Баррет что-то пробормотала себе под нос, заправила рубашку под пояс и вышла из полутемных зарослей, заморгав от яркого солнечного света. Не слыша голоса Пэйджена, она нахмурилась и замедлила шаги.

– Боже мой, вот теперь ты выглядишь великолепно. – Его голос прозвучал хрипловато и напряженно. – Если тебе повезет, ты заведешь новую моду в Коломбо. Но я думаю, придется запретить тебе показываться на людях в этих облегающих бриджах. Такое зрелище сведет с ума всех мужчин за считанные минуты, императрица. Однако мы заболтались, – сказал он резко, бросая под ноги тлеющий окурок и тщательно затаптывая его каблуком ботинка. Потом он завалил остатки сигары грязью и снова притоптал.

Баррет удивилась такому чрезмерному вниманию к одному-единственному окурку. Видя ее недоумение, Пэйджен кивнул на заросли.

– Джунгли сейчас подобны бочонку с порохом. Одна искра – и все превратится в дым на многие мили вокруг. Даже ночью на привале не будет никаких костров. Здесь слишком опасно, придется подождать, пока мы не заберемся повыше, где не так сухо.

Баррет все еще переваривала эту новую для себя информацию, когда Пэйджен заговорил снова:

– И еще одна вещь. Подойди ко мне, Angrezi.

– Еще какой-то сюрприз? Я едва сдерживаюсь от волнения.

– Пройдет четыре месяца, прежде чем приедет кто-то из чиновников, ты не забыла?

Баррет чуть не задохнулась от ярости, но у нее не было никакого выбора. Она вся напряглась, презрительно поджала губы и шагнула вперед. В нескольких дюймах от него она остановились.

– Ну?

– Поцелуй меня, Циннамон.

Он понимал, что это очень опасно, но не смог устоять. Так или иначе, он должен был выяснить, была ли она действительно той женщиной, которую он спас на улицах Лондона. Баррет подняла голову, ее ноздри гневно затрепетали.

– Поцеловать тебя! Да ты сошел с ума! Я бы ни за что...

– Четыре месяца, Angrezi. Возможно, пять, если муссон запоздает.

Она прикусила губу, пятна румянца покрыли ее щеки. Пять месяцев здесь, в забытой Богом дыре, и никого вокруг, кроме сборщиков чая, которые ни слова не понимали по-английски? Баррет вздернула подбородок.

– Я ненавижу тебя, Деверил Пэйджен. Запомни это, – прошипела она. – Я не похожа на твою Миту.

Быстро, опасаясь передумать, она поднялась на носки, прижала напряженно сомкнутые губы к его рту на долю секунды и отпрянула. Пэйджен поднял брови.

– Ты называешь этот символический жест поцелуем? Я надеюсь, что ты никогда не целовала своего мужа подобным образом.

– Мужа? Я не замужем! – Баррет снова прикусила нижнюю губу. – По крайней мере я не чувствую себя замужней.

– И я могу объяснить почему, если ты обращалась со своими поклонниками так холодно. Теперь попробуй снова, на этот раз по-настоящему.

Она задрожала от страстного желания отказаться и сжала руки в кулаки, не отводя гневного взгляда от лица Пэйджена.

– Боишься? – прошептал он.

– Тебя? Никогда!

С этими словами она резко вздохнула и бросилась к нему с такой силой, что они оба чуть не упали на землю. Потом ее руки почему-то обняли его упругие плечи. А его пальцы почему-то погрузились в великолепную копну ее волос.

– Держись спокойно, высокомерный грубиян.

– Я стараюсь, Angrezi. Но из-за тебя это чертовски трудно.

Ее живот уютно пристроился между его бедер, а дыхание коснулось его груди. Она закатила глаза и вытянула губы. В каждом мускуле ее напряженного тела сквозило отвращение. Поцелуй пришелся в верхнюю часть его челюсти. Пэйджен усмехнулся:

– Боюсь, у тебя вышло ненамного лучше.

– Ах ты, презренный червяк!

После секундной паузы она обхватила руками его голову и притянула к себе, прижавшись к его рту с сердитой страстностью. Невзирая на это, губы Пэйджена стали мягче. Он как бы приветствовал ее порыв.

