За рулем сидел Светоч. Он принялся рыться за солнцезащитным щитком, доставая документы.

– Ты спятил?! – зашипел рядом сидящий френд. – Зачем остановился?!

– Проверка документов лучше, чем погоня, – резонно возразил ботаник.

К кабине подошли двое представителей дорожного правопорядка в желто-зеленых жилетах и с автоматами.

– Старший лейтенант Козлов, – представился один, небрежно вскидывая руку к виску. – Попрошу документы на транспортное средство и на право управления.

Другой, прапорщик Мышкин, обошел кабину, подозрительно глянул на номер, незаметно изучил взволнованное лицо Джорджа.

Светоч подал в форточку права, техпаспорт и страховку. Старлей внимательно изучил документы.

– Что везете? – спросил, подходя к дверке шофера, Мышкин.

– Пассажиров! – крикнул Джордж через френда. Поймал его укоризненный взгляд и… смолк.

– Откройте салон, – распорядился старлей.

– Послушайте, Козлов… – очкарик сделал попытку договориться.

Мышкин недвусмысленно вскинул автомат, еще секунда – и он щелкнет затвором. А потом…

Светоч вылез из кабины, обошел автобус. Гашники следовали по пятам, их ноздри подрагивали – охотники почуяли запах дичи! Михайло потянул в сторону панель двери, открывая салон. Взглядам ментов предстали две непромытых симпатяжки, очкарик с трубкой в зубах и груда тусклого желтого металла.

– Та-ак… – зловеще сказал Козлов.

– Откуда бронза? – с интересом спросил Мышкин.

– Из полей, – хором ответили девушки. – Профессор, скажите!

– Да, скажите им! – выкрикнул Гейзер из кабины.

– Виталий Степаныч, объяснитесь, – попросил Светоч.

Полицейские парни озадаченно переглянулись:

– Что за хрень?

Профессор усмехнулся и буднично произнес:

– Здравствуйте, господа полицейские! Я профессор истории и археологии, а это мои студенты. Едем с раскопок. Везем в институт фрагменты памятника эпохи бронзового века. В целом фрагменты представляют собой…

– …фигуру бога Солнца, которому поклонялись древние скифы! – помогли студенты, чутко уловив запинку руководителя.

– Да! – важно кивнул профессор. – Прошу не задерживать. Мы жили в полевых условиях две недели и хотим домой.

– Ни хрена себе! – опешили гаишники. – А документы на груз у вас есть?

– Где их взять? У древних скифов? – удивились девчонки.

– Вот мое удостоверение профессора и «Открытый лист», подписанный московской службой! – Ученый подал красную книжечку и бумагу с гербовой печатью. – Документ разрешает проводить археологические изыскания в районе, откуда мы едем.

Старлей мельком просмотрел документы.

– Счастливого пути, профессор! – напутствовал он, козыряя, и вернул Светочу документы. – Соблюдайте правила дорожного движения!

Полицейские парни пошли к своей машинке, что находилась в двадцати метрах. По дороге обменялись пикантными репликами:

– С цветметчиков мы бы срубили неплохую денежку!

– Как всегда делаем…

Деревня была без названия и без людей. Да и не деревня это вовсе. Три дома неподалеку от златоглавого города. Три избушки, стоявшие обособленным хутором среди широких великорусских полей.

Первая представляла собой развалюху, на вид лет восьмидесяти. В ней коротала век Баба Яга. Шустрая старушенция с традиционно крючковатым носом, смуглой кожей и пронзительными глазами. На темнокосой голове платок, левая нога хромая. Хозяйство Яга имела справное и круглый год хлопотала «по двору». То и дело к ней приезжали купцы, покупали у бабушки яйца, молоко, скотину и птицу для перепродажи на Дорогомиловском рынке.

Вторая изба – нетесаный сруб, совсем молодой, еще пахнущий свежей смолой. Внутри на бугристом диване полеживала Василиса Прекрасная, беременная на последней неделе. С лялькой помог заезжий Иван-царевич – в недавнем прошлом честный сиделец, а ныне Соловей-разбойник на Рублевском тракте. Сама Василиса косая на оба глаза, зато душевная и отзывчивая. Дочь алконавта Лешего, что дом срубил, а потом помер.

