— Ну-ка, вылезайте оттуда и ступайте со мной! — скомандовала она голосом, каким обычно укрощала непослушных школьников.

— Сей момент, капитан! — отозвался Николас, ухмыляясь.

Он пьян! — поняла Дуглесс.

Николас же, поцеловав в губы поочередно обеих женщин, вскочил на стул, затем перемахнул через стол и сграбастал Дуглесс в объятия.

— Отпустите меня! — прошипела она, но он протащил ее на руках через все помещение паба и вышел на улицу.

— Дождь идет! — выкрикнула она.

— Ошибаетесь, сударыня, — давно прояснилось! — возразил он и, все еще держа ее на руках, принялся тихонько губами щекотать ей шею.

— Ну нет! Не смейте же! Ну-ка, сейчас же отпустите меня! — вскричала Дуглесс.

Он вроде бы и отпустил, но так, что она вся как бы повисли на нем.

— Вы пьяны! — воскликнула она, отталкивая его.

— О да, пьян! — довольно ухмыляясь и хватая ее за талию, вскричал он. — Здешний эль мне нравится! И женщины тоже! Отпихивая его, Дуглесс с обидой сказала:

— Я беспокоилась из-за вас, а вы сидите тут и надираетесь к компании парочки шлендр и…

— Не так быстро! — воскликнул он, — а то слишком много незнакомых слов! Да поглядите, поглядите-ка только на звезды, хорошенькая вы моя Дуглесс!

— К вашему сведению, если вы сами не удосужились заметить, я вымокла насквозь и замерзла! — сообщила она и, как бы дополнительно подчеркивая сказанное, громко чихнула.

Он вновь подхватил ее на руки.

— Да опустите же меня! — потребовала она.

— Но вы же замерзли, а мне тепло! — откликнулся он, как если бы это решало дело. — Стало быть, вы беспокоились обо мне, да?

Прильнув к нему, она уже готова была признать свое поражение, и потом, он и впрямь был такой теплый!

— Я вам наговорила кучу всяких неприятных вещей, — бормотала она, — и я очень, очень прошу меня извинить! На самом деле, вы, конечно же, никакое не бремя для меня!

Взирая на нее сверху вниз, он улыбнулся ей:

— Так значит, причиной вашего беспокойства явилось то, что я вышел из себя, верно?

— Нет, это не так: обнаружив, что вы ушли, я подумала, что вы можете попасть под автобус, или под поезд, или еще под что-то! И я испугалась при мысли о том, что вы, быть может, ранены!

— Так у меня, по-вашему, совсем отсутствует «пиа матер», да?

— Что-что?! — переспросила она.

— Ну, мозги то есть. Я что, дураком вам кажусь?

— О нет, конечно же, нет! Просто вы совсем не знаете, как нес в нашем мире устроено — только и всего!

— Да?! Ну, а кто же из нас двоих мокрый, а кто сухой?

— Мы оба мокрые, потому что вы продолжаете держать меня на руках, — несколько чопорно ответила она.

— Так вот, — откликнулся он, — я, к вашему сведению, разузнал все, что нам требовалось, и завтра же мы отправимся в Гошок!

— И каким же это образом и у кого вам удалось что-то узнать? Должно быть, у тех бабенок, да? Вы что, поцелуями из них это вытянули? — ехидно спросила она.

— А вы, Монтгомери, ревнуете, что ли?

— Нет, Стэффорд, я не собираюсь ревновать! — отозвалась она и подумала, что гипотеза, предложенная Буратино-Пиноккио, неверна: нос ее и ни капельки не удлинился, хоть она и солгала! — Ну, и что же вы выяснили? — не выдержала она.

— А то, что Гошоком владеет Дики Хэарвуд! — с готовностью ответил он.

— Но разве он не женился на вашей матушке? — спросил. она. — Или он столь же стар, как вы?!

— Берегитесь! — откликнулся он. — Не то я покажу вам, на сколько я стар! — И, подбросив ее на руках, спросил:

— Уж не слишком ли я вас раскормил?

— Скорее уж вы ослабели — и все из-за того, что волочитесь за каждой встречной женщиной! А это, знаете ли, лишает мужчину силы! — парировала Дуглесс.

— Что до моей силы, то ей нету равных! — воскликнул он и чуть погодя сказал:

— Так о чем это я вам рассказывал?

— О том, что Дики Хэарвуд все еще является владельцем Гошока.

— Да. И завтра поутру я намерен повидаться с ним. А что такое «уик-энд»?

