— Тогда держись справа, — сказал он. — На бросок камня. Все, кто слева — мои, кто справа — твои. Готов?

— Да, сэр.

— Стреляй.

— Далеко.

— Ничего, услышат, — сказал он и, резко наклонившись, послал своего мустанга с места в галоп.

Хитрый команчеро решил сберечь один патрон за мой счет. Но и я не стал тратить боеприпасы зря. Вытащив из-за спины свой маленький кольт, я выстрелил в воздух.

Всадники остановились. Джуд стремительно удалялся от меня. Он вскинул карабин над головой и завизжал так, что даже мой Бронко прижал уши.

Вопль команчей подействовал на далеких всадников гораздо сильнее, чем мой хлопок из револьвера. Они развернулись и быстро поскакали обратно.

Я мчался справа от команчеро, высчитывая дистанцию. Если они не остановятся, мы их не догоним. Неужели они не видят, что нас только двое? Я насчитал девять лошадей. Девять стволов против двух, почему бы им не остановиться?

Джуд выстрелил на скаку, и на дороге вскинулся белый фонтанчик пыли. Недолет словно подхлестнул убегающих, и они помчались еще быстрее, поднимая за собой густую пыль. Когда мы приблизились к сгоревшему фургону, всадников уже не было видно за лесом.

Джуд соскользнул с коня и, низко пригнувшись, зигзагом побежал к фургону. Я вертелся в седле, водя стволом винчестера по сторонам. Но вокруг не было никого. Только между деревьями на опушке леса на миг показалась длинноухая голова мула — показалась и снова опустилась, спрятавшись за кустами.

— Крокет, сюда! — позвал Джуд.

Я подбежал к фургону. Его дымящиеся, обугленные стенки были пробиты пулями. Щепки валялись повсюду. Похоже, стрелки палили по тем, кто прятался от них в фургоне, неторопливо объезжая его по кругу. А потом подожгли. Старый бандитский обычай. Ограбленные фургоны переселенцев сжигали вместе с трупами.

Мы вытащили два обугленных, скрюченных тела и накрыли их своими одеялами. Следы лошадей и стреляные гильзы привели нас еще к одному телу. Это был старик с топором, намертво зажатом в кулаке. Рядом валялся сломанный винчестер.

— Гэмблов больше нет, — сказал Джуд.

— Надо посмотреть в доме.

— Там пусто. Они жили втроем.

— Ну что же… Мы знаем, кто это сделал.

— Уже не догоним.

— В лесу бродит лошадь, — сказал я. — Или мул.

— Поймай, заберем с собой. Хорошо, что лопата не сгорела. Похороним их вместе, они не обидятся.

Он поплевал на руки и вонзил лопату в землю прямо там же, у дороги, рядом со сгоревшим фургоном.

Я направился к лесу. Под ногами часто попадались стреляные винтовочные гильзы. Подняв одну, я понял, что мальчишки были расстреляны из винтовок Маузера.

Из-за деревьев на меня смотрел мул, навьюченный черными чемоданами. Наверно, он признал во мне своего, потому что несмело тронулся навстречу. Я тоже узнал его, потому что совсем недавно сам грузил на его костлявую спину эти чемоданы.

Почему-то я сразу решил, что фотограф тоже убит. Не знаю, как он здесь оказался, но он никогда не бросил бы свои чемоданы без присмотра. Но его не видно. Значит, он убит. Лошадь они взяли с собой, а мула могли и не заметить.

И вдруг я услышал рядом с собой низкий хрип. Я замер.

— Крокет… Крокет… Я здесь…

Фотограф сидел между корнями старого толстого тополя, прикрытый сломанной веткой. Я мог бы сто раз пройти мимо и не заметить его.

— Вы здорово спрятались, Сол! — я осторожно отодрал надломленный сук от ствола и отбросил ветку. — Что вы тут делаете? Мы же договорились…

— Дайте мне сказать… — прохрипел он, вытирая рот окровавленным платком. — Я увидел, что они поехали сюда. Поехал за ними. Незаметно. Слушайте. Это Хаммер. Это сделали его люди. Их было двое, они стреляли по фургону. Я не выдержал и стал стрелять в них. Но появились другие. Много других. Я не знал, что их много. Меня ранило, я упал. Отполз за деревья. Спрятался. Они еще долго стреляли. Искали меня. Но они торопились. Уехали…

Он замолчал и снова вытер рот. Поглядел на платок, отбросил его и провел по губам рукавом, размазав по серому лицу кровь.

