— Что?

Роджер обернулся, но настоящий капитан оказался еще страшнее тренировочного.

— Ну… это… Просто хотел пожелать вам спокойной ночи, — пробормотал Фрэнк и, понурившись, вышел.

Роджер опять остался наедине с киборгом. Вообще-то можно было прогнать и его, чтоб не мозолил глаза, но…

«Тренируй свою храбрость, // Молодой самурай, — одобрил Басё, но от шпильки все равно не удержался: — Раз тело не смог».

— Всему свой черед! — с вызовом пообещал Роджер, уже не опасаясь, что его кто-нибудь услышит.

Ну, кроме киборга.

— А ты, — Сакаи обошел вокруг Ворона, подозрительно щуря глаза, — ничего не хочешь мне сказать?

— Уточните приказ или переформулируйте, — штатно откликнулся киборг.

— Ладно, тогда встань вон там. — Капитан показал ему на дальний конец рубки. — И веди себя тихо, понял?

— Приказ принят к исполнению. Приказ выполнен.

Роджер проверил показания приборов и, убедившись, что все в порядке и искин бдит, устроился в нагретом кресле (ощущение скорее неприятное) и запустил в вирт-окне сэйнэн-аниме[22] про отважного воина-оборотня, страдающего от всего подряд на протяжении ста сорока серий и радостно встретившего смерть в сто сорок первой. Вообще-то Сакаи предпочитал фильмы с более позитивной концовкой, но в данном случае добить героя было действительно гуманнее.

Роджер то и дело посматривал на киборга, но оставшийся без «подельника» Ворон поскучнел, утратил страсть к роковым взглядам, и, несмотря на его гнетущую компанию, через два часа капитан почувствовал, что начинает засыпать. Надо бы размять ноги.

Роджер прошелся по кораблю, заглянул к арестантам. Как оказалось, те выместили досаду на ни в чем не повинных журналах, наделав из них кособоких самолетиков и засыпав ими весь пол напротив решетки. То ли соревновались, кто дальше запустит, то ли просто решили замусорить корабль. Убирать это безобразие Роджер не стал, решил поручить Фрэнку, а уж тот наверняка придумает, чем отомстить хулиганам.

Среди самолетиков валялась «агитка» ОЗК, скромная восьмистраничная брошюра на серой шершавой бумаге. Видимо, выпала, когда Роджер нес ворам журналы.

Капитан подобрал ее и вернулся в рубку. Аниме стояло на паузе посреди серии, но от трагической музыки и мельтешения ярких картинок у Роджера уже болели глаза и мозги. Просто сидеть тоже было скучно, и Сакаи открыл брошюру в случайном месте.

«Помните, — сразу бросился в глаза жирно выделенный и подчеркнутый абзац, — определить разумность киборга без тщательного углубленного тестирования и сканирования мозга невозможно! Самое распространенное заблуждение — считать, что если до трех лет срыв не произошел, то его можно уже не опасаться. Вполне возможно, что вы его просто не заметили. У киборгов, как и у людей, абсолютно разные характеры — один закатит истерику, другой научится скрывать свои чувства и действовать исподтишка, а третий вообще будет воспринимать все происходящее с ним как должное и терпеть хозяйское насилие до самого конца…»

Роджер с досадой захлопнул брошюру. Глупое ворье! Да они разумного киборга даже у себя под носом не разглядят!

А он сам?

— Ну почему ты не «пятерка»? — тоскливо поинтересовался капитан у Ворона. — Ни у нас тогда никаких проблем не было бы, ни у тебя, все ясно и понятно. Лежал бы себе на матах вместе с остальными, и все!

Капитан вздохнул и включил мультфильм, вызывавший уже только раздражение. Да что эти оборотни знают о страданиях!

В середине ночи Роджер понял, что надо было нормально разбить ее по трехчасовым сменам и не мучиться. Работа гроболова с постоянными выходами в открытый космос выматывала не меньше, чем полноценный рабочий день грузчика на оживленном складе. Глотать стимуляторы не хотелось, откат после них будет еще хуже. «Если что, искин предупредит», — напомнил себе Роджер, откидываясь на спинку кресла и прикрывая усталые глаза. «Ага, или киборг», — согласился Винни. «Да что твой киборг соображает», — вяло возразил ему капитан… и внезапно обнаружил себя стоящим в дальнем углу рубки.