— Уик-энд означает конец рабочей недели — время, когда все куда-нибудь отваливают. Но вы же не можете вот так за просто взять да и поскакать к обиталищу лорда?! Надеюсь, ВЫ не воображаете, что вас пригласят туда на уик-энд?!

— Это что, рабочие, что ли, отваливают? Да у вас тут, похоже, вообще никто не работает! Я не видел ни земледельцев на полях, ни кого-либо за плугом. Теперешний народ только бродит по магазинам да машины водит!

— У нас — сорокачасовая рабочая неделя, а для пахоты есть трактора! Но, Николас, вы мне так и не ответили! Что именно вы намерены делать? Не можете же вы и вправду сообщить этому Хэарвуду, что я, мол, явился сюда прямиком из шестнадцатого столетия! Такого ведь вы никому не расскажете, даже этим бабенкам из бара! — И, подергав за ворот его сорочки, она добавила:

— Вы же погубили свою рубашку! Губная помада ведь не отстирывается!

Ухмыляясь ей и вновь подбрасывая ее на руках, он воскликнул:

— А вот на вас так совершенно нет губной помады! Отворачивая от него лицо, она сказала:

— Давайте не будем начинать это снова! Лучше расскажите-ка мне об этом Гошок-холле!

— Им все еще владеет семейство Хэарвудов, и они туда ездят на этот… как его?.. энд?..

— На уик-энд, — подсказала Дуглесс.

— Точно: на уик-энды! И еще… — Тут он покосился на Дуглесс. — Еще там и Арабелла тоже.

— Арабелла? — удивилась она. — Но какое отношение может ко всему этому иметь Арабелла, живущая в двадцатом веке?!

— Но моя Арабелла была дочерью Дики Хэарвуда, и, похоже, Дики Хэарвуд вновь обретается в Гошок-холле, и у него и теперь есть дочь по имени Арабелла, возраст которой — тот же, что был у той моей Арабеллы, когда мы…

— Ой, пощадите! — воскликнула Дуглесс, а затем погрузилась в задумчивость: недавно найденные документы, другая Арабелла, другой Дики… — все выглядит так, будто история повторяется!

Затаив дыхание, Дуглесс смотрела на Николаса, восседавшего на жеребце. Она, разумеется, слышала о том, как объезжают подобных лошадей, но самой это видеть ей прежде не доводилось. И все, кто оказывались возле школы верховой езды, будь то ее служащие или просто посетители, останавливались и смотрели, как Николас трудится, укрощая эту нервную, злобную и коварную скотину.

Прошлой ночью они улеглись только в час — Дуглесс заставила Николаса рассказать ей все о своих отношениях с Хэарвудами. Особенно-то и нечего было рассказывать: их поместья были расположены по соседству; Дики по возрасту годился Николасу в отцы, и у него была дочь, Арабелла, которая вышла замуж за Роберта Сидни. Арабелла и ее супруг терпеть не могли друг друга, и после того, как Арабелла родила мужу наследника, они разъехались и жили врозь, что не помешало Арабелле впоследствии произвести на свет еще троих детей.

— Один из них — вероятно, ваш! — прокомментировала это Дуглесс, беря в руки тетрадку для заметок Однако Николас, настроенный миролюбиво, заметил лишь:

— Нет никаких оснований думать о ней дурно: ведь она умерла во время родов, и ребенок тоже погиб.

— Прошу прощения! — сказала Дуглесс, а сама подумала — И на лице ее при этом появилась гримаска брезгливости, — что женщина эта запросто могла скончаться из-за какой-нибудь сущей ерунды — ну, например, из-за того, что акушерка просто-напросто не вымыла рук!

Дуглесс все пыталась придумать, как бы добиться, чтобы их, как можно скорее, пригласили в поместье Хэарвудов, но как ученый она не котировалась, а Николас, хотя и был графом, лишился титула после того, как его обвинили в измене. Она без конца размышляла над этой проблемой, пока не почувствовала, что ужасно хочет спать, и, пожелав Николасу спокойной ночи, отправилась почивать восвояси.

Так-то оно лучше! — решила она, уже засыпая. Теперь она вполне контролирует свои чувства: с Робертом покончила, а влюбляться в женатых у нее навсегда пропала охота! Она поможет Николасу вернуться к супруге, поможет ему восстановить репутацию, а потом полетит домой с чувством полной удовлетворенности! Хоть раз в жизни, по крайней мере, она не втюрилась в недостойного ее мужчину!