— Так вы говорите, что уверены, будто машина, припаркованная у крыльца Реардонов, не принадлежала ни одному из гостей, приходивших на вечеринку к их соседям. Почему вы так в этом уверены?

— Да потому что с этими соседями Реардонов я потом сама говорила. В тот вечер они позвали к себе три пары гостей. Они мне всех этих гостей назвали. Приглашенные все были из нашего Элпина. Вот, и после того, как господин Грин выставил меня дурой в суде, я им всем позвонила сама. И знаете, что я выяснила? То, что ни у кого из них не было «папочкиной машины».

— Какой «папочкиной машины»? — не поверила своим ушам Керри.

— Так ту машину назвал Майкл. Видите ли, у него были проблемы, в том числе и с различением цветов. Я показывала ему на машины на улице и спрашивала, какого они цвета. А он не всегда мог мне ответить на такие вопросы. Однако вне зависимости от числа находившихся вокруг машин он мог совершенно точно узнать знакомую ему конкретную машину или показать на ту, что была на эту машину похожа. Так вот, когда в тот вечер он сказал про «папочкину машину», он имел в виду черный четырехдверный «мерседес седан». Майкл не своего отца, а деда называл «папочка» и очень любил кататься с ним на его машине — на черном четырехдверном «мерседесе». Было, конечно, уже темновато, но фонарь в конце дорожки, ведшей к дому Реардонов, горел, и машину было хорошо видно.

— Миссис Боулз, вы ведь на суде сказали, что и сами видели машину.

— Да, хотя, видите ли, когда я пришла в дом к Майклу и его родителям в семь тридцать машины еще не было. Когда же мальчик заметил ее и показал мне, она уже отъезжала, и я не очень хорошо ее рассмотрела. И все же мне показалось, то на номере машины были тройка и буква «L». — Долли Боулз подалась вперед, глаза ее расширились за стеклами круглых очков. — Мисс Макграт, я пыталась все это рассказать защитнику Скипа Реардона. Его звали Фаррер… нет — Фаррелл. А он мне ответил, что свидетельство с чьих-либо слов суд к вниманию не принимает. И даже если бы и принимал, то свидетельство со слов мальчика с проблемами умственного развития только повредило бы моим собственным показаниям о том, что я видела машину. Но он был не прав, этот адвокат. Не понимаю, почему я не могла тогда сказать присяжным, что Майкл, например, сильно разволновался, увидев машину, которую принял за машину дедушки. Мне кажется, что это действительно помогло бы защите. — Голос Долли стал тверже. — Мисс Макграт, в десять часов и несколько минут тем вечером черный четырехдверный «мерседес» отъехал от дома Реардонов. Я это знаю точно. Абсолютно точно.

В этот вечер Джонатан Гувер никак не мог заставить себя расслабиться и с обычным удовольствием потягивать традиционный перед ужином стаканчик мартини. Обычно это ему легко удавалось. Отпивая разбавленный «тремя каплями» вермута джин, с плавающими в нем двумя оливками, он любил сиживать в кресле у камина по вечерам и, не торопясь, обсуждать с Грейс случившееся за день.

Сегодня же, помимо груза навалившихся на него самого забот, он не мог также не замечать, что какие-то неприятные мысли мучают и супругу. Вряд ли мысли эти касались ее собственного здоровья. Даже если бы, например, усилились ее боли, она все равно в этом ему не призналась. Да они вообще никогда не говорили между собой о ее здоровье.

Еще с самых первых лет знакомства Джонатан научился ограничиваться формальным вопросом: «Как себя чувствуешь, дорогая?», на которой жена неизменно отвечала: «Совсем неплохо».

Прогрессирующий ревматизм не мешал Грейс одеваться с ее всегдашней элегантностью. Правда, теперь она вынуждена была постоянно носить платья и кофты с длинными рукавами, должным образом скрывающими разбухшие вены на кистях. Даже когда вечера они проводили вдвоем, без гостей, Грейс одевала широкие домашние платья, прятавшие все больше деформировавшиеся под действием ревматизма ноги и ступни.

Грейс полулежала на диване, обложенная со всех сторон подушками. В такой позе болезненный изгиб ее позвоночника не бросался в глаза. А ясные серые глаза, напротив, смотрелись просто красиво на алебастровом фоне белого лица. Только вот уродливые руки, скрюченные пальцы выдавали симптомы поразившей ее организм болезни.

