В ней вдруг проснулась ярость, а с ней пришли силы. И она так ударила по отражению в диске, что служанка выронила его и зеркало упало с громким металлическим звуком. А Милдрэд вдруг стала кричать на них, гнать, выталкивать. Служанки, несмотря на то что были крепкими и высокими, поспешили покорно удалиться, закрыли за собой дверь и переглянулись. Одна сказала:

— Ну что, может, опять дадим ей макового настоя? Чтобы утихомирилась и вновь спала, пока его милость не явится.

Вторая, наблюдая за пленницей в маленькое зарешеченное окошечко в двери, отрицательно покачала головой.

— Не стоит усердствовать с настойкой. Да и угомонилась она, вон хоть и мечется, но не вопит. А начнет шуметь… Кто же знал, что в Хедингем прибыла королева? А принц велел, чтобы саксонка не привлекала к себе внимания. Так что пусть пока посидит, а начнет выть — тогда и опоим ее.

Милдрэд не замечала, что за ней следят. Как и не заметила, что рассеянно ходит туда и обратно вдоль стены, будто зверь в клетке. Сначала в одну сторону, потом, дойдя до толстой колонны в углу, в другую. При этом она неосознанно касалась ладонями деревянных стенных панелей, словно перебирала резьбу на них, опять разворачивалась и шла, так же безразлично трогая стены. И так раз за разом. Не отдавая себе отчета, она посмотрела на стоявшее в стороне богатое ложе с расшитыми складками полога, увидела узкое окно с закругленным верхом, откуда сквозь решетку пробивались солнечные лучи. Но все это было далеко от нее, реальным же оставалось некое удушающее чувство, будто ее что-то переполнило, но так и не нашло выхода. Это было тяжело и заставляло ее отчаянно метаться.

Ее мысли возникали и гасли подобно коротким вспышкам: Артур погиб… Ей надо принять это и как-то с этим жить. Зачем? Ранее, когда-то давно, она уже пыталась внушить себе, что им не быть вместе. Она заставляла себя так думать, однако даже мысль, что он где-то живет в этом мире, приносила ей радость. Потом случилось чудо: вопреки всему они смогли быть вместе. Это было грехом, но она не сомневалась, что готова бороться за свой сладкий грех. И Милдрэд стала счастливой без колебаний, уверенная, что само Небо позволило им любить друг друга. И вот того единственного, кому она готова была вручить себя, не стало… Что ей остается?

Милдрэд опять шагала вдоль стены. Ей казалось, что она движется в какой-то глухой бесконечной пустыне, перед этой не пускающей ее никуда стеной, вновь бессмысленно касаясь ее руками. Постепенно, несмотря на подавляющую ее полубезумную панику, девушка стала осознавать, что она пленница Юстаса. Поначалу это вызывало у нее только безотчетный страх. Потом появилась ненависть. Она ненавидела принца даже не как человека, а как некое темное зло, которое преследует ее, хочет сломить и поработить. Но жившая в ней ненависть давала силы. Она была готова… На что? Она не забыла, что сказал ей Артур: ее родители захвачены этим чудовищем. Милдрэд должна была что-то придумать, что-то сделать, чтобы даже в бездне своего отчаяния решить, как помочь им. Как? Она не знала этого и от напряжения, охваченная горем, ненавистью и отчаянием, входила в некий ступор, почти не осознавая, что делает.

В какой-то миг она все же остановилась. Сжала кулаками виски и попыталась сосредоточиться. Итак. Юстас напал на Гронвуд-Кастл. Что его подтолкнуло к такому чудовищному поступку? Эти нелепые домыслы об измене ее отца? Богатство Гронвуда? Желание заполучить Милдрэд? Девушке претила мысль, что она повинна в захвате замка. И когда слух об этом преступлении разойдется… Ведь ее отец известный человек. А ее мама…

При мысли о ней Милдрэд заплакала. Села в углу, сжалась в комочек и заплакала, захлебываясь слезами. Мама была так рада за них с Артуром, она понимала дочь и говорила, что теперь Милдрэд ждет только хорошее. Ибо они с отцом готовы на все, только бы их девочка была счастлива. И вот теперь все рухнуло… развеялось, как дым. Артура нет, она пленница Юстаса и должна будет выстоять перед ним, чтобы спасти родителей. Но где они? Что с ними? Артур сказал, что их схватили, а он… Он… Он… Он… Его больше нет! И Милдрэд закричала в голос от распиравшей ее боли. Неужели были правы те, кто шептался, что она несет смерть любому, кто к ней посватается?

