Взрыв, глухой и мощный, раздался, когда Сварог натягивал второй сапог. За ним – второй, третий…

Пробежав по коридору, он вылетел на палубу. Огляделся. Не было ни суматохи, ни оживления. Прогремел четвертый взрыв. На сей раз Сварог увидел сквозь путаницу такелажа, как далеко за кормой взлетел белопенный столб – в точности, как вчера, когда он впервые увидел корабль.

У выреза в борту стояли трое матросов. Двое держали узкий жестяной желоб, уложив его второй конец на планшир, а третий укладывал небольшой бочонок. Что-то сделал, стоя спиной к Сварогу, над бочонком взлетело облачко белого дыма, те двое приподняли желоб, и бочонок, оставляя за собой сизую струйку дыма, с рокотом улетел за борт. Все уставились за корму. Сварог машинально стал считать. На десятой секунде громыхнуло, прямо в кильватерном следе взлетел столб воды. Все трое переглянулись с чувством исполненного долга, положили желоб и праздно расселись на палубе, двое вытащили короткие трубочки, третий принялся лениво пощипывать струны виолона (Сварог уже успел заметить, что у здешних морячков есть два любимых способа убивать свободное время: дымить табаком и тренькать струнами.).

– Все нормально, милорд, – бросил один, заметив Сварога. – Так, балуемся для порядка… Вы нам не покажете ли фокус с табачком? Очень он у вас духовитый…

Сварог, оделив их извлеченными из воздуха сигаретами, присел рядом на бухту каната и тоже задымил первой утренней. Кроме них, никого на палубе не было, «Божий любимчик» шел под тремя верхними парусами довольно ходко.

– Кто-то вам определенно ворожит, милорд, – сказал сосед. – Мы тут промеж себя как раз говорили. Чтобы вот так из Хелльстада выбраться – везение нужно в кармане носить нешуточное…

Сварог и сам так думал. На душе стоял блаженный покой, вдали проплывали зеленые берега. Взяв у соседа виолон, он побрякал по струнам, разминая пальцы, поинтересовался:

– А вы не слышали, случайно, что это в Хелльстаде за девицы, которые ниже пояса – змеи? И песни вдобавок поют…

– Ну, не то чтобы ниже пояса… – раздумчиво сказал матоос. – чуть пониже, чем ниже пояса, болтают, находились смельчаки, которые их даже и огуливали, поскольку повыше змеи – очень даже добрый товарец. Только сам я сомневаюсь что-то, чтобы имелась у них женская потаенка…

– Имеется, – сказал Сварог. – Сам видел.

– А, все равно. Ты ей всадишь с полным прилежанием, а она тем временем голову откусит, на то и змея…

– Все бабы – змеи, – философски сказал второй.

– Вот я и говорю.

Сварог, перебирая струны, нащупал, кажется, мелодию самого необычного в его жизни ночного концерта:

Матросы вскочили с изменившимися лицами – из-за спины Сварога появилась огромная жилистая лапа и прихлопнула жалобно звякнувшие струны. Лапа принадлежала боцману Блаю, он возвышался над Сварогом, прямо-таки лязгая зубами от ярости.

Сварог медленно поднялся, от растерянности едва не встав навытяжку, как проштрафившийся юный лейтенантик. Явно он сделал что-то не то – очень уж испуганно смотрели матросы – на него, не на боцмана.

– Охренели? – злым шепотом рявкнул наконец Блай. – Совсем уж? Мы уже не в Хелльстаде, бабку вашу вперехлест через клюз… Кончай серенаду. С милорда взятки гладки, а вы-то? – Он всерьез замахнулся. – Марш вниз!

Все четверо гуськом потянулись на нижнюю палубу.

– Что это он? – с искренним недоумением спросил Сварог.

– Да нельзя, милорд, таких слов под открытым небом вслух произносить… – оглянувшись, пояснил матрос.

– Каких?

– Хоть и милорд, а темнота… – Он посунулся к уху Сварога: – Забудьте слово «вьюга»…

– Почему?

