Советско-постсоветский востоковед и религиовед Л. С. Васильев в своих популярных учебных пособиях нередко критиковал православие в России. Дескать, не выработало оно у русских единого, чёткого, стабильного стереотипа поведения. Отчасти критика эта верна. Стереотип поведения русских изрядно разнообразен и не стабилен и по сей день. Но православие в эпоху наибольшего влияния под конец XIX столетия играло другую роль, очень важную и своеобразную. Оно не навязывало русским единого железобетонного стандарта поведения, как ислам или конфуцианство. Но оно весьма эффективно примиряло очень разных, по-разному себя ведущих русских друг с другом, учило их взаимной терпимости и взаимоподдержке при всех различиях, доброму отношению и взаимному уважению.

Сравнительная толерантность русских к «чужому» происходит не от пресловутого «интернационализма», а от базирующихся на православии принципах, прежде всего, внутрирусской терпимости, необходимой для сохранения единства в условиях очень больших различий как между разными группами русских, так и между разными русскими внутри одной группы.

В советское время православие было мало заметно, но функционировало, и очень по-разному, как в виде непримиримых подпольных общин, так и в среде людей, так или иначе принимавших новый образ жизни. Но в большей степени — в виде светской этики, которую обзывали «коммунистической», «бытовой» и пр. По крайней мере, продолжали цениться альтруизм, помощь людям и пр. Однако фактически полностью западный буржуазный образ жизни позднесоветского времени наряду с подавлением любой самоорганизации к началу 1990-х годов эти принципы из жизни фактически выдавил.

И когда православие было полностью легализовано и получило статус «полугосударственной» религии, был очень подорван его фундамент — стереотип поведения, основанный на русских коллективах выживания (общинных, семейных), которые к концу советского времени были разрушены.

И в настоящее время русское православие находится в некоем подвешенном состоянии. Имеет место возрождение внешнего блеска и социального статуса. Статус священника и уровень его благосостояния самый высокий с момента крещения Руси! Выросло число верующих и пр.

Только это во многом златые купола без фундамента. Хорошо, если традиционный стереотип поведения, включающий альтруизм, коллективизм, приверженность традициям, присущ хотя бы одному проценту русских. Церковь сверху донизу наполнена современными постмодернистами: атомизированными, далёкими от традиционного уклада и не всегда верящими в Бога…

Церковь изнутри поглощена современным обществом и современным бытом, и её членам очень трудно подняться над ним. А ведь возможность жить, помимо быта и мирских условностей, хоть как-то отдаляться от них — основная сила мировой религии, которая помогла христианству укрепиться на Руси после монголо-татар. А сейчас это развито слабо. И многие люди, пережившие крушение быта и старого уклада в постсоветский период, не нашли в церкви ничего, кроме того же полуразвалившегося уклада, так же как какие-нибудь позднеримские язычники, которые известно чем закончили…

Является ли современное православие этнообразующим элементом русского народа? Опять подвешенное, половинчатое состояние. Возможности современного православия в этом отношении очень ослаблены. Во многом этнообразующим элементом для русских теперь служит советское наследие. Именно коммунисты в большой степени унифицировали и подогнали русских под единый стандарт, который до сих пор худо-бедно работает, но советскость тоже очень ослаблена и постепенно размывается. В «плане религии» на месте православия ничего не видно. Надежды хоть баптистов, хоть исламистов, хоть родноверов жизнь не оправдывают. Отнюдь не «замоленный» пограничник Евгений Родионов отдал жизнь за крестик. Так что православие безальтернативно, хотя и «справляется» из рук вон плохо.

Последователи любой мировой религии делятся на сравнительно небольшое ядро, для членов которого религия гораздо больше, чем часть быта, и на огромную периферию, для представителей которой религия не более чем его часть.

Полноценно мировая религия может существовать только в обществе, где массово распространены коллективы выживания и многоуровневая самоорганизация, потому что они объединяют и представителей ядра, и периферии в единое целое.

Наше общество атомизировано, не обладает развитой системой коллективов выживания. Поэтому ядро русского православия и его периферия всё больше обособляются. Одновременно ядро дробится, потому что объединять современных русских в единое целое у православия не получается. Наоборот, нарастает отчуждение «религиозных русских» от «просто русских». Вот уранополиты вообще заявляли, что они — православные и к «национальностям» не относятся. А лидеры РОНС заявили, что саудовские ваххабиты им ближе русских атеистов.

Да и сами православные РПЦ МП активно друг с другом размежевались. Тут и уранополиты, и диакон Андрей Кураев, и «движение Кочеткова — Привалова». В своё время многие православные активно заявили о желании реорганизоваться на основе компактных общин и союзов общин «для своих». Громоздкая и холодная иерархия патриархата стала для них фактически чужой. И очень многие русские православные для других русских православных — никакие не братья. Существует прямая перспектива переформатирования в течение XXI века единой монархической структуры в несколько фактически независимых движений наподобие старообрядческих согласов. Патриархат уже — чисто административная структура, не имеющая духовного и идейного единства.

Патриарх Кирилл это очень остро осознает и поэтому насаждает в церкви жёсткое администрирование и «вертикаль власти». Популярных священников и их общины зачищают. Гнобят видного идеолога о. диакона Андрея Кураева.

Только это не выход. Административные меры могут дать только временный, косметический эффект, тем более что они ослабляют ядро церкви, подавляя коллективы наиболее активных и энергичных прихожан. Тем более что многие нынешние «исполнители патриаршей воли» начнут вести самостоятельную политику при малейшей возможности, ибо зачастую честолюбивы до крайности…

Православные в России так и не сложились в особый квазисубэтнос: церковное начальство относится к квазисубэтносу власть имущих, либералы — к квазисубэтносу либералов, патриоты и консерваторы — к различным наноквазисубэтносам. Есть ещё различные общины и группы и большинство, ни к каким объединениям не относящееся. Русское православие продолжает быть моделью народа в целом, несмотря на попытки уранополитов создать собственный православный квазисубэтнос.

Нынешняя церковная жизнь очень зависит от государства. И в случае смены режима нынешнее «подвешенное состояние» закончится и вертикаль церковной власти неминуемо «пойдёт в разнос», как бы ни силился её укрепить нынешний патриарх. Тем более что его деятельность нередко дискредитирует церковь и открывает простор честолюбцам, что может закончиться полной и окончательной дезинтеграцией вместе с резким падением влияния на русский народ, если, конечно, не появятся подвижники, равные св. Сергию Радонежскому или Иоанну Кронштадтскому…

В любом случае сообщества православных людей в России будут продолжать существовать.

Существует мнение, что без возвышенной идеи и каких-то абстрактных воззрений русский человек жить не может: мается, морально разлагается и т. д.

На деле среди русских, самобытных индивидуалистов, во все века было очень распространено скептическое отношение к любым идеалам, возвышенным и менее возвышенным, к любым поведенческим доктринам и нормам жизни. Скепсис очень часто не мешал талантливым, хитрым и артистичным русским имитировать энтузиазм по отношению к чему угодно: становиться епископами, секретарями по идеологии и пр. У скептиков это нередко получалось гораздо лучше, чем у истинно верующих. И жили они прекрасно. И русская идеократия зачастую является таковой имитацией.