– Знаю, знаю. А не хочешь услышать кое-что похуже? Я просто потерял способность мыслить и пробродил почти четыре часа словно в тумане. Даже не помню, где я был.

– А по радио ничего не передавали? О случившемся уже должны были сообщить.

– Я не включал радио.

Энтони подошел к радиоприемнику, включил его, отрегулировав звук на небольшую громкость, и настроился на станцию, которая обычно передавала новости. Затем он направился к Питеру и заставил его отвернуться от окна.

– Послушай! Хорошо, что ты обратился именно ко мне, но все же нужно было вызвать полицию. Почему ты этого не сделал?

– Не знаю, смогу ли я объяснить тебе почему, – с трудом выдавил из себя Ченселор.

– Ну ладно, ладно, – успокоил его Морган.

– Я не имею в виду истерию. К этому приходится привыкать. Речь идет о другом. Я ездил на своей машине в парк в Форт-Трайон. – Питер показал поврежденную ладонь: – Посмотри на мою руку. Отпечатки пальцев, а может быть, и капли крови должны были остаться на рулевом колесе. Трава была влажной, кругом грязь. Посмотри на мои ботинки, на пиджак. В машине непременно должны были остаться следы. Но она чисто вымыта и выглядит так, словно ее только что выкатили из смотрового зала. Я даже не знаю, как она снова оказалась здесь. И эта записка на двери. Она напечатана на моей пишущей машинке, на моей именной бумаге. А я? Даже спустя несколько часов после всего этого безумия я не могу дать отчета в своих действиях.

– Хватит, Питер, – повысил голос Морган, обнимая Ченселора за плечи. – Это не роман, и ты не один из его героев. Все вполне реально, все произошло на самом деле. – Он понизил голос. – А теперь я позвоню в полицию.

Два инспектора уголовного розыска время от времени прерывали рассказ Питера. Старшему из них, с седыми курчавыми волосами, было за пятьдесят, младший же, негр, казался ровесником Ченселора. Оба инспектора были энергичными и опытными профессионалами и наперебой старались успокоить Питера.

Когда Ченселор кончил свой рассказ, старший из инспекторов стал куда-то звонить, а младший завел разговор о романе «Сараево!». Книга ему очень понравилась.

Только когда старший кончил говорить, Ченселор понял, что инспектор-негр старался отвлечь его, чтобы он не очень-то прислушивался. Такой профессионализм пришелся Питеру по душе, и он решил запомнить этот прием.

– Мистер Ченселор, возникло затруднение, – осторожно начал седой инспектор. – Когда мистер Морган позвонил нам, мы послали группу в Форт-Трайон и, стремясь сэкономить время, включили в нее эксперта по судебной медицине. Чтобы преступники не успели замести следы, мы позвонили в участок в Бронксе и попросили выслать полицейский наряд на место происшествия. Каких-либо признаков стрельбы там не обнаружено. Нет и следов на грунте.

Питер с недоверием взглянул на инспектора:

– Это невероятно! Не может этого быть! Я же был там.

– Наши люди самым тщательным образом все осмотрели.

– Значит, недостаточно тщательно. Неужели вы полагаете, что я мог выдумать подобную историю?

– История неплохая, – сказал инспектор-негр, улыбаясь. – Может быть, вы опробуете какой-то литературный материал?

– Подождите, подождите, – вмешался Морган. – Питер такого не сделал бы.

– Конечно, это довольно глупо, – сказал старший из инспекторов, явно неодобрительно покачивая головой. – Ложное сообщение о преступлении карается законом. О любом преступлении, не говоря уже об убийстве.

– Вы с ума сошли! – задыхаясь, проговорил Питер. – Неужели вы считаете, что я лгу? Вы куда-то звоните, принимаете на веру полученные сведения и приходите к выводу, что я – шизик. Какие же вы полицейские инспектора?

– Хорошие, – заявил негр.

– Не думаю. Не думаю, черт возьми! – Ченселор проковылял к телефону. Есть способ разрешить эту проблему. Прошло пять часов, может быть, шесть. – Он набрал номер и бросил в трубку: – Справочная? Дайте телефон канцелярии члена палаты представителей, конгрессмена Уолтера Ролинза.

Он повторил вслух номер, который ему назвали. Энтони Морган одобрительно кивнул, полицейские же наблюдали за происходящим молча.