— Не говорите ничего больше, — попросил я. — Сейчас мы вас доставим в такое место, где лечат любые раны. Вы только держитесь, Сол, держитесь.

— Мальчики… Как они?

— Убиты, — сказал я. Не смог соврать, хоть и следовало бы.

— Убиты… Слушайте, Крокет. Это Хаммер. Все в чемодане. Отдайте маршалу Баррету. Он разберется. Повторите.

Я ничего не понимал, но послушно повторил:

— Все в чемодане. Отдать Баррету.

— Отлично, Крокет.

Он закрыл глаза и тяжело выдохнул.

— Бросьте, Сол, — грубо сказал я. — Мы с вами не в театре. Никаких последних вздохов, слышите? Вы еще должны посчитаться с теми, кто стреляет по детям. Не передавайте это право никому.

— Хорошая идея.

Он кивнул, и уже не поднял головы. Я осмотрел его раны. В грудь навылет. Голень перебита, словно обухом топора. Этот Маузер знает свое дело.

Но Лукас тоже знает свое дело, сказал я себе, Соломону Коэну и Маузеру, быстро перевязывая раны.

Питер Уолк по праву старожила предложил новичкам присесть в разных углах камеры. Сидеть приходилось на полу, потому что единственная лавка была измазана полосами крови, а никакой иной мебели арестантам не полагалось.

Некоторые неудобства вполне оправдывались коротким сроком заключения. Маршал должен был забрать с собой тех, кому предстоял суд в Гудворде: Крис обвинялся в покушении на убийство, такое же обвинение было выдвинуто против Маккарти. Питер был уверен, что его к вечеру отпустят домой, потому что его не в чем было обвинить. А Натаниэлю Беллфайру требовалось всего лишь доказать, что он Натаниэль Беллфайр, архитектор из Бостона, а вовсе не сообщник какого-то мифического Потрошителя Банков из Теннесси.

Если бы федеральному маршалу не надо было участвовать в обмере спорных участков, все эти юридические проблемы давно были бы решены. Но Фримонт увез маршала, оставив арестантов томиться за решеткой.

Скрашивая малоприятную обстановку, Питер Уолк завел вежливую беседу с архитектором. Его живо интересовали бостонские цены и ассортимент местных магазинов. Беллфайр отвечал невразумительно, поскольку никогда не запоминал такие пустяки. Кроме того, все это было так давно… Питер поведал ему о своих наблюдениях за жизнью Канзас-Сити, Мемфиса, Сент-Луиса и Чикаго. Дальше Чикаго он еще не забирался, и теперь планировал поездку на восток, может быть, и в Бостон, почему бы и нет? Он старался раз в год обязательно отправляться в короткое путешествие, просто чтобы знать, как сейчас живут люди. А Бостон, говорят, известен своей архитектурой. Гранитные дворцы, симфонический оркестр и порт — вот что Питер хотел бы увидеть с помощью Беллфайра. Нэт вынужден был огорчить собеседника отказом от совместных прогулок по Бостону. Ближайшие годы он проведет здесь, в Крофорд-Сити. Он получил очень важный заказ и все свои силы посвятит его выполнению. Какой именно заказ? Пока это является тайной. Питер понимающе подмигнул. О конкуренции он знал не понаслышке.

За пленниками присматривали четверо охранников, все с окровавленными повязками на ногах. Они пострадали во время ночной прогулки в таверну. Один из них уже вполне освоился в помещении полицейского участка. Это был Фред Моли. Оказалось, у него прекрасная память, не пострадавшая ни от кулаков Лысого Мака, ни от лечения доктора Эванса. Он не забыл, откуда Маккарти доставал виски во время ночного допроса, и быстро обнаружил, что за оружейным шкафом прежний хозяин хранил еще несколько бутылок. Лысый Мак с ненавистью наблюдал, как надзиратели, глумясь, поглощают драгоценный напиток.

Крис опустил голову на колени, притворяясь спящим. После бессонной ночи и в самом деле не мешало бы вздремнуть, но, видимо, действие «наливочки» Лукаса еще не закончилось. Три дня не есть, три ночи не спать. Прекрасное средство для путешественников. И все же интересно знать, какими окажутся последствия. Чем кончается бодрящее действие многих других напитков, Крису было хорошо известно.