Ее вопли и громкий плач заставили вернуться мужеподобных прислужниц. Они подняли ее с пола, что-то говорили, пытались успокоить. Она же упала ничком на кровать и плакала, плакала, плакала, не в силах остановиться: горе, ужас и отчаяние лились из ее груди непрерывным потоком, источник не иссякал, облегчение не наступало.

А вот приставленные к ней женщины были даже довольны, слыша эти рыдания. Негромко рассуждали о том, что пусть, мол, выплачется, слезы даны женщине, чтобы снять напряжение, чтобы смириться. И эта крикунья рано или поздно успокоится. Вон, кажется, уже стихает. Через время одна из них поглядела в окошко в двери и, повернувшись к своей товарке, повертела пальцем у виска.

— Опять шастает у стены, словно ищет выход. Спятила, что ли?

Милдрэд и впрямь была близка к помешательству. Происшедший с ней неожиданный переход от полного счастья к полному отчаянию был слишком жесток. Она могла плакать до отупения, но когда успокаивалась, боль пронзала ее с новой силой, разум девушки словно угасал и она не замечала, что раз за разом ходит вдоль стены.

Когда вечером служанки принесли ей поесть, она даже не посмотрела на обильную еду. Но на другой день все же вынудила себя немного поесть. Милдрэд поняла, что рано или поздно ей придется встретиться с ее врагом Юстасом, а потому нельзя ослабнуть, ибо ей еще предстоит борьба за родных.

В какой-то миг, когда служанки уже убирали посуду, Милдрэд спросила, прислушиваясь:

— Что это за звуки музыки в замке?

Довольные, что она хоть к чему-то проявляет интерес, они пояснили, что в Хедингеме сейчас остановилась королева Мод и это играют по ее приказу.

Милдрэд встрепенулась.

— Проводите меня к ней немедленно!

Она встала, поправила шапочку, огладила косы и пошла к выходу. Но обе служанки встали перед дверью, будто стражи.

— Что это значит? — Юная леди вскинула голову. — Вы смеете препятствовать мне? Мне необходимо видеть королеву!

Да, ей нужно пасть в ноги Мод и все ей поведать. Королева всегда покровительствовала Армстронгам из Гронвуда, она гостила в их замке и, более того, была должницей Эдгара. И она не посмеет отказать во встрече их дочери. Она должна узнать о том, что совершил Юстас!

То, что Мод, возможно, в курсе, девушка поняла, когда служанки заявили, что королева сама приказала не допускать к ней леди Милдрэд. Ошеломленная девушка стала догадываться, что приказ о нападении на Гронвуд-Кастл мог исходить и от самого короля. Но это же чудовищно! Как они могли так поступить со своим союзником? Как смеют удерживать пленницей его дочь!

И когда девушка поняла, что эти огромные бабищи не намерены ее выпускать, она кинулась к окну, вцепилась в его решетку и принялась кричать:

— Мод! Королева Мод! Я, Милдрэд Гронвудская, взываю к тебе! Немедленно выпустите меня! Королева Мод!

Всполошившиеся служанки стали оттаскивать ее, но она дралась и царапалась. И все же они справились с ней. Пока одна из них, навалившись сверху, зажала девушке рот, другая сбегала за маковым настоем, и они насильно опоили Милдрэд. Потом оставили ее, растрепанную, рыдающую, измученную. Через какое-то время Милдрэд стало все равно. Нашло отупение, в котором билась лишь одна слабая мысль: их предали, она осталась в одиночестве и теперь, если кто и выслушает ее, то только Юстас. Принц Юстас, который сломал ее жизнь, из-за которого погиб ее Артур. Артур…

Боль утраты была последним, что она чувствовала, проваливаясь в глубокий наркотический сон…

…Милдрэд медленно приходила в себя. Приподняв веки, различила тусклый свет за окном. Лежала молча, пытаясь понять, какое сейчас время суток. Раннее утро? Поздний вечер? Она пробуждалась медленно и неохотно, осознавая, что не желает просыпаться, только вот не могла припомнить почему. Потом вспомнила, и вернувшаяся боль камнем застряла в груди. Девушка тихо застонала.