— А Летиции вы тоже помогали готовить? — спросила она.

Николас только рассмеялся в ответ.

Когда наконец все было готово, Дуглесс подмела в кухне — в этом ей Николас помогать отказался наотрез — и упаковала еду в большую корзинку, поставив туда и термос с лимонадом. Николас, идя за нею, вынес эту корзинку в небольшой, окруженный со всех сторон стенами садик, и они, усевшись под низами, принялись за еду.

Она рассказала ему обо всем, что вычитала за сегодняшнее утро в дневнике и, пока он расправлялся с пятым куском цыпленка, спросила его о Летиции.

— Вы ведь даже ни разу и не упомянули о ней, — пояснила она. — Вы рассказывали мне о вашей матери, о брате, который погиб. Вы даже рассказали как-то о вашей любимой лошади, но вот о вашей супруге вы и словом не обмолвились!

— Так вы хотели бы, чтобы я стал рассказывать вам про нее? — спросил он почти угрожающим тоном.

— Она что, такая же красивая, как Арабелла, да? Николас погрузился в размышления: Летиция, казалось, была столь далеко от него, куда дальше, чем какие-нибудь четыре сотни лет! Арабелла, конечно, дура, никто из мужчин и минуты не смог бы с нею поговорить, но она — женщина страстная! А Летиция страстностью не обладает вовсе, но зато рассудительна, — во всяком случае, настолько, чтобы безошибочно определять, как именно ей лучше всего поступить!

— Нет, она не похожа на Арабеллу, — ответил он.

— А на меня она похожа? — продолжала расспросы Дуглесс. Николас поглядел на нее и представил себе, как Летиция стала бы что-то готовить!

— Нет, и на вас она не похожа! А что это у вас такое? — спросил в свою очередь он.

— Это — нарезанные помидоры, — рассеянно ответила она и хотела было задать Николасу еще несколько вопросов, но он перебил ее:

— А тот мужчина, который вас бросил, — вы ведь еще недавно говорили, что любите его. Почему же?

Дуглесс немедленно захотелось встать в оборонительную позу и уверять, что из Роберта мог бы получиться совершенно потрясающий супруг, но плечи ее отчего-то сами собой поникли, и она сказала:

— Это все — эго! Да, только мое сверхпреувеличенное представление о собственной значимости! Роберт рассказывал мне, что мать была холодна с ним, так же, как и его первая жена. Ну вот, я и вообразила, что могу дать всю ту любовь, которой ему всегда так недоставало! Я только и делала, что давала, отдавала всю себя ему, и старалась исполнять все, что он хотел, но…

Дуглесс помолчала, устремив взор в небеса, потом договорила:

— Как мне представляется теперь, я все мечтала о том, что у в один прекрасный день он поступит в духе всех этих мужчин из кинофильмов и, повернувшись ко мне, скажет: «Ты — самая лучшая женщина на свете! И ты даешь мне все, о чем я мечтал!» Но Роберт этого не сделал. Напротив, он постоянно повторял: «Ты ничего не можешь мне дать!» Я же, поверьте, очень старалась все ему отдавать, но…

— И что же? — тихо спросил Николас. Пытаясь улыбнуться, Дуглесс ответила:

— В итоге он презентовал дочери браслет с бриллиантами, а меня осчастливил половиной оплаты по счетам!

Она отвернулась от Николаса, но вдруг увидела, что он протягивает ей кольцо. Когда он убедился в том, что теперь никто из мужчин не носит подобных перстней, он тоже перестал надевать свои массивные, с большими камнями кольца. И вот — кольцо с изумрудом размером, наверное, с пляжную гальку!

— Что это? Зачем?!

— Имей я доступ к своим сокровищам, я осыпал бы вас дождем из драгоценных камней!

Она улыбнулась и сказала, прижимая руку к сердцу:

— Но вы ведь и так уже подарили мне брошь! — Она носила его брошь приколотой внутри бюстгальтера, потому что опасалась, как бы ее явная древность и уникальность ручной работы не вызвали ненужных вопросов. — Вы и так уже надарили мне слишком много всего! Вы и наряды мне покупали, и… Вы были так добры ко мне! — И, с тою же улыбкою на устах, она заключила:

— Знаете, Николас, эти последние несколько суток, с тех пор как мы повстречались, были счастливейшими днями в моей жизни! И я надеюсь, что вы никогда не вернетесь к себе!

