Тадатуне кивнул, и Уилл поспешил вниз, в большую каюту, где Квакернек пытался собраться с силами и приподняться на локте.

– Боже милостивый! Я рад видеть тебя, Уилл, – задыхаясь, произнёс он. – Что это за люди?

– Этого, Якоб, я пока не знаю сам. Но совершенно очевидно, что мы находимся в их власти. Они пообещали накормить нас и помочь нам.

– А пока они разграбят наш корабль, – проворчал Якоб, показывая на нескольких человек, разглядывающих каюту и забирающих всё, что можно было забрать.

– Только не мои карты, обезьяны! – зарычал Уилл и кинулся к своей койке. Человек, стоявший там, уже взялся за астролябию и, прищурившись, заглядывал в её отверстие. – А ну, стой! – заорал Уилл по-португальски. Человек от неожиданности выронил инструмент, обернулся и схватился за меч. – Я не хочу вам зла, – успокоил его Уилл. – Но если вы вытащите меч, я буду вынужден раскроить вам голову.

Было видно, что тот не понял его слов, но, что тоже было очевидным, догадался об их смысле. Более того, он осознал, что в тесном пространстве каюты он не сможет продемонстрировать своё умение владеть мечом. Он попятился, и Уилл торопливо схватил полотняный мешок, сунул туда чистое бельё, рубашку, астролябию, а также судовой журнал, карты и пергамент, на котором он делал ежедневные заметки. Большего он не смог собрать в такой спешке; по крайней мере, орудия его профессии были с ним. Может, удастся вновь воспользоваться ими.

Он поднялся на палубу, где ждали Мельхиор и Тадатуне. Офицер кивнул и перебрался через борт в ожидавшую лодку, жестом пригласив их за собой. Он выкрикнул команду, и весла вонзились в воду. Сидя на корме, Уилл оглянулся через плечо на «Лифде». Впервые за четыре месяца он покинул его палубу. Долгие, ужасные четыре месяца, завершившие долгий, ужасный год. И всё же «Лифде» ни разу не подвёл их. А если его чуть-чуть подремонтировать, он вполне мог бы вернуть их обратно, в Европу. Боже, пришло ему в голову, я впервые подумал о более далёком будущем, чем завтрашний день, – с тех пор, как мы покинули Пингвиньи острова. И снова – Европа, Мэри, маленькая Деливеранс. На этом его приятные размышления закончились. Даже если он вернётся, он окажется беднее, чем до похода, – как в деньгах, так и в репутации.

– Странный корабль, – заметил Тадатуне. – Португальские корабли большие. – Он вытянул руку. – И высокие.

– И неуклюжие при небольшом ветре, – добавил Уилл. – А какие корабли у вас, господин Тадатуне?

Юноша улыбнулся. – Эти.

– Эти скорлупки? Это очень странно, господин Тадатуне. Народ, живущий у моря и не имеющий желания плавать по нему? И в то же время вы должны быть хорошо знакомы с заморскими странами – как христианин.

– Да, я – христианин, – сказал Тадатуне. – Но мой народ – нет.

– А как же флаг? Тадатуне взглянул вверх.

– Это герб моей семьи, Симадзу из Сацумы. Мы – величайший род южного острова. Герб обозначает уздечку и удила лошади, а не крест. – Снова улыбка возникла на его лице. – Священники-христиане тоже заблуждались на этот счёт.

Лодка, летевшая птицей, выскочила на мелководье и остановилась. Тадатуне, перепрыгнув через борт, обернулся и развёл руки в стороны.

– Добро пожаловать в Японию!

Медленно, превозмогая боль, Уилл перебрался через планшир.

– А где она находится, господин Тадатуне?

– Вы знаете её как «Кипангу». Это по-китайски от слова «Ниппон», что, в свою очередь, искажённая форма от «Япония». Слово означает «Страна восходящего солнца». Здесь, Уилл Адамс, на берегах океана, в котором живёт великая богиня солнца, начало всей жизни. От имени моего дяди Сацумы, от имени квамбаку – Тоетоми Хидеери, сына великого Хидееси, и от имени самого микадо – добро пожаловать.

