Не желая подставляться под четвертый рожок проклятий, я развернулся, намериваясь найти Хасколда Леворульного и поставить в известность о предложении, от которого каршинцам будет очень трудно отказаться в силу их трусости и привычки откупаться.
- Эй, подожди! – окликнул меня со стены властный голос.
Это был рослый мужчина с лицом кочевника и завитыми черными пейсами, свисавшими из-под железного островерхого шлема, облаченный в кольчугу из мелких колец.
- Мы готовы заплатить по номисме каждому воину, - предложил он. – Сколько вас?
Я не стал говорить, сколько нас, хотя, скорее всего, нас пересчитали, пока мы подплывали к берегу. Если и ошиблись, то не намного, иначе бы сперва узнали количество, а потом сделали предложение.
- По номисме будешь предлагать ромеям, они больше не стоят, а мы варанги, нам платят по пять на брата, то есть всего три тысячи, - сказал я, хотя нас было намного меньше шестисот человек.
Предводитель хазар, видимо, поверил, что нас шесть сотен, поэтому торговался до тех пор, пока не скинул сумму выкупа до тысячи восьмисот номисм. Деньги пообещал отдать утром.
Хасколд Леворульный не сразу поверил, что нам отвалят тридцать две марки (восемь килограмм) золота только за то, чтобы мы убрались к черту, захватив всё, что успеем к тому времени награбить.
- Это не подвох? – спросил он.
- Утром узнаем, - ответил я. – Но на всякий случай расположи неподалеку от ворот пленных, чтобы сколачивали лестницы. Стук топоров будет побуждать осажденных к благоразумию.
Утро началось так, будто никаких договоренностей не существовало: на крепостных стенах стояли вооруженные воины, готовые отразить штурм; во дворы неподалеку от ворот подвозили длинные бревна, а внутри стучали вразнобой топоры; по улицам ходили небольшими группами поляне, собирали добычу, пропущенную вчера; вдоль городских стен скакали воины на трофейных лошадях, отслеживая ситуацию, а большой отряд расположился на улице, ведущей к городским воротам, на тот случай, если каршинцы вздумают взбрыкнуть.
Ближе к полудню с надвратной башни позвали нас на переговоры. На этот раз со мной пошел Хасколд Леворульный. Мало ли, что предложат?
- Мы готовы заплатить за снятие осады, но где гарантия, что вы выполните обещание? – сразу, без приветствия, перешел к делу кочевник с пейсами.
– У варангов ложь – одно из самых страшных преступлений, - проинформировал я.
- Кто вас знает, - отмахнулся он. – Может, между собой это преступление, а с врагами можно всё.
- Не равняй всех по себе, - посоветовал я. – Не хочешь, не верь, но будь логичен. Если мы обманем, больше никто не станет договариваться с нами.
- Хорошо, сейчас мы спустим мешок с золотом, - сказал он.
За мешком отправились два раба. Второй – чтобы помочь первому перебраться через ров. Опустить мост каршинцы не решились. В мешке были не только монеты, но и два золотых кубка и четыре тонких мелких тарелок с невысокими краями, сверху отогнутыми наружу и украшенными барельефом, напоминающим вязь из арабских букв. Может быть, там было что-то написано. Читать по-арабски я так и не научился, всё времени не хватает. Мешок вместе с содержимым весил меньше восьми килограмм, но мы не стали мелочиться.
Налюбовавшись золотишком, Хасколд Леворульный радостно объявил:
- Вот теперь можно возвращаться домой!
58
Несмотря на то, что передвигались мы вдоль берега Крымского полуострова сравнительно быстро, в Херсоне уже знали результаты нападении на Каршу. Не догадываюсь, чего они ждали, но явно большего. Видимо, надеялись, что захватим город или во время штурма уничтожим много жителей и поляжем сами, а мы всего лишь ограбили предместье, захватили шесть купеческих галер, не полностью разгруженных и более мореходных, чем некоторые наши лангскипы, и получили солидный выкуп. Это не помешало херсонским купцам скупить у нас большую часть добычи и продать нам двадцать пять бочек вина. Двадцать были сразу погружены в дубок, а пять оставили на вечеринку, которую провели на дальнем берегу соседней бухты. Заплатить нам за нападение на Каршу пообещали на следующее утро. Наверное, херсонцам надо было переспать с мыслью, что придется расстаться с такой кучей номисм.