Она произнесла это и тут же зажала рот рукой.

— Ой, я не это хотела сказать! Ну, конечно же, вы обязаны вернуться! Вы должны вернуться к вашей красавице жене! Вы должны… должны родить наследников, которые могли бы распоряжаться после вас всеми вашими великолепными владениями — и вам уже не пришлось бы отдавать их в королевскую казну! Но осознали ли вы то, что, когда доктор Нолман сообщит вам, кто вас предал, вы уже войдете в состояние возвращения?! В тот же самый миг: стоит Ли произнести имя — и вы исчезнете! Пуф — и все, вас больше нет тут! Или что-нибудь в этом же роде!

Николас, шаривший в корзинке, прервал свое занятие.

— Завтра утром я буду это точно знать! — воскликнул он. — Неважно, пожелает ли он мне это сказать или нет, я все равно все поутру выясню!

— Так стало быть, завтра утром? — переспросила Дуглесс и поглядела на него так, как если б хотела навеки сохранить в памяти его облик. Она осмотрела все его тело: и обтянутые тканью рубашки широкие плечи, и плоский живот, и мускулистые ноги. «А ноги у меня красивые», — произнес он когда-то, и она вспомнила, как он выглядел, обернутый лишь полотенцем.

— Николас, — прошептала она, наклоняясь к нему.

— А что это такое? — неожиданно спросил он, поднимая тарелку с пирожными к самым их лицам.

— Это — «картошки» с шоколадом, — ответила она раздраженно, чувствуя себя полной дурой. Кого же, спрашивается, она дурачит?! Ну, пусть он и поцеловал ее несколько раз, но ведь это после того, как она сама кинулась ему на шею! И, несмотря на это, проведя утро с Арабеллой, он возвращается от нее с расстегнутой сорочкой!

— Не бойтесь, съедобно! — буркнула она. Да, похоже, единственное, чем она может ублажить его, так это едой или пластиковыми упаковками! А ей так хотелось коснуться его, так хотелось — даже кончики пальцев у нее заныли! Но он, видимо, вовсе не испытывает к ней подобных чувств!

— Я думаю, будет лучше, если мы пойдем в дом, — скучным голосом сказала она. — Скоро вернется Арабелла и потребует вас, — Она хотела встать, но Николас схватил ее за руку.

— Скорее я провел бы час в вашем обществе, чем целую жизнь возле Арабеллы! — воскликнул он.

У Дуглесс запершило в горле, и она не решилась посмотреть ему в лицо: непонятно, правду ли он говорит или просто старается утешить ее?

— Спойте мне что-нибудь, пока я буду есть эти пирожные! — попросил он.

— Я не умею петь, да и песен не знаю. Может, историю какую-нибудь рассказать? — откликнулась она.

— Ум-м-м! — только и сумел выдавить из себя он, ибо рот его был набит шоколадом.

Дуглесс, понимая, что существует огромный выбор новых для него историй, составляющих привычную часть нашей культуры, но о которых он ничегошеньки не знает, стала рассказывать Николасу про доктора Джекила и мистера Хайда.

— Да, — прокомментировал он, — мой кузен — точно такой же! — К этому времени он уже успел расправиться с целой тарелкой «картошек», а потом, к удивлению Дуглесс, улегся, положив голову ей на колени.

— Если вы и впредь намерены объедаться так, как вы только что это проделали, то, весьма вероятно, здорово растолстеете! — заметила она.

— Так вы меня толстым считаете, да? — спросил он, поднимая на нее глаза — сердце Дуглесс при этом буквально запрыгало у нее в груди. Похоже, он прекрасно понимает, какое воздействие оказывает на нее, да еще и подсмеивается над ней, поскольку на него ее присутствие, видимо, никак не влияет! Какой-то интерес к ней у него возникает лишь тогда, когда. рядом с нею появляется какой-нибудь другой мужчина!

— Закройте глаза и будьте паинькой! — скомандовала она и принялась рассказывать ему одну историю за другой, одновременно гладя его по волосам — густым и мягким и лежащим такой красивой волной!

Солнце уже почти зашло, когда Николас открыл глаза и посмотрел на нее долгим взглядом.

— Нам надо идти! — тихо сказал он.