Тяжелые створки дубовой церковной двери были отворены, и Дуглесс прошла внутрь. Здесь было прохладно, и только тусклый свет да высокие каменные своды внушали спокойствие и чувство благоговения.

Ей нужно было спокойно все обдумать и решить, что же делать дальше. Вероятно, придется-таки позвонить отцу и попросить прислать ей денег. И, наверное, придется сказать ему, что младшая из его дочерей потерпела очередное крушение и оказалась неспособной даже на то, чтобы поехать в отпуск и при этом не вляпаться в неприятности!

Она представила себе, как Элизабет, ее старшая сестра, скажет: «Ну, так что же наша легкомысленная малышка Дуглесс отмочила на сей раз, а?» — и глаза Дуглесс застлали слезы. Ведь роман с Робертом был для нее попыткой побудить родственников гордиться ею! Роберт не был похож на других мужчин — этаких котов! — в которых Дуглесс втюривалась прежде! Он был таким респектабельным, таким соответствующим, очень даже соответствующим ей, но она умудрилась потерять его! Наверное, надо было быть терпеливее с Глорией…

Дуглесс поглядела в дальний конец церкви, и слезы затуманили ей глаза. Сквозь старинные окошки высоко над ее головой струился солнечный свет, и яркие, чистые лучи освещали белое мраморное надгробие под сводами, слева от нее. Дуглесс подошла к нему поближе. На плите надгробия мраморная статуя изображала мужчину в полный рост. Верхняя часть его туловища была закрыта рыцарскими доспехами, и это как-то не слишком сочеталось с необычного вида короткими штанами на нем. Одна нога скульптурного мужа покоилась на другой — они перекрещивались в области лодыжек, — а рыцарский шлем находился у него под головой. «Николас Стэффорд, граф торнвикский», — вслух прочитала надпись на надгробии Дуглесс.

Она уже почти поздравила себя с тем, что держится молодцом при столь кошмарных обстоятельствах, но внезапно ей показалось, что стены обрушиваются на нее, и ноги ее подогнулись в коленках. Рухнув на пол, Дуглесс простерла руки к надгробию и прижалась лбом к его прохладному мрамору.

Слезы обиды душили ее, рыдания поднимались откуда-то из самых глубин груди. Она ощущала себя такой неудачницей, абсолютной, полной неудачницей! Похоже, вся ее жизнь состоит из одних неудач! Ее отцу сотни раз приходилось вытаскивать ее из различных передряг! То был некий «мальчик», в которого она влюбилась, когда ей было всего шестнадцать лет. Потом выяснилось, что «мальчику» стукнуло двадцать пять годков и он уже неоднократно побывал в тюрьме! Но их отношения прервались лишь тогда, когда его арестовали за кражу в особо крупных размерах! А потом был священник, в которого она втюрилась в двадцатилетнем возрасте. Как оказалось позднее, тот тратил церковные деньги на азартные игры в Лас-Вегасе! Потом еще… Список этот представлялся бесконечным! Роберт казался ей таким непохожим на прочих, таким простым и респектабельным одновременно! Но она не сумела удержать его при себе!

— Что же во мне такого порочного. Господи?! — зарыдала она.

Сквозь пелену слез она едва различала лицо мужчины на надгробии. Вот в средние века браки устраивались родителями! И она, после того, как в двадцать два года повстречалась со своей последней любовью — биржевым маклером, которого впоследствии арестовали за финансовые махинации, — тоже кинулась к отцу, забралась на колени к нему и стала умолять найти для нее мужа!

Но Адам Монтгомери только расхохотался в ответ.

— Твоя проблема, детка, — заявил он, — состоит в том, что ты влюбляешься в таких мужчин, которым ты слишком уж нужна. А тебе следовало бы найти такого кавалера, который не очень-то станет нуждаться в тебе, а попросту захочет тебя!

— Ну, уж конечно, — фыркнула в ответ Дуглесс, — не иначе, как какой-нибудь Рыцарь в Сверкающих Доспехах спрыгнет со своего белого коня и так сильно меня пожелает, что увезет в свой замок, и мы с ним будем там счастливо жить-поживать!

— Да, что-то в этом роде! Любовь, Дуглесс, разумеется, штука хорошая, но, если вдруг окажется, что он носит черную кожаную куртку и гоняет на мотоцикле или же что ему кто-то таинственно названивает по ночам, тотчас рви с таким, ладно?!

