Ещё ведро воды, и она готова для того, чтобы принять ванну, которая уже ждала её. Пар поднимался над поверхностью чана. Еодогими вошла в почти кипящую воду, и только лёгкая дрожь пробежала по её телу, жар вызвал прилив крови к коже и, казалось, наполнил её маленькие груди. Волосы заранее собраны в пучок на затылке – это было заботой Магдалины. Милая Магдалина. Девушка-полукровка сидела на краю ванны, обнажённая, как и её госпожа, опустив ноги по колено в воду, массируя голову хозяйки сильными пальцами. «Что с нами будет, госпожа?» – прошептала она. Едогими откинулась назад, положив голову на колени Магдалины и позволив своим ногам выпрямиться и всплыть к поверхности воды. Она закрыла глаза, отдыхая, пока остальные девушки массировали её руки и ноги, медленно дышала, чувствуя, как их пальцы мяли и поглаживали мышцы на внутренней стороне бёдер, между пальцами ног, будили их к жизни и умиротворяли её дух. Они вопросов не задавали, они знали своё место. Магдалина, из-за своего португальского происхождения и веры в христианского бога, имела свою точку зрения на место женщины в жизненном устройстве – точку зрения чуждую и даже опасную, так как она подходила с единой меркой к каждой женщине, даже к ставленницам Господа Бога, рождённым повелевать другими. Едогими подозревала, что в глубине души та даже считала себя равной своей госпоже. Недостатки молодости – Магдалине ведь всего шестнадцать. И всё же… Она раздвинула движением головы её бедра, чтобы лежать на мягкой подушке живота, и почувствовала, как инстинктивно напряглись мышцы у её ушей, прежде чем и они расслабились в приятной истоме… Кто мог сказать наверняка, что девушка не права? Опять же, из-за своего деда-европейца она на самом деле была другой. Едогими подняла голову, упираясь затылком ей в живот, взглянула вверх. Она почти ничего не видела дальше высоких, заострённых сосков. Другая. Совсем другая, В этом отношении, возможно, даже гротескная. Женщина, чтобы быть красивой, должна иметь грудь в точности такого размера, чтобы умещалась в ладони мужчины; а не такую большую и выпирающую, чтобы отстранять одежду от тела. Но если грудь Магдалины была чересчур большой, то нельзя было не признать красоты её лица. Здесь контраст между ней и другими девушками был не менее заметён, но в её пользу. Огромные её глаза имели цвет зелёный, как у моря, и были так же бездонны; удивительный оттенок красноватого цвета сквозил в её тёмных волосах, словно лучи солнца пробивались сквозь рощу кипарисов, и этот цвет подчёркивался правильным овалом лица и заострённым подбородком, что придавало ему форму сердца. Вряд ли был такой мужчина, который, увидев её однажды, не оглянулся бы на неё во второй раз; скоро настанет время подобрать ей жениха. Даже молодой офицер, предвкушавший перспективу увидеть принцессу Едогими в момент, когда она будет выходить из ванны, не мог удержаться, чтобы не взглянуть время от времени на красоту, уже доступную его взгляду за головой принцессы.

Конечно, тело Магдалины и потом будет проблемой. Наливающиеся груди были только частью целого – она была слишком высока, её ноги слишком сильны. Это было тело, которое могло быть незаменимо в любви, но красивым его можно было назвать с трудом.

А теперь она боялась. Они все боялись. Но только Магдалина показывала свой страх. Услышал ли капитан её шёпот? Или он старался только улучшить позицию для наблюдения? Он двинулся вокруг постели, хотя всё время неукоснительно оставаясь в дальнем углу комнаты.

– Вы должны присутствовать там, госпожа, если квамбаку умирает. – Он не умрёт, – тихо произнесла она. – Разве что в моём присутствии. Прибыл ли принц Токугава?

– Принц Иеясу ещё не прибыл, моя госпожа. Но за ним послали.

Едогими выпрямилась, протянула руки служанкам, чтобы они помогли ей выйти из ванны, и немедленно была облачена в халат. На какую-то секунду мальчик увидел то, что хотел, и даже через комнату она слышала, как воздух вырвался из его лёгких. Магдалина, тоже стоя перед ванной, взглянула на офицера и вспыхнула. Она краснела так каждый раз, когда мужчина смотрел на неё, даже когда была одета. Это всё христианство. Странное учение, без сомнения. Учение, более пригодное для женщин, чем для мужчин.