Ворон опять сидел в капитанском кресле — на этот раз по-хозяйски развалившись, с надменной ухмылкой. И фуражка на нем была настоящая, «Космический патруль», и белоснежный мундир с золотыми позументами и аксельбантами, а на плече, жуя тянучку, восседал довольный Петрович.

— Ой, какой же он все-таки красавчик! — Джилл с длинным умиленным вздохом прижала руки к груди.

— И даже сильнее меня, — уважительно сказал Винни. — Такому командиру подчиняться не стыдно!

— Il mio migliore amico![23] — Фрэнк с итальянской экспрессивностью приобнял киборга, и тот, повернув голову, снисходительно посмотрел на хакера.

— И стихи, в отличие от того графомана, писать умеет!

— И одевается прилично!

— И в санузле после него не пахнет!

— Эй, — возмутился Роджер. — Немедленно прекратите этот балаган!

Друзья-соратники обернулись и уставились на него кто с жалостью, кто с непониманием — мол, что это тут заговорило?

— В чем дело? Это же я, ваш капитан!

Фрэнк медленно вытянул вперед сжатую в кулак руку — и эффектно разжал ее, демонстрируя лежащую на ладони «черную метку».

— У нас теперь новый капитан! — торжественно объявил он, и команда на разные лады расхохоталась Сакаи в лицо.

Роджер тряхнул головой, заморгал и заполошно осмотрелся по сторонам.

«Крепок сон на заре, — иронично заметил Басё. — Не прервет его шелест травы // Под ногами врага!»

С зарей поэт поспешил — судя по комму, капитан проспал всего несколько минут. Даже, может, и не спал, только начал задремывать, а в это время такая липкая муть обычно и мерещится.

В рубке было тихо и пусто. Ворон стоял в углу — на том же месте и в той же позе, что и несколько часов назад. В полутьме вид у киборга был пришибленный и усталый, хотя на самом деле он просто перешел в режим максимального энергосбережения. Лучше бы лег, конечно, но такой команды не поступало.

«Кукла. Просто кукла, — неожиданно отчетливо понял Роджер. — Это мы, люди, создали ее похожей на себя, на свой вкус присвоили ей внешность, голос и имя, напялили подходящие одежки, очеловечили и… возненавидели?!»

До чего может дойти человек, самый хороший, умный, честный, добрый, если разрешить ему безнаказанно делать с другим человеком все! Какие демоны тогда полезут из него? Зависть? Трусость? Малодушие?

И вот тут-то Роджеру стало по-настоящему страшно.

— Что, наигрались в тебя и забыли? — сочувственно и виновато спросил он у Ворона. — Не расстраивайся из-за этих идиотов, они не хотели тебя обидеть. Да и я, прямо сказать, хорош — уже тем, что сдуру повелся на их солдафонские шуточки… А знаешь, что? Давай-ка мы с тобой заварим зеленого чая, откроем пачку вагаси[24] и будем до утра слагать хокку в свое удовольствие! В конце концов, когда еще мне удастся насладиться приятным обществом самого себя?

Утром вошедшей в рубку команде открылось феерическое зрелище: в центре стоял низкий столик для чайной церемонии, обычно пылившийся в кладовке. На нем помимо сервировки в японском стиле — с пиалами, бамбуковыми ковриками и палочками — лежали исписанный от корки до корки альбом и пустая картонная коробка, а все вокруг усыпали, как лепестки сакуры, полупрозрачные обертки от сладостей. С одной стороны чинно сидел на корточках Ворон, с другой — капитан, спящий лбом в стол. Правда, на сдавленный возглас Джилл Роджер тут же встрепенулся, проморгался и торжественно объявил:

— Вот что, дорогая команда, надо мной можете издеваться и дальше, если совесть позволяет, но Ворона в это не впутывайте! Разумный он или нет, но вы-то люди, вот и ведите себя по-человечески!

— Мы не издевались, — принялась смущенно оправдываться Джилл, хотя она как раз вела себя адекватнее всех. — Нам его просто жалко стало.