И вспомнив, сколько раз ей приходилось обращаться к родне с просьбами о помощи, Дуглесс принялась плакать с еще большим отчаянием. Теперь ей снова предстоит просить их помочь и снова каяться в том, какой же все-таки дурой она была, когда доверялась совершенно недостойным мужчинам!

— Помоги же мне! — шепнула она, кладя руку на мраморную десницу скульптуры. — Ну, помоги же мне отыскать моего Рыцаря в Сверкающих Доспехах! Помоги найти мужчину, который возжелал бы меня!

И, присев на корточки, она закрыла лицо ладонями и еще пуще заплакала.

Через некоторое время она вдруг почувствовала, что с нею рядом кто-то находится. Она подняла голову, но отразившийся от какой-то металлической поверхности солнечный луч так ослепил ее, что она с глухим стуком упала на каменный пол. Подняв руку, она прикрыла глаза от солнца.

Перед нею стоял какой-то мужчина. И похоже… похоже было, что на нем надеты доспехи!

Он стоял совершенно неподвижно и смотрел сверху вниз на Дуглесс. Разинув в удивлении рот, она тоже уставилась на него. Это был красивый с виду мужчина, одетый в явно театральный, но выглядевший абсолютно правдоподобно странный наряд — она никогда такого и не видывала прежде! Вокруг шеи у него был небольшой гофрированный воротничок, а ниже до талии — доспехи, но какие! Они были сделаны как будто из серебра, а по серебряному полю шли бесчисленные ряды вытравленных цветочков, у которых углубления были заполнены каким-то металлом, по цвету напоминающим золото. Штаны почти до колен плотно облегали тело. На большие мускулистые ноги его были натянуты чулки, похоже, сотканные из шелка. Над левым коленом красовалась подвязка, а обут он был в какие-то странные мягкие туфли с небольшими прорезями.

— Ну, так что, ведьма? — проговорил он глубоким баритоном. — Предположим, ты своим чародейством призвала меня сюда, чего же ты от меня хочешь?

— Ведьма? — шмыгая носом, переспросила она. Из своих как бы надутых штанов он извлек носовой платок и подал ей. Дуглесс с шумом высморкалась.

— Вас наняли мои враги, да? Они что, замышляют против меня новые заговоры? Разве им недостаточно моей головы? Встаньте же, сударыня, встаньте и объяснитесь!

Выражается он изысканно, но крыша у него явно поехала! — подумала Дуглесс.

— Послушайте, — воскликнула она, — я совершенно не понимаю, о чем это вы? — И, вставая с пола, добавила:

— А теперь, если позволите, то…

Больше она сказать ничего не успела, потому что он обнажил шпагу длиною, наверное, в целый ярд и, направив ее острый конец на горло Дуглесс, вскричал:

— Измени свое заклятие, ведьма! Я еще успею вернуться! Для Дуглесс это было уж слишком! Сперва Роберт и его лгунья дочь, а теперь вот этот, Гамлет чокнутый! И, вновь залившись слезами, она буквально осела вдоль холодной каменной стены прямо на пол.

— Проклятие! — пробормотал мужчина, и в следующее мгновение Дуглесс почувствовала, что ее подхватывают с пола и перетаскивают на церковную скамью.

Ей казалось, что она никогда уже не сможет перестать плакать!

— Сегодня — самый худший день в моей жизни! — с рыданиями проговорила она. Мужчина так и стоял рядом с нею и глядел на нее сердитым взглядом — будто в каком-нибудь фильме с Бетт Дэвис! — Простите, пожалуйста, — наконец сумела выдавить из себя она. — Обычно я не имею привычки плакать так много, но, когда тебя бросает человек, которого ты любила, а потом на тебя набрасываются, угрожая проткнуть не чем-нибудь, а шпагой и никак не иначе, и все это случается в один день, то это конечно же должно привести к полному упадку сил! — Тут она поглядела на носовой платок: он был необыкновенно большим, а по краю, шириною в дюйма полтора, не меньше, шла изысканная ручная вышивка шелком. — Как красиво! — еще всхлипывая, проговорила она.

— Нет у меня времени на все эти пустяки! — завопил незнакомец. — Душа моя словно привязана к колу костра и сгорает — и ваша ведь тоже попадет туда же! Еще раз повторяю вам: снимите свое заклятие!