По приходу меня удивило отсутствие купеческих галер под стенами города. Я тогда подумал, что просто совпало так. Утром выяснилось, что у ромеев ничего просто так не бывает. Уже солнце поднялось высоко, а денег нам так и не привезли. Я отправился на шлюпке узнать причину задержки. Хватило ума не подплыть к стенам, а высадиться на берег неподалеку от ворот и прогуляться к ним пешочком. То, что они закрыты, меня не удивило и не насторожило. Так было во время всех наших визитов. Херсонцы, как и остальные нынешние ромеи, даже друг другу не доверяют, а не только верингам. Насторожило, что на стенах слишком много воинов, словно приготовились отразить штурм. В предыдущие наши визиты за нами тоже присматривали, но не в таких количествах.
- В чем дело? Где деньги? – остановившись метрах в ста от ворот и не поздоровавшись, задал я вопрос.
- Какие еще деньги?! А ну, проваливай отсюда, поганый! – крикнули с башни.
Древние римляне называли погаными провинциальных жителей, деревенщину. Затем пришло христианство. Первыми его принимали горожане, поэтому погаными стали обзывать язычников-крестьян, а потом и всех остальных язычников.
Поняв, что нас кинули, я предупредил:
- Вы пожалеете об этом!
В ответ полетели оскорбления и две стрелы, от которых я легко уклонился. После чего начал удаляться, двигаясь полубоком, чтобы не пропустить следующую. Может быть, поэтому в меня больше не стреляли.
Викингов взбесила подлость херсонцев.
- Мы захватим этот город или погибнем! – провозгласил Хасколд Леворульный.
Остальные воины поддержали его яростными криками, после чего собрались идти к своим ладьям, чтобы подплыть к городу.
- Именно этого они и ждут, чтобы перебить нас и забрать нашу добычу, - сказал я спокойно и напомнил: – Месть – это блюдо, которое хорошо подавать холодным.
Кто-кто, а скандинавы звали толк в подаче этого блюда. Мне рассказывали истории, как обиженный дан ждал несколько лет, когда в одном доме соберутся на попойку все, кому собирался отомстить, после чего ночью подпер двери и сжег упившихся и заснувших врагов.
Мои слова сбили воинственный пыл.
- Да, надо успокоиться, собрать больше сил и захватить город, – согласился Хасколд Леворульный и пообещал: - Казним всех!
И эти его слова поддержали викинги яростными криками.
- Город мы вряд ли захватим, - сказал я, зная, что Херсон еще пару веков будет неприступен, - но отомстим обязательно. Может, в этом году, может, в следующем. Мы подождем.
- Да, подождем! – радостно повторили за мной несколько скандинавов, точно я произнес что-то исключительно приятное.
На том и порешили, после чего отправились загружаться розовой солью на озеро Сасык.
59
На этот раз скандинавских купцов на Хортице мы не встретили. Видимо, этой зимой никто из них не оставался в Константинополе. По словам аборигенов, дней через десять вслед за нами преодолел днепровские пороги и проплыл мимо острова купеческий караван из Хедебю, тот самый, с которым мы пересеклись здесь в прошлом году. Обещали вернуться в конце лета, чтобы до ледостава успеть добраться до Балтики, или, если быстро и выгодно не продадут товар, зазимуют в Миклагарде и окажутся здесь ранней весной.
Мы, так сказать, законсервировали дубок, трофейные галеры и лангспины, вытащив их на сушу и подперев кильблоками. Затем наняли волов и вьючных лошадей, чтобы по суше перетянуть лодки и перевезти добычу выше порогов. Лошадей предоставили кутригуры, которыми командовал патша Ерми. Он приехал на серебристо-вороном жеребце, облаченный в подаренные нами шлем и кольчугу.
- Несколько дней назад здесь был небольшой отряд мадьяр. Спрашивали, отдали ли мы в прошлом году выход? – сообщил он. – Я сказал, что к нам никто не приезжал. После чего они отправились в вашу сторону.
