент не может считаться источником власти и государственной мудрости. Он пока еще не имел надежных принципов устройства: его можно было должным образом сформировать, на него можно было повлиять. Многие из парламентов того периода носят эпитеты: «Хороший парламент», «Безумный парламент», «Безжалостный парламент». Более того, ставки в игре за власть, которые делали представители знати и магнаты, намного превосходили то, чем могли рискнуть обычные люди. Кто мог дать гарантию, что какое-нибудь внезапное предприятие баронов не опрокинет всю структуру государственного управления? При каждой смене власти, сопровождаемой мщением и казнями побежденных, в палате общин возникало все более сильное желание дать этим великим лордам возможность перерезать друг другу глотки, если уж они так к этому расположены. Поэтому палата общин, действуя достаточно энергично, предпочитала полагаться скорее на петиции, чем на резолюции, перекладывая таким образом ответственность за важные решения на более благородный правящий класс.

В поисках большей защиты палата общин обратилась к королю с просьбой не принимать решения по какому-либо вопросу, исходя только из его обсуждения или полагаясь на мнение отдельных заинтересованных членов, но дождаться коллективного решения палаты. Она также настаивала на принятии принципа «жалоба прежде обеспечения» (grievances before supply), и хотя Генрих отказался официально признать эту доктрину, из-за нехватки денег ему пришлось сот гласиться с ней на практике. Таким образом, в течение этого периода власть парламента над финансами значительно усилилась. Палата общин не только обеспечивала поступление денег в казну, голосуя за налоги, но и начала следить за расходованием средств, а также требовать и получать отчеты от высших чиновников государства. Ни один из прежних королей не смирился бы с этим. Они всегда рассматривали такие попытки как дерзкое вмешательство в прерогативы монарха. Эти огромные перемены в государственном устройстве Англии были характерными чертами ланкастерского правления. Они вполне естественно вытекали из потребности, которую испытывала новая династия, стремящаяся закрепить за собой полученный королевский титул путем привлечения на свою сторону общественного мнения и использования конституционной власти. Утратив впоследствии завоеванные позиции, парламент смог подняться на эту высоту только в XVII в.

Но хотя духовные и светские сословия получили возможность не только выбирать правителя, но и определять наследование престола (история тех лет дала немало прецедентов, которые впоследствии тщательно изучались юристами Стюартов), действительную власть парламента того времени не следует преувеличивать. Узурпация Генриха ГУ, воцарение соперничающей династии в лице Эдуарда IV, изгнание Эдуарда V его дядей были актами феодального насилия, даже бунтом, прикрытым декларативными статутами. Парламент не был ни инициатором, ни даже влиятельным участником этих событий, а всего лишь послушным регистратором результатов этой борьбы, проходившей между группировками баронов. Выборы в него не были свободными: «карманные» городки встречались в XV в. столь же часто, сколь и в XVIII в., а парламент являлся всего лишь инструментом в руках баронских партий. Тем не менее парламент объявил своей властью (хотя и по просьбе Генриха), что корона должна перейти к старшему сыну короля, а после него – к его потомку по мужской линии. Таким образом, английский обычай был отвергнут – старшинство по женской линии перестало гарантировать наследование престола. Формально это не было запретом на наследование по женской линии, но на практике этот принцип соблюдался еще долго.

По одному вопросу, наполовину социальному, наполовину религиозному, король и парламент полностью сошлись во мнениях. Выступление лоллардов за очищенную церковь, лишенную всех мирских богатств, не встретило согласия духовенства. Церковнослужители сопротивлялись гневно и энергично. Идеи лоллардов не только прочно засели в головах беднейшей части населения, но и получили поддержку мелкопоместного дворянства по всей стране. По сути, то был вызов в первую очередь церкви, а затем – всем богачам. Теперь лолларды всячески стремились перетянуть на свою строну светский нобилитет, указывая на то, что огромные сокровища церкви могут легко быть пущены на континентальную войну. Но этот призыв не нашел должного отклика. Лорды понимали, что их собственные поместья основаны на том же праве собственности, что и церковные владения. Поэтому, защищая свою собственность, они объединились с духовенством. Против лоллардов были приняты очень строгие законы. Король провозгласил – с полного согласия палаты общин, – что будет всей своей силой искоренять ереси. В 1401 г. был принят ужасный статут, De Heretico Comburendo[57], по которому упорствующие еретики подлежали сожжению заживо, а решение по этому вопросу принималось единственно церковью, и от шерифов требовалось исполнение его без предоставления права апелляции к короне. Так ортодоксальность и собственность заключили между собою союз и стали двигаться дальше уже вместе.