Ченселор снова набрал номер. Тягостному ожиданию, казалось, не будет конца. Пульс у Питера бился учащенно: хотя он был абсолютно уверен в себе, ему все-таки приходилось убеждать в правдивости своего рассказа двух профессионалов.

Ответил Питеру тихий женский голос, очевидно, принадлежавший южанке.

Ченселор попросил к телефону конгрессмена. Когда он услышал ответ, то снова ощутил острую боль в висках, а в глазах у него потемнело.

– Это просто ужасно, сэр… Убитая горем семья сообщила о случившемся несколько минут назад… Конгрессмен скончался ночью. Умер во сне от сердечного приступа.

– Нет! Нет!

– У нас у всех такое чувство. О похоронах будет объявлено.

– Нет, это ложь! Не верю, это ложь! Пять-шесть часов назад… в Нью-Йорке… Ложь!

Питер почувствовал, как кто-то взял его за плечи, за руки и оттащил от телефона. Он попытался вырваться, локтями отпихнув полицейского, который держал его сзади. Правая рука Питера оказалась свободной. Он схватил ею кого-то за волосы и рванул. Человек упал к его ногам. Потом перед Ченселором всплыло лицо Тони Моргана, искаженное болью, но тот не делал ничего, чтобы защитить себя.

Морган. Тони Морган, его друг. Что же он делает?

Питер пошатнулся и замер, теряя сознание. Чьи-то руки опустили его на пол.

– Никакого обвинения они не предъявят, – сказал Морган, входя в спальню с бокалами в руках. – Они проявили полное понимание.

– Это значит, что я – шизик, – заметил Ченселор, лежавший в постели с холодным компрессом на голове.

– Нет, черт возьми! Ты просто очень устал. Работал слишком напряженно. Врачи же тебя предупреждали…

– Нет, Тони, такого со мной случиться не могло, – сказал Питер, приподнявшись в постели. – Все, что я говорил, правда.

– Ладно. Вот, выпей.

Ченселор взял бокал, но пить не стал и поставил бокал на тумбочку около кровати.

– Так не пойдет, дружище, садись-ка! – Он указал Тони на кресло. – Я хочу кое-что выяснить…

– Хорошо. – Морган шагнул к креслу и тяжело опустился в него, вытянув длинные ноги. Его беспечный вид не мог обмануть Питера. Взгляд издателя выдавал его смятение.

– Спокойно, не спеша, – продолжал Ченселор. – Мне кажется, я понял, что произошло. И такого больше не случится, о чем и оповещает записка Лонгворта. Он хочет, чтобы я поверил в это, а иначе, считает он, я завою так, что душа похолодеет.

– Когда же ты все это обдумал?

– За те четыре часа, которые я провел на улице. Я этого не сознавал, но все звенья складывались в одну цепочку. А когда ты и полицейские беседовали там, внизу, мне стала ясна вся картина.

– Не говори, как писатель, – сказал Морган, отрываясь от бокала. – «Картина», «звенья цепочки» – все это ерунда!

– Нет, не ерунда. Ведь и Лонгворт вынужден думать как писатель. То есть он должен думать, как я, разве это не ясно?

– Нет, не ясно, но продолжай.

– Лонгворта нужно остановить. Он знает, что мне это известно. Он положил начало моей работе, выдавая небольшие дозы информации и один яркий пример, иллюстрирующий, что могло бы случиться, если бы досье Гувера еще существовали. Ты ведь помнишь, что он знаком с этими досье и владеет довольно обширной обличающей информацией. Тогда, чтобы быть уверенным, что я действительно попался на крючок, он дал еще один пример – о конгрессмене с юга, замешанном в изнасиловании негритянки и убийстве, которого не совершал, и теперь попавшем в трудное положение. Лонгворт привел свою машину в действие, и я оказался в центре событий. Но по ходу дела он понял, что зашел слишком далеко. Ловушка означала убийство, а на это он не рассчитывал. Осознав все, он спас мне жизнь.

– А тем самым и книгу?

– Да.

– Этого не может быть. – Морган вскочил. – Ты рассказываешь сказки, как дети у костра. Разве я не прав? Это твоя работа, а все писатели – как дети. Но, ради бога, не путай сказки с действительностью.