Шон выругался – негромко, но с такой силой, что внутри у нее что-то сжалось от тревожного предчувствия. Но ожидаемого взрыва не последовало: настроение его с быстротой молнии изменилось вновь, и ярость сменилась уже знакомым Лии холодным равнодушием. Потрясенная, измученная, опустошенная, она уже не знала, какой Шон ей больше ненавистен – обжигающий или ледяной.

– Право, не стоит благодарности. Это самое меньшее, что я мог для вас сделать.

Лия не верила своим ушам. Изумление ее превосходило все пределы. Полно, да человек ли он? Не обманывает ли она себя, полагая, что в груди у него бьется сердце, что он способен чувствовать и страдать?

Но вот Лия заметила, что рука, которой он откинул волосы со лба, еле заметно дрожит, а взгляд устремлен куда-то в пустоту над ее головой, и поняла, что в броне Шона появилась трещина.

– Я хотел позвонить и вашему жениху, но не нашел его телефона. У вас в записной книжке по меньшей мере четверо Эндрю. Не знаю, который из них – ваш жених.

Лия догадывалась: эти слова он произнес намеренно, желая уязвить и пристыдить ее. Ей представилось, как Шон сидит над ее записной книжкой, скрупулезно подсчитывая мужские имена и телефоны.

Она могла бы рассеять его заблуждение. Могла бы объяснить, что большая часть телефонов принадлежит ее однокашникам. Перед выпуском весь курс в колледже обменялся телефонами, так в записной книжке Лии появилось свыше двадцати номеров, большинство из которых она набирает лишь два-три раза в году, чтобы поздравить старых приятелей с праздником. А Шон, разумеется, решил, что она флиртует со всеми встречными мужчинами, да еще и ведет список своих жертв.

– Так что, боюсь, ваш дорогой Энди не знает, где вы. Разве что ваша мать позвонила ему.

– Наверняка позвонила! – бодро отозвалась Лия.

Она с большим облегчением услышала, что Шон не стал звонить Энди. Ведь из разговора с «женихом» Лии он мог бы выяснить, что никакой помолвки не было.

Три дня назад Лия готова была признаться в этом сама – и призналась бы, если бы не помешал телефонный звонок. Но сейчас, подумав, решила держать язык за зубами. Не стоит рисковать. Прежде чем сказать правду, она должна разобраться в собственных чувствах.

Одно ясно: на влюбленную и счастливую невесту она ни капельки не похожа.

Она беспокоится о матери, а об Энди и не вспомнила бы, если б о нем не заговорил сам Шон. Разве так ведут себя влюбленные? Люби она Энди хоть немного, он не выходил бы у нее из головы, она считала бы дни до встречи… и, уж конечно, не стала бы целоваться с другим.

Все это может означать только одно: она совершенно не любит Энди. А значит, и думать нечего о том, чтобы принять его предложение.

Лия вздрогнула, ощутив, как побежала по спине холодная струйка пота. В последние несколько месяцев все, во что она верила, перевернулось вверх дном, только Энди остался прежним. В самые тяжелые минуты он был рядом, и Лия знала: что бы ни случилось, на него она может положиться.

Но похоже, что встреча с Шоном отняла и эту последнюю опору. Энди остался прежним, изменилась она сама. Шон ворвался в ее жизнь, словно снежная буря, и теперь Лия не узнавала знакомых примет своей души. Трезвый рассудок, здравый смысл, гордость, чувство ответственности – все, все погребено под раскаленной лавой страсти.

Господи, какой же он болван!

Вот уж не ожидал от себя такой дурости. Черт его дернул набрасываться на нее с поцелуями! Вел себя словно сексуально озабоченный подросток, только о том и думающий, как бы залезть подружке под юбку.

Да нет, он никогда так не поступал даже в подростковом возрасте. А в последние годы его волновало нечто прямо противоположное: как отвязаться от поклонниц, щедро оделяющих его своим вниманием? Шон давно уже избегал случайных связей, по собственному опыту узнав, что любовь на одну ночь не приносит ничего, кроме скуки и разочарования.

Но эта девушка – совсем иное дело! Стоит ей улыбнуться – и он готов упасть к ее ногам. А когда она поцеловала его, он забыл обо всем на свете, кроме ее нежного тела, мягкой кожи и теплых губ, прикасающихся к его губам.

