Повинуясь внезапному порыву, она бросилась к сумке. Порывшись в боковом отделении, достала затейливо перевязанный сверток – рождественский подарок, предназначенный для кого-нибудь из старых друзей. Ничего особенного – так, пустячок. Но Лия чувствовала, что он подойдет к случаю.

Подарки полагается класть под елку, но елки не было, и Лия положила сверток на угол каминной полки, под сень остролистовых ветвей. За дверью послышались шаги. У Лии заколотилось сердце, словно у школьницы на первом свидании. Обернувшись к дверям, она изобразила сияющую улыбку.

Но улыбка сползла и рот приоткрылся в изумлении, едва она увидела Шона: так прекрасен и величествен был он в темном костюме, белоснежной рубашке и шелковом галстуке. Лия еще ни разу не видела его в таком официальном наряде; на мгновение ей показалось, что это сон.

Она успела забыть, что Шон – не обычный человек. Но теперь вновь увидела в нем недоступную звезду телеэкрана, знаменитого красавца, чьи фотографии украшают журнальные развороты, чье появление на громкой премьере или киноконкурсе становится газетной сенсацией. И этот человек ухаживал за ней во время болезни и даже… Лия вспыхнула при воспоминании о том, как он помог ей вымыться.

– Ну как, я вас не разочаровал? – прервал молчание Шон.

Лия молча помотала головой – избыток чувств мешал ей заговорить.

– Вы меня тоже, – негромко произнес он. Взгляд – как ласковое прикосновение, глаза – темные озера желания. Он взял ее за руку.

– Я почти готов… – Тряхнув темноволосой головой, он оборвал себя на полуслове. – Присаживайтесь. – Он галантно подвел ее к камину. – Посидим немного здесь, выпьем перед ужином. Что вы предпочитаете? Шерри? Или…

– Шерри, если можно, – ответила Лия хрипло и с запинкой, словно разучилась говорить. Казалось, ею снова овладела болезнь: из озноба кидало в жар, из жара – в озноб, руки дрожали, на лбу выступил холодный пот.

Теперь она понимала, что задумал Шон. То, что недавно предлагала и она. Начать сначала, вести себя так, словно они незнакомы и это их первое свидание.

Шон стал расспрашивать ее о детских годах, о книгах, о музыке. Сперва Лия робела и отвечала односложно, но вино и дружелюбие Шона помогли ей расслабиться, и скоро она уже сама задавала вопросы, перебивала Шона и звонко смеялась его шуткам.

– Расскажите мне о своей матери, – попросила она, когда они сели за стол. – Вы говорили, что она очень тяжело переживала уход мужа. Но в конце-то концов утешилась?

– Очень не скоро. Почти двадцать лет она была безутешна. Но наконец встретила человека – кстати сказать, намного моложе себя, – который сумел вернуть ей вкус к жизни. Они поженились в этом году, в августе.

– И вы не возражали?

– С чего бы? Потому только, что он всего на несколько лет меня старше? Какое это имеет значение? – пожал плечами Шон. – Он подарил ей радость – вот что важно, а не то, девятнадцать ему или девяносто. Пусть хоть кому-то из нашей семьи повезет в любви.

Эти слова напомнили Лии о вопросе, который она уже давно хотела задать Шону.

– Вы говорили, что начали встречаться с другой женщиной… – робко заговорила она.

Шон вздернул голову, меж бровями пролегла глубокая морщина.

– После Марни? Это длилось недолго.

– Вы порвали с ней?

Она не понимала – точнее, боялась понять, – почему с таким страхом ждет ответа.

– Нет, она сама порвала со мной, – ответил Шон, наливая себе в бокал красного вина. – После катастрофы.

– Из-за шрама?! – ахнула Лия. Ей не верилось, что женщина может быть способна на такую черствость.

– Из-за того, что означает для меня этот шрам. – Шон невесело рассмеялся, горько скривив рот. – Конец карьеры. Ни ролей, ни рекламы, ни славы секс-символа. А быть женой обыкновенного человека она не желала.

– Какой ужас!

Шон снова равнодушно пожал плечами.

– По крайней мере, она была честна со мной.

– Значит, она ни капли вас не любила!

«Любила». Это слово сигнальным колоколом отдалось у нее в мозгу, и все странности последних дней внезапно обрели кристально ясный, пугающий смысл.