Грейс оставалась в постели до десяти-одиннадцати часов. Джонатан, напротив, вставал рано. Поэтому увидеться и поговорить супруги могли только вечером.

Грейс печально улыбнулась мужу:

— Я в тебя прямо, как в зеркало, смотрюсь, Джонатан. Ты ведь тоже чем-то расстроен, да? И я уверена, что беспокоит тебя то же, что и меня. Дай мне высказаться первой. Видишь ли, я говорила тут с Керри…

Джонатан вскинул брови.

— Ну, и?..

— Боюсь, что она не собирается бросать дело этого Реардона.

— И что она тебе сказала?

— Важно, скорее, то, чего она мне не сказала. Она вообще была очень уклончива. Сначала меня выслушала, потом сообщила, что у нее есть причины считать, что показания доктора Смита не соответствуют действительности, что они лживы. Она одновременно признала, что у нее нет, правда, и конкретного повода считать, что Реардон не убивал, но настаивала, что ее долгом является выяснить, не была ли по данному делу совершена судебная ошибка.

Лицо Джонатана покраснело. Он явно разозлился.

— Грейс, порой чувство справедливости у Керри граничит с глупостью. В общем, вчера вечером я смог-таки убедить губернатора отложить представление сенату кандидатов на судейские должности. Он согласился с моими доводами.

— Джонатан!

— Это все, что я мог сделать. Иначе мне пришлось бы просто просить губернатора воздержаться пока от того, чтобы предлагать назначить Керри судьей. У меня не было выбора. Грейс, Прескот Маршалл был хорошим, просто выдающимся губернатором. Ты это знаешь. При нем я смог добиться, чтобы сенат провел необходимые реформы законодательства, пересмотрел структуру налогообложения, обеспечил привлечение инвестиций в наш штат. Мы провели реформу в социальной сфере, при этом избежав того, чтобы положение бедных еще более ухудшилось. Одновременно нам удалось прижать тех, кто не гнушался мошенничеством. Так вот, я хочу, чтобы Маршалл вновь стал губернатором через четыре года. Мне тоже не особенно нравится Френк Грин, но на посту губернатора он сослужит свою службу — он сохранит для Маршалла его пост и не испортит то, что Маршалл и я сумели сделать. Но, если Грин провалится на выборах, если победит другая сторона, тогда все, что мы делали, рискует быть разваленным.

Голос Джонатана стал, наконец, мягче. На Грейс посмотрел усталый человек, выглядевший на все свои шестьдесят два года.

— Я приглашу Керри и Робин на ужин в воскресенье, — предложила Грейс. — Сможешь еще раз с ней поговорить, попытаться убедить ее. Не думаю, что из-за этого Реардона надо жертвовать чьим бы то ни было будущим.

— Прекрасно, а я позвоню Керри сегодня же вечером, — поддержал жену Джонатан.

Джоф Дорсо позвонил в дверь Керри ровно в половине восьмого. Открыла ему опять Робин, все еще не снявшая костюм ведьмы и не смывшая с лица ведьмину раскраску. Брови девочки были очерчены толстым угольным карандашом, густая белая пудра покрывала все лицо, за исключением тех мест, где на щеках и подбородке проходили линии порезов. На плечи Робин падали длинные волосы черного парика.

Джоф даже отпрянул назад.

— Ой, ну ты прямо меня напугала!

— Здорово, — обрадовалась Робин. — Спасибо, что пришли вовремя. Я должна как раз уходить на вечеринку. Причем прямо сейчас. У нас там будет разыгрываться приз за самый страшный костюм. В общем, мне надо бежать.

— Ты обязательно выиграешь этот приз, — заверил девочку Джоф, входя в дом. Потом он втянул воздух носом. — О, как вкусно пахнет!

— Это мама. Она готовит чесночные хлебцы, — объяснила Робин. Потом крикнула, обращаясь в глубь дома. — Ма, пришел мистер Дорсо.

Джоф широко улыбнулся, когда одна из дверей распахнулась и появилась Керри, вытирая руки полотенцем. На ней были зеленые брюки и зеленый свитер с высоким воротником. Джоф не мог не отметить, как падавший сверху свет подчеркивал золотые оттенки в волосах Керри, россыпи веснушек на ее лице.