А ведь она ничем не отличается от остальных. Сама призналась, что помолвлена, но готова изменить жениху при первой возможности. Удивительно, что даже это его не останавливает.

Шон не солгал, когда сказал ей, что для него обручение так же свято, как и брачные узы. После той истории с Марни он дал себе слово, что никогда – никогда больше! – не станет одним из углов в любовном треугольнике. И до сих пор не нарушал этой клятвы.

– Я хотела бы вернуться в постель.

Голос Лии ворвался в его мысли. Шон обернулся. Девушка сидела в кресле, сжавшись в комок; она выглядела хрупкой, уязвимой… и чертовски женственной. Мягкая ткань футболки соблазнительно облегала ее тело. От одного взгляда на нее кровь быстрее побежала по жилам.

Но трогательную женственность уравновешивал гордо вздернутый подбородок, холод в голосе и лед в глазах.

– Разумеется. – Усилием воли Шон заставил себя сосредоточиться на сиюминутных делах. – Сможете сами подняться по лестнице?

Девушка поджала губы, и в потемневших глазах ее он прочитал: «Умру, но поднимусь».

Что ж, по крайней мере, в этом они пришли к согласию. Шон не собирался снова брать ее на руки – догадывался, как подействует это на его разгоряченную плоть.

Но едва Лия поднялась на ноги, стало ясно, что одной решимости недостаточно. Она еще не оправилась после болезни. Лицо ее, и без того бледное, совсем побелело.

– Я… не уверена…

Эти слова она выдавила через силу – видно было, как тяжело ей признаваться в своей слабости. Не легче, чем ему – мириться с неизбежным. Шон зажмурился, сражаясь с нахлынувшим потоком смятенных мыслей и образов.

Там, наверху, он едва не потерял самообладание… Хотя нет, какое уж там «едва»! Снова взять ее на руки – значит вновь разжечь огонь, таящийся под тонким слоем пепла. Второй раз ему не потушить пожара.

Он глубоко вздохнул и открыл глаза, старательно избегая смотреть в ее бледное решительное лицо.

– Послушайте, у меня есть другая идея.

Что-то сжало ему горло, и голос прозвучал сипло. Шон тяжело сглотнул.

– В гостиной горит камин, там тепло, а в спальне у вас настоящий холодильник. Хотите, я уложу вас на софу в гостиной и принесу из спальни одеяло?

– Хорошо.

– Тогда так и сделаем.

На лице ее отразилось очевидное облегчение – зеркальное отражение его собственного, догадался Шон. Но что это означает? Неужели она чувствует то же самое? Ее тоже пронзают удары, подобные электрическим разрядам, а кровь закипает в жилах?

Опершись на руку Шона, – Лия дошла из кабинета до гостиной и, облегченно вздохнув, повалилась на кушетку.

– Я принесу одеяло.

Радуясь, что нашел предлог уйти, он взбежал по лестнице. Сердце его сжималось от невыносимой обиды. Она боится к нему прикоснуться, смотрит на него с ужасом и отвращением, словно на прокаженного. Шон не понимал, чем заслужил такое отношение, и несправедливость Лии жгла ему душу. Неужели она не понимает, что с ним творится?

Он сдернул с кровати одеяло и вернулся в гостиную. Лия лежала на софе, поджав ноги, устремив задумчивый взгляд на огонь.

На секунду Шон остановился в дверях, вбирая взглядом ее хрупкую красоту – волны растрепанных волос, матовую бледность щек, огромные глаза, опушенные длинными ресницами. Взгляд его скользнул ниже – к округлости грудей, к белоснежным бедрам, едва прикрытым футболкой. При виде ее длинных стройных ног пламя вспыхнуло в нем сильнее.

Лия обернулась, и глаза их встретились; на несколько секунд в гостиной воцарилось напряженное молчание. Шон не сомневался, что все его мысли – точнее, чувственные картины и желания – написаны у него на лице. Но, к его удивлению, Лия вдруг улыбнулась.

– Когда я была маленькой, то обожала огонь. Мне казалось, если долго смотреть в пламя, можно увидеть там волшебные картины. Но камин в нашей квартире был электрический, и настоящий огонь я видела всего несколько раз в жизни.