Любовь. Вот с чем боролась она все эти дни! Вот что за чувство властно росло в ней с той роковой встречи на заснеженном проселке!

– Любила? – повторил Шон так, словно услышал незнакомое слово чужого языка. – Я и не искал любви. Марни меня от этого отучила.

– Но как же так? Каждый человек…

– Каждый человек хочет быть любимым? Вы это хотели сказать? – иронически переспросил Шон. – Я бы не стал принимать это за аксиому. Отнюдь не все стремятся к душевной близости.

– Но…

«Да уймись же наконец! – кричал ей рассудок. – Ты же выдаешь себя!»

– Но вы стремитесь, – закончил он за нее. Эти слова больно ударили ее по сердцу. – Это и предложил вам жених? Любовь, поклонение и счастье до гроба?

Любовь. Это слово, произнесенное низким бархатным голосом Шона, пробудило в ней воспоминание о вчерашнем вечере. Она заснула, не дождавшись его возвращения… Но не совсем.

В полусне она слышала, как Шон вошел в спальню и остановился у кровати. Сон одолевал ее; не было сил пошевелиться или хотя бы открыть глаза. Но она услышала нежные слова и ощутила на щеке нежнейший поцелуй.

«Спокойной ночи, любовь моя!» – прошептал ей Шон. Но разве не повторял он много раз, что любовь – сказка, горячечный бред поэтов и романтических юнцов?

– Я же вам сказала, Энди не жених мне! – С этими словами она схватила ложку и принялась свирепо размешивать соус.

– Да, говорили.

Он снова наполнил бокалы. Лия хотела сказать, что ей вина достаточно, но огненная мексиканская смесь обожгла ей рот, а скользкий перчик, прыгнув с тарелки, испачкал руку.

Отложив ложку, Лия принялась облизывать пальцы. Не сразу она заметила, каким неотрывным взглядом следит за ней Шон.

– У вас и на подбородке пятно, – мягко заметил он. – Позвольте мне… – И он аккуратно вытер ей подбородок платком. – О, и здесь, и здесь – да вы вся в томатном соусе!

Сердце ее приостановилось, затем забилось вдвое быстрее. Лия замерла, боясь пошевельнуться, пока Шон белоснежным платком вытирал ей щеки и губы.

– Беда с этими мексиканскими кушаньями! – заметила она с показной шутливостью, когда вновь обрела дар речи. – Не успеешь оглянуться, как перемажешься с ног до головы. По-моему, чили можно есть только в компании с близкими людьми или с теми, кого уже никогда больше не увидишь, иначе придется вечно краснеть от стыда!

Слишком поздно она сообразила, что загнала себя в западню, из которой уже не выбраться. Синие глаза Шона вмиг посерьезнели.

– И к какой же категории вы причисляете меня?

– М-м… – Она нервно облизнула пересохшие губы. – Не знаю.

– А как вам хотелось бы? – спросил он уже гораздо мягче.

– Мне…

Она не находила слов для ответа, не могла оторваться от его глаз.

– Хорошо, задам вопрос полегче. Когда растает снег и вы уедете отсюда, что станете делать?

Лия замерла. Она могла бы притвориться, что не понимает, о чем он, – но зачем? Ведь Шон, несомненно, видит ее колебания. Он не стал спрашивать о родителях, о карьере или о том, что она собирается делать с машиной. Он задал иной вопрос, бьющий прямо в точку. Но что она могла ответить? Ведь судьба ее решалась здесь и сейчас и была еще не решена.

– Лия! – поторопил Шон.

Лия молчала, глядя на него, словно испуганный кролик – на приближающиеся фары машины на дороге.

– Вы должны знать. Что вы ответите Энди?

Лия глубоко вздохнула – и вдруг словно ослепительный свет вспыхнул у нее в мозгу, и все стало предельно ясно. О чем тут думать? Можно ли колебаться? Для нее возможен лишь один ответ. Разве не знала она этого с самого начала? Еще тогда, когда поняла, что Шон заставил ее забыть о «женихе», что чувство ее к Энди было чем угодно, только не любовью?

– Нет, – тихо и убежденно ответила она. – Я отвечу «нет». Не выйду за него замуж.

Синие глаза Шона сверкнули, и Лии стало ясно: он понял все, что заключено в ее ответе, что прячется за ее скупыми словами, все несказанное, может быть, и вовсе невыразимое словами, но ясное как день.