В незапамятные времена и бабка, и Василиса были людьми, но однажды им это надоело.

Третий дом стоит чуть в отдалении от первых двух, на естественном пригорке. Неопределенного возраста домина, массивный и ладный. С высоким крыльцом! Владел им Бог – личность с проницательными очами, изящным жестким ртом и гладко выбритым подбородком. Бог любил синий цвет и своего сына.

Никто не знает, почему все так, но было оно именно так.

В то майское утро Бог в синих подштанниках сидел на высоком крыльце и курил трубку, подставив солнцу волосатую грудь. Босиком. Бог наслаждался первым настоящим теплом, то и дело поглядывая на православные купола вдалеке. Он явно ждал кого-то.

Наконец к дому подъехало синее легковое авто. Из-за руля вышел мальчишка лет десяти, с задорными щечками и не по возрасту высоким лбом. Джинсовый комбинезон на помочах и джинсовые носки. Туфли тоже джинсовые.

Бог напрягся. Мальчишка чмокнул дверцей и уверенно прошел в калитку. Взбежал на крыльцо и сел рядом с Богом. Блаженно сощурился в солнечных лучах. Сказал с потягушкой и позевывая:

– Хочу всегда солнышко!.. А, отец?..

Бог покосился на сына с тревогой. Пыхнул ароматным дымком. Мальчишка беззаботно рассмеялся:

– Видел странную старуху. Продавала тухлые яйца. И видел еще более странных людей, что покупали у старухи тухлятину… – Он недоуменно нахмурился. Глянул в сторону златоглавого города и вопросил: – А может, это я странный и не понимаю?.. А, отец?

– Ты родился от Света и Тьмы. Твоей крестной выступила Свобода… – невпопад ответил Бог. Отложил тлеющую трубку, встал и обронил: – Иди за мной.

Он зашел в дом и уверенно зашагал среди библиотечных стеллажей, сын – следом. Библиотека была неприлично большой, внешне напоминала публичную. Бог остановился рядом с единственным пустым шкафом, на полке которого лежала связка ключей, и основательно взялся за лакированное дерево.

– Помоги, сын, – попросил негромко.

Мальчишка ухватился с другой стороны, вдвоем они отодвинули шкаф от стены.

Глазам открылась дверь: железная, покрытая облупившейся краской, с мощными запорами и «кормушкой». Такие двери бывают в тюрьмах. Бог подхватил с полки ключи, загремел ими, отпирая. Мальчишка недоуменно моргал.

Дверь со скрипом отворилась. Тюремные двери скрипят всегда и всюду, на всех континентах! Пахнуло сыростью. Бог повел бровью:

– Зайди туда, сын.

Мальчик осторожно заглянул внутрь. Его глазам предстала клетушка два на три метра, стены выложены камнем, дощатый стол для еды, ведро для туалета, грубая скамья для сна. Солнечный свет проникал сквозь маленькое решетчатое окошко под высоким потолком. Обычная тюремная камера! Сын отшатнулся и затравленно глянул на отца. Тот произнес меланхолично:

– Иди.

Мальчишка… сощурился и… задрожал! А потом… задымился, кожа налилась красно-желтым цветом, глаза затлели, губы превратились в шевелящиеся угли. Он пронзительно и нечленораздельно вскрикнул. И… тяжело побежал прочь.

Бог мотнул головой. Дунул ветерок. Его порыв сорвал с мальчишки сноп искр. Ребенок прыгнул, но задуло с такой силой, что полыхающее тело содрогнулось, пришлось встать, упираясь против ветра. Вместо искр теперь от него отлетали здоровенные куски. Правое ухо рука… голова. Раскаленные осколки точно влетали в камеру. Через минуту от мальчишки не осталось ничего, он по кусочкам был откинут в каменное узилище!

Бог обреченно наблюдал за трансформациями. Ветер стих. Мальчик находился внутри – в обычном виде. Он стоял посреди камеры и исподлобья смотрел на отца. Взор отражал тоску смертную.

В синих глазах Бога плавала строгая Доброта. Он последний раз взглянул на мальчика. Сказал мягко: