Я подтянулся еще чуть-чуть. И тут заметил, что движусь без всяких усилий. В следующее мгновение стало понятно, что стена рушится, а я падаю в самую середину необычного хоровода. Я попытался оттолкнуться от стены, чтобы скатиться по склону и броситься наутек. Поздно. Я оттолкнулся, но инерция влекла меня вперед.

Никто из пятерых не шелохнулся под градом обломков, и я на лету поймал первые внятные слова.

– …призываю тебя, Мерлин, и да пребудешь ты в моей власти! – пела одна из женщин.

Все-таки очень действенный ритуал, решил я, раскидывая руки и ноги и приземляясь спиной в середину пентаграммы. Голову я успел подобрать, чтобы не удариться затылком, руки отлично самортизировали, так что дух из меня не вышибло. Пламя факелов заколыхалось, потом выровнялось. Пятеро по-прежнему смотрели в разные стороны. Я попытался встать и обнаружил, что не могу. Мое тело как будто прибили к земле.

Фракир предупредила меня слишком поздно, уже в полете, и теперь я не знал, какое ей найти применение. Можно отправить ее к любому из пятерых с приказом ползти к шее и душить, но пока я не знал, кто именно и заслуживает ли такой участи.

– Не люблю сваливаться как снег на голову, – сказал я, – и вижу, что вторгся в дружеский кружок. Если кто-нибудь любезно меня отпустит, я потихоньку пойду…

Женщина у моей левой ноги повернулась – в синем платье, но без маски на озаренном пламенем лице. Она натянуто улыбнулась, потом облизнула губы. Джулия. В правой руке она держала нож.

– Болтун несчастный! На все-то у него готовый ответ. А на деле это лишь прикрытие, чтобы ни с кем не говорить по душам. Даже с теми, кто тебя любит.

– Может, это просто чувство юмора, – сказал я, – которого, как я убеждаюсь, у тебя никогда не было.

Она медленно покачала головой:

– Ты всех держишь на расстоянии. Ты не умеешь доверять.

– Дурная наследственность, – объяснил я. – Но сдержанность не исключает привязанности.

Джулия занесла было нож, но удержала руку.

– Ты хочешь сказать, что по-прежнему меня любишь?

– Я и не переставал тебя любить. Просто ты меня напугала. Ты хотела больше, чем я мог в то время дать.

– Ты лжешь, – отчеканила она, – потому что твоя жизнь в моих руках.

– Могу придумать и худшие причины для вранья. Увы, однако я говорю правду.

Справа послышался другой знакомый голос:

– Мне рано об этом говорить, но я ей завидую.

Я повернул голову и увидел, что и другая женщина теперь смотрит на меня. Это была Корал; ее правый глаз скрывала черная повязка, в руке она тоже держала нож. Тут я увидел, что у нее в левой руке, и быстро перевел взгляд на Джулию. Да, у обеих в руках были не только ножи, но и вилки.

– Et tu, [16]– произнес я.

– Я же говорила, что не понимаю по-английски, – отвечала Корал.

– Эту съем я, – отозвалась Джулия, поднимая вилку. – Кто сказал, что у меня нет чувства юмора?

Они начали плеваться друг в друга, но некоторые плевки не преодолевали всей дистанции.

Люк, наверное, сумел бы вывернуться, немедленно предложив обеим руку и сердце. Я, однако, не чувствовал в себе таких способностей, потому и пытаться не стал.

– Вы – манифестация моего страха женитьбы, – сказал я. – Навязчивый бред. Сон наяву…

Джулия опустилась на одно колено и вонзила нож в мою левую ляжку.

Я заорал, но осекся, когда Корал воткнула вилку мне в правое плечо.

– Это смешно! – вопил я. Ножи и вилки мелькали, я корчился от боли.

Женщина в правой дальней вершине развернулась медленно, величаво. Она была до глаз закутана в бурый плащ с желтой опушкой.

– Прекратите, бабьё! – приказала она и распахнула плащ, став похожей на бабочку-траурницу. Конечно, это была Дара, моя мать.

Джулия и Корал уже поднесли вилки ко рту и жевали. У Джулии на губе алела капелька крови.

Плащ развевался, словно живой, словно он растет у матери из пальцев. Его полы совершенно спрятали от меня Корал и Джулию, накрыли их, отбросили назад, и вскоре обе женщины превратились в столбики, которые все уменьшались и уменьшались, так что, когда плащ свободно повис, их в углах звезды уже не было.

Тут слева послышались аплодисменты и хриплый смех.

– Отлично сработано, – донесся до боли знакомый голос, – но ты всегда любила его больше всех.

– Просто больше, – поправила она.

– И у бедняги Деспила вообще нет шансов? – спросил Юрт.

– Ты несправедлив, – отвечала она.

– Ты всегда любила чокнутого амберского принца больше нашего достойного отца. Потому и Мерлина баловала больше нас, разве нет?

– Ты сам знаешь, что не прав, Юрт.

Он снова рассмеялся:

– Мы все вызвали его, потому что хотели видеть, каждый по своей причине. Но в конечном счете все наши желания сводятся к одному, ведь правда?

Я услышал вой и повернул голову в ту самую минуту, когда лицо его по-волчьи удлинилось, блеснули клыки, и Юрт, рухнув на четвереньки, впился в мое плечо, торопясь урвать кусок окровавленной плоти.

– Прекрати! – закричала Дара. – Звереныш!

Он поднял морду и захохотал безумным смехом койота.

Черный сапог пнул его в плечо, отбросил к еще стоящей стене, которая сразу рухнула. Юрт успел коротко взвизгнуть, и тут же его накрыло грудой камней.

– Ну, ну, ну, – услышал я голос Дары и, переведя взгляд, увидел в ее руках вилку и нож. – Что такой скот делает в таком милом месте?

– Вероятно, сдерживает последних хищников, – отвечал голос, поведавший мне когда-то очень долгую историю с множеством версий автомобильной катастрофы и генеалогических сплетен.

Дара метнулась ко мне, но он наклонился, схватил меня под мышки и рванул на себя. Длинный черный плащ взметнулся, словно у матадора, накрыв Дару, вогнав ее в землю, как она сама вогнала Корал и Джулию. Сильные руки поставили меня стоймя и встряхнули плащ. Покуда они застегивали ворот серебряной розой, я выискивал клыки или хотя бы вилку с ножом.

– Четверо из пяти, – сказал я, отряхиваясь. – Сколь бы правдоподобно это ни выглядело, думаю, толковать все же следует символически. Как вышло, что в тебе не проснулись людоедские наклонности?

– Ну, – произнес он, натягивая серебряную перчатку, – я ведь никогда не был тебе настоящим отцом. Трудно это, когда ни сном ни духом не ведаешь о ребенке. Потому мне и хотеть от тебя нечего.

– Похоже, это у тебя Грейсвандир.

Он кивнул:

– Похоже, тебе он тоже пригодился.

– Полагаю, надо сказать тебе спасибо. И еще полагаю, что обращусь не… не по адресу, если спрошу, ты ли перенес меня из пещеры в край между Тенями.

– Я самый.

– Ты не мог ответить иначе.

– Если б не переносил, не сказал бы. Эй, берегись! Стена!

На нас падала большая секция каменной кладки. Мощный толчок отбросил меня в середину пентаграммы. Сзади с грохотом катились камни. Я приподнялся, оттолкнулся руками, уворачиваясь от них.

Что-то ударило меня в висок.

Очнулся я в Зеркальном Коридоре. Я лежал ничком, лицом на правом локте, сжимая в руке прямоугольный камешек. Пахло душистым воском. Я начал вставать и сразу почувствовал боль в обоих плечах и в правой ляжке. Беглый осмотр выявил порезы во всех этих местах. Ничто другое не подтверждало реальность моих недавних приключений, но и эти доказательства были весьма ощутимы.

Я встал и заковылял к своей комнате.

– Куда ты подевался? – крикнул сверху Рэндом.

– А? Что?

– Ты вышел в коридор, но там ничего нет.

– Как долго меня не было видно?

– С полминуты.

Я помахал камнем.

– Вот, поднял в коридоре. Не могу понять, что это.

– Вероятно, его вышибло из стены и забросило сюда при столкновении Сил, – отвечал Рэндом. – Раньше у нас было довольно много арок, сложенных из таких камней. На твоем этаже почти все они замурованы.

– Ясно, – сказал я. – Заскочу к тебе, прежде чем отправляться.

– Валяй, – отвечал он.