Они шли по дороге, тянувшейся вдоль побережья, к видневшимся вдали домам. На берегу лежало много лодок, но не было и намёка на какой-нибудь волнолом или хотя бы зачатки гавани. Слабость становилась невыносимой. И всё же он не мог позволить себе шататься или спотыкаться, потому что теперь вокруг были люди – мужчины, бедно одетые, босые, с огромными шляпами на головах, похожими на перевёрнутые блюда; женщины в похожей одежде – все они торжественно падали на колени и касались земли лбом при приближении процессии.

– Это рабы? – спросил он Тадатуне.

– Это крестьяне.

– И они такого низкого мнения о себе? В моей стране йомен вряд ли станет преклонять колени даже перед Её Величеством.

– Очень странная у вас страна, Уилл Адамс, – сказал Тадатуне. – Я – самурай, племянник даймио. Я настолько же выше этих людей, насколько солнце над нашей головой выше нас. У них своё место в жизни. Без сомнения, они значительно выше любого артисана, то есть купца, и бесконечно выше любого ита или хонина.

– Кто это? – Ита – это несчастные существа, вынужденные умерщвлять животных.

– Этого я никак не пойму, – признался Уилл, – а как же иначе можно питаться?

– Отнять жизнь у любого живого существа – смертный грех, Уилл Адамс, – заметил Тадатуне. – Во всяком случае, у любого животного. Иногда мы стараемся разнообразить наш стол птицей или рыбой – человек слаб; и всё же те, кому приходится убивать этих существ, не будут прощены богами, и таким образом они считаются низшими из низших.

– Тем не менее я вижу у вас два меча, господин Тадатуне. И, похоже, вы, не задумываясь, можете пустить их в ход.

– Я, друг мой, никогда не отниму чужую жизнь иначе, кроме как в бою. Там это почётное дело. Потому что как ещё может умереть самурай? Как собака, в своей постели? Так умирают хонины, о которых я тебе говорил. Они ещё презреннее, чем ита, – им суждено отправлять в последний путь людей: либо казнить преступников, либо хоронить умерших.

Уилл почесал в затылке.

– А где же моё место в этой иерархии, сэр? Я всего лишь простой корабельщик. Может, я должен ползти на четвереньках рядом с вами?

Тадатуне улыбнулся.

– Этой проблемой нам ещё предстоит заняться, Уилл Адамс. Она решится в своё время. Но каждый должен иметь своё место в обществе и должен знать это место.

– Значит, есть люди, перед которыми склоняете голову даже вы?

– А как же. Я выше простого самурая – я имею право носить герб. Я – хатамото, что буквально означает «знаменосец». Я командую отрядом воинов, сражающихся под флагом моего дяди Сацумы.

– Даймио?

– Правильно. Это слово означает господина, владеющего феодом. Каждый даймио, в свою очередь, признает превосходство квамбаку, которые правят от имени сегунов. Последние, в свою очередь, подчиняются императору – микадо. По рангу и размеру владений я ниже даймио, точно так же как любой даймио, в том числе и квамбаку, по рангу стоит ниже куге.

– Ну, это, наверное, что-то вроде Бога.

Тадатуне покачал головой, и на этот раз улыбки на лице его не было. – Не шути над теми, кто выше тебя, Уилл Адамс. Куге – это знать, окружающая микадо в его дворце в Киото. У них нет земель, но, происходя из древнейших родов Империи, они подчиняются только одному микадо.

– А микадо?

Тадатуне поклонился в сторону солнца.

– Микадо происходит от бога и считается его наместником на земле. Он, соответственно, владеет Империей. Ну вот, мы и приехали.

Они вошли в деревню, которую Уилл видел с корабля. Если только это можно было назвать деревней – ничего менее похожего на улицу Лондона или Джиллингема он не встречал. Сама дорога была широкой, без какого-либо покрытия и, соответственно, очень пыльной. В то же время дома вокруг не походили на хибарки, как можно было ожидать. Вокруг собралась толпа зевак, теснившихся по обе стороны дороги у домов. Все они были одеты в свободные одежды, замеченные им раньше, и широкополые шляпы, так что отличить женщин от мужчин с первого взгляда было трудно. А что за дома! – если только это были дома. Большие покатые крыши покоились на стенах из тончайшего дерева, слегка отлакированного – это придавало им вид нарядный и одновременно даже надёжный; но он нисколько не усомнился в том, что мог бы одним ударом своего кулака проделать вход в любой из этих домов.