– А потому. – Он говорил тихо и серьезно. – Вы про Шторм слышали?

– Ну.

– А Вьюга будет еще почище. Только про Шторм поминать не запрещается, а насчет Вьюги велено считать, что ее отроду не бывало и никогда не случалось… Ясно?

– Ясно, – сказал Сварог, немногое поняв.

«Ко мне», – приказал Сварог мысленно и заранее отодвинулся назад, но все равно не рассчитал – молнией метнувшаяся сквозь закрытую дверь каюты туманная полоса ударила его в грудь, отшвырнула к стене и обернулась весело гавкавшим щенком.

– Сидеть! – рявкнул Сварог вслух, с усилием отклеивая себя от стенки. Щенок торопливо плюхнулся на зад, взлаял, но, конечно, долго не усидел – тут же вскочил и бросился лизать лицо. Сварог тщетно уворачивался, приговаривая: «Тихо, тихо, Акбар, сидеть!» – но туманная полоса улетучилась наружу.

Звереныш взрослел невероятно быстро. Прошло всего двое суток, а он уже вырос вдвое, крепко стоял на ногах и целыми днями носился по кораблю – то обычным способом, то возникая вдруг в самых неожиданных местах, вплоть до крюйт-камеры, не говоря уж о камбузе, попавшем под постоянную угрозу вторжения с последующим разграблением. Капитан Зо крепился, но по лицу его читалось, что «Божий любимчик» еще никогда не опускался до жалкой роли плавучего зверинца. Сварогу было неловко, но поделать он ничего не мог – в конце концов, это был обычный месячный щенок со всеми вытекающими отсюда хлопотными последствиями. Штурман Борн, как выяснилось, знакомый с колдовством не понаслышке, второй день сидел над книгами, пытаясь отыскать заклятья, позволившие бы немного утихомирить буяна или сыграть роль привязи, но ничем пока похвастать не мог. А Сварог самостоятельно, совершенно случайно открыл, что щенок выполняет мысленные команды, причем исключительно его собственные.

Сварог распахнул створку окна – до иллюминаторов здесь еще не додумались. «Божий любимчик» уже покинул пределы Хелльстада и шел на всех парусах вниз по течению. По обе стороны тянулись зеленые равнины, перемежаемые кое-где поросшими лесом округлыми холмами, река была пуста. На палубе меланхолично позванивали струны виолона, и кто-то лениво напевал старинную балладу «Былые годы Сегулы»:

Вдруг песня смолкла. На палубе забегали, начиналась суета. Дважды коротко свистнула боцманская дудка.

Сварог выскочил на палубу. Виновником переполоха на сей раз оказался не Акбар – он мирно лежал у мачты, обстоятельно догладывая кость от здоровенного окорока. Кок Мышиный Соус, на сей раз ничуть не обратив внимания на очередную реквизицию его запасов, вместе с другими стоял у правого борта. Моряки возбужденно орали, пихая друг друга локтями, вытянув руки, указывали друг другу куда-то.

Сварог отыскал свободное местечко у фальшборта, достал подзорную трубу, выменянную у судового плотника на десяток серебряных звездочек из шаура (стрелять пришлось в подушку).

На небольшом расстоянии от реки, заметно отставая от «Божьего любимчика», но двигаясь параллельным курсом, скользило над землей нечто странное. Черный прямоугольник плыл в воздухе, волнообразно, плавно, едва заметно выгибаясь, а над ним, словно прикрепленный невидимым шпеньком к определенному месту этой непонятной штуки, висел белый шар, и на его боку, обращенном к кораблю, немигающе пялился глаз – без век и ресниц, с желтой радужкой и белым кошачьим зрачком. Зрачок то сокращался, то разбухал. Сварогу почудился в этом некий ритм, и тут же кто-то вырвал у него трубу.

– Осторожнее! – сказал штурман Борн. – Не стоит смотреть на него слишком долго. Значит, они продвинулись дальше… – В его голосе звучала тоскливая обреченность.