– Именно у принца Иеясу мы должны искать поддержки, моя госпожа, – прошептал юноша. – Он сильнее всех остальных даймио, вместе взятых.

Едогими взглянула на него; девушки массировали её тело через толстый купальный халат.

– Мы, юноша?

– Клянусь быть преданным вам, госпожа Едогими. До самой смерти. Опасные времена нас ждут впереди.

Едогими пересекла спальню, оставляя мокрые следы на циновках, у выхода повернулась и пристально посмотрела на него.

– Принц Токугава действительно самый сильный, Харунага. Но даже он не сможет противиться воле остальных, если они сохранят верность духу моего господина Хидееси. Сначала мы должны узнать, что мой господин завещает мне. И моему сыну.

О чём думает человек, когда умирает? О чём может человек думать, умирая? Особенно такой человек.

В комнате было темно, дощатый пол жесток.

– Кто здесь? – прошептал Хидееси.

– Исида Мицунари, мой господин, – человек приподнял голову от пола. Тонкое лицо с тонкими усиками. Гордое лицо. Красотой не отличается, но начальник полиции отменный. – Мой сын со мной. – Второй человек тоже приподнял голову. – Исида Норихаза, мой господин. – Молодой голос. Он служит у своего отца. Полицейские у постели умирающего Величия. Неужели такой памятник подошёл бы ему?

– Моя госпожа? – прошептал Хидееси. – Ваша супруга ожидает за дверью, господин.

– Я хочу видеть мою госпожу Едогими.

– За ней послали, мой господин; принц Иеясу тоже в пути.

– Иеясу… – Хидееси откинулся на подушку из дерева, его рот широко открылся, и полицейские подались вперёд, полагая, что смерть пришла. – Слушай меня, Мицунари. Запомни мои слова. Иеясу погубит моего сына.

– Мой господин, разве вы и принц не сражались плечом к плечу в течение тридцати лет? Разве…

– Слушай меня, полицейский. Когда я умру, никто не станет на пути его честолюбия. Я знаю, о нём говорят, будто принц ленив, ему наплевать на власть, потому что он не знает меры, доставляя себе удовольствия за столом и у женщин. Но скажи мне, полицейский: разве чревоугодие, а особенно развлечения с женщинами не требуют огромной энергии? Разве это не поведение человека, ещё не нашедшего выхода для своей энергии? Мицунари… – Маленькая, высохшая рука тронула полицейского за рукав. – Послушай меня. Сохрани моего сына. И его мать. Сохрани их даже ценой своей собственной жизни.

– Клянусь, мой господин.

– А ты? – Хидееси перевёл глаза на молодого человека. Норихаза поклонился:

– Я тоже, мой господин.

– Но подождите, – прошептал Хидееси. – Вы думаете, это будет просто? Мечи, стрелы, а если не получится – сеппуку. Но вот что я скажу вам, полицейские: если вы не выполните моей просьбы, я встану из самой могилы, чтобы покарать вас. Не думайте, что сеппуку исключит мою месть.

– Пока живут принцесса Едогими и принц Хидеери, мой господин, до тех пор мы будем им служить.

– Тогда слушай. Принц Иеясу не будет уничтожать моего сына в открытую, по крайней мере без тщательной подготовки. И всё же я должен назначить его регентом. Остальные четверо придворных, которых я назову, сами по себе ничего не представляют. Но вместе они смогут противостоять ему. Однако они должны действовать вместе и всегда в интересах моего сына. Это будет твоей заботой, Мицунари.

– Я понял, мой господин. Но разве не проще было бы…

– Поставить тебя вместе с ними, Мицунари? – Лицо Хидееси почти изобразило улыбку. – Берегись, полицейский, берегись. Ты человек большого таланта, большого честолюбия. Поэтому я сделал тебя начальником полиции. Но всё-таки ты – чёрный дрозд, порхающий с ветки на ветку, а Иеясу – орёл, парящий над равниной. Он уничтожит тебя в одно мгновение, Мицунари, если ты попытаешься выступить против него открыто. И всё-таки чёрный дрозд – не такая беспомощная птица, как кажется. В отличие от орла, он летит над землёй невидимый, не замечаемый никем. И кто знает, может быть, тысяча чёрных дроздов смогут свалить одного орла, если атакуют вместе. Запомни мои слова, Мицунари. Что бы я потом ни говорил, чего бы ни завещал, – будущее принца Хидеери в твоих руках.