Баррет почувствовала, что у нее перехватило дыхание, она крепче сжала его плечи, ощущая, что земля уходит из-под ног. Баррет открыла рот, чтобы вскрикнуть, и его язык тотчас глубоко скользнул внутрь. Мягкие осторожные движения возбудили в ней дикий голод. Она бессознательно округлила губы вокруг его языка и задрожала, когда он коснулся нежной поверхности рта.

– Вот так это должно быть, как я понимаю.

Баррет неистово пыталась овладеть своими чувствами, все еще ощущая волшебный вкус его языка и губ.

– Ты подлый, развращенный...

Вдруг ее тирада прервалась. Она посмотрела вниз на распущенный пояс своих бриджей, которые теперь спустились на бедра. Там, над краем ткани, висела кованая золотая цепочка с необычной изогнутой пластинкой в центре. Баррет лишилась дара речи от изумления и ярости при этой новой подлой проделке Пэйджена.

– Эта вещица тоже пришлась тебе впору, как я вижу. Я рад, что моя оценка была верна. – Он любовался своей работой с нескрываемым торжеством. – Как, впрочем, и все мои оценки.

Резкими сердитыми рывками Баррет дергала оскорбляющую ее цепь, безуспешно разыскивая застежку.

– Убери ее, – потребовала она, не отыскав замка.

– Цепь останется, Angrezi. Она означает, что ты – моя собственность, собственность Тигра. Если ты по какой-то причине ускользнешь от меня в джунглях, она может оказаться единственной вещью, которая сохранит твою жизнь. Аборигены знают, что я ревностно защищаю свое имущество.

Он мог бы с таким же успехом помахать красным флагом перед разъяренным быком.

– Собственность? Ах ты, напыщенный, высокомерный осел! Я не буду собственностью ни одного мужчины, слышишь?

– Теперь ты стала моей, Циннамон, – серьезно сказал Пэйджен. – Ты стала моей с того самого момента, когда ступила на мой берег. И не пытайся убедить меня, что тебе не понравилось то, что случилось между нами несколько минут назад, так же как и мне. Всего несколько минут назад ты была охвачена таким жаром и желанием, какого я не встречал ни у одной из женщин.

Но Пэйджен знал, что это было ложью. Ей не хватало той обжигающей невинности и удивительной честности, которым он удивился четыре месяца назад на углу лондонской улицы.

Но этот поцелуй убедил его хотя бы в одном: она была действительно его маленьким соколом, женщиной, о которой он мечтал каждую ночь после отъезда из Англии.

Его приводило в бешенство то, что она не знала этого, а он почему-то надеялся, что поцелуй мог бы пробудить ее память. Всего лишь детские фантазии, подумал он мрачно. Пэйджен отвернулся, боясь наговорить лишнего. Он молча собрал ее одежду и свернул в бесформенный узел.

– Я надеюсь, между прочим, что у тебя не войдет в привычку гулять во сне, пока мы находимся в джунглях.

Баррет мгновенно напряглась.

– Гулять во сне? – повторила она тихо, чувствуя, как тонкие щупальца памяти легко касаются ее мозга. Непонятный страх охватил ее, и она задрожала. – Я не имею ни малейшего представления, о чем ты говоришь, – сумела невозмутимо ответить Баррет.

– Правда? – Его глаза блеснули. – Я только надеюсь, что отыщу тебя в джунглях раньше, чем это сделает леопард.

Вскоре они сменили направление. Ни Нигал, ни Мита не говорили об этом, но Баррет по положению солнца смогла определить, что они свернули на северо-запад. Пересохшее русло совсем пропало, и им пришлось пробираться через густой пожелтевший подлесок и заросли полузасохших деревьев.

Теперь Баррет понимала необходимость предосторожности Пэйджена в засушливых долинах перед началом муссонных ливней. Пожар пронесся бы ураганом по этому сухому пространству, и ничто не смогло бы удержать его. Какая ужасная смерть, подумала Баррет, унимая охватившую ее дрожь.

Она хмурилась, наблюдая за движением бронзовых плеч Пэйджена. Что-то подсказывало ей, что ни одно растение, ни один хищник не представлял для нее такой угрозы, как этот молчаливо идущий впереди человек.