– Конечно же, убивает, Андзин Миура. Но, как тебе известно, не в наших обычаях продлевать мучения умирающего. Предположим, что за какое-нибудь преступление мой господин Сацума приговорит меня к смерти. Он пришлёт в мой дом двух самых своих доверенных секретарей, которые придут в церемониальных одеждах – вроде тех, что сейчас на нас с Сукэ. Они торжественно зачитают мне приговор, после чего мне разрешается проститься с женой, семьёй и друзьями, пока готовится специальная комната. Если это будет происходить в саду, то вокруг циновки необходимо расставить ширмы для ограждения от праздных взоров. После того, как всё подготовлено, секретари и другие свидетели занимают свои места вместе с человеком, которого я назначу своим помощником.

– Роль помощника исключительно почётна, – заметил Сукэ. – В сущности, честь помощника так же ставится на карту, как и честь приговорённого.

– Получив сигнал о том, что всё готово, – продолжал Тадатуне, – я вхожу и сажусь на циновку напротив обоих свидетелей. Мой помощник с обнажённым и проверенными заранее мечом становится за моим правым плечом. Если я захочу, я могу совершить последнюю молитву. После этого я развязываю пояс так, что кимоно падает с моих плеч, и я обнажаюсь до пояса. Затем я беру в правую руку свой короткий меч, вонзаю в живот слева – вот так и веду его вправо. Достигнув правой стороны живота, я поворачиваю лезвие книзу под прямым углом.

– И у тебя хватит духа проделать это? – изумился Уилл.

– В противном случае, Андзин Миура, я не достоин звания истинного самурая и, следовательно, буду обесчещен.

– А когда наступает черёд помощника?

– В момент, когда я начинаю вести лезвие книзу. Как только клинок поворачивается вниз, я выбрасываю в сторону левую руку, и по этому сигналу помощник должен отрубить мне голову.

– Бывали люди, – сухо заметил Сукэ, – которые выбрасывали левую руку сразу после того, как вонзят меч. В этом случае позор не ложится на помощника, потому что он должен не раздумывать повиноваться приказу.

– А это тоже позор?

– Этот вопрос все ещё дебатируется, – ответил Тадатуне. – Дело в том, что не существует письменного кодекса бусидо. Он развивался на протяжении веков. Великим даймио пора бы закрепить его письменно и разъяснить раз и навсегда, что правильно, а что нет. Сейчас это целиком зависит от отношения двух официальных свидетелей.

– Но что касается помощника, – добавил Сукэ, – то здесь всё ясно. По сигналу он должен обезглавить осуждённого, и сделать это нужно одним ударом. В противном случае позор ложится на него.

– Но Бунго мне говорили, что ни один самурай не может отнять жизнь человека кроме как в бою, – заметил Уилл.

– Сеппуку – совсем другое дело, – пояснил Тадатуне. – Для побеждённого это почётный вид смерти. Единственно почётный, кроме гибели в бою.

– Но после церемонии помощник обязательно должен пойти в храм и пройти обряд очищения, – добавил Сукэ. – Кроме того, я думаю, ты не совсем понял сказанное Тадатуне. Самурай не может убить другого самурая, кроме как в битве или на почве кровной мести. Но в случае необходимости он может лишить жизнь простолюдина и потом обосновать свой поступок перед своим господином.

– А что это за кровная месть?

– О, это просто личный конфликт между двумя самураями по поводу какого-нибудь происшествия, затрагивающая закон или честь, – объяснил Тадатуне. – Суд признает такой конфликт законным. Но так как самурай несёт личную ответственность за свою жену, своих детей и своих слуг, то месть распространяется и на них и может фактически закончиться лишь после полного уничтожения одной из сторон либо после совершения сеппуку одним из самураев.

– Началом кровной вражды обычно является убийство одного из слуг самурая – обидчика, – сказал Сукэ. – Потом его голову отрезают и оставляют у дома его хозяина. Причём свою кокотану убийца оставляет вонзённой в ухо жертвы, чтобы не было никаких заблуждений на этот счёт.

Уилл вытащил короткий меч из ножен и попробовал лезвие пальцем. Тоже острое, как бритва… И теперь он – самурай. Теперь это уже вопрос не выбора, а долга.

– Всё, что мне остаётся теперь, – объявил Тадатуне, – это обучить тебя владеть большим мечом, потому что без этого ты слишком уязвим для оскорбителей.

– И лучшего учителя, чем Тадатуне, тебе не найти, – заверил Сукэ. – Он один из самых знаменитых бойцов в Японии.

Уилл покачал головой:

– Времени для этого предостаточно, Тадатуне, если принц снова не сочтёт нужным начать войну. Я мирный человек, как бы часто ни заносила меня судьба в пекло битвы. Не думаю, что мне когда-либо придётся прибегнуть к помощи моего большого меча. Кроме того, я спешу посетить Ито и посмотреть, что можно сделать для закладки корабля.

Человек задыхался, его полуголое тело блестело от пота. Он рухнул у ног Уилла, даже не взглянув на гигантскую тайну, поднимающуюся за спиной белого человека.

– Принц едет, – выдохнул он. – Сюда, в Ито.

Несколько плотников, прислушиваясь, опустили инструменты. Постепенно звуки работы в огромной мастерской стихли, и стали слышны лишь слабые вздохи ветерка, долетавшего с северной стороны ангара, где беспокойные волны залива Сагами Ван омывали судоподъёмный эллинг. Городской шум, доносившийся снаружи, тоже утих – словно в яркий полдень на Ито вдруг опустилась глубокая ночь. В течение нескольких секунд звуков, кроме шелеста ветра, не было вообще. А потом они услышали могучий шорох ног нескольких сотен марширующих воинов, и больше ничего. Токугава, но на этот раз с миром.

Уилл выбежал на улицу, Кимура – за ним. Он посмотрел вверх по улице, забитой зеваками, прохожими, мастеровыми и торговцами, забывшими дела ради такой оказии, и даже нищие оставили на время свои мольбы о милостыне. Все попадали на колени у дороги, наклоняя головы по мере приближения процессии. Царила абсолютная тишина, нарушаемая лишь шагами солдат.

Кимура взглянул на Уилла и тоже упал на колени, как и все рабочие. Только Уилл остался стоять в дверях мастерской, не сводя глаз с дороги.

Он увидел во главе процессии пять великолепных чёрных коней. Всадников на них не было, каждого вели под уздцы два грума – по одному с каждой стороны, а сзади шагали ещё двое слуг, нёсших знамя с изображением золотого веера. Они поравнялись с мастерской и миновали её, остановившись дальше по дороге. Следом двигались шестеро носильщиков, каждый одет в замечательное кимоно поверх набедренной повязки. Идя гуськом, они несли на плечах лакированные сундуки, ящики и корзины – самое необходимое из вещей принца. За носильщиками шли десять солдат, тоже двигавшихся цепочкой. Помимо своего обычного оружия, они были нагружены целым арсеналом – разнообразными мечами, пиками, аркебузами, луками, стрелами в колчанах – все разукрашено самыми дорогими и экзотичными рисунками. Даже придавленные таким грузом, воины шли церемониальным маршем, как подобает войскам, входящим в город: одну ногу закидывали назад, почти касаясь ею спины, противоположную руку выбрасывали вперёд, словно собираясь плыть по воздуху. Потом нога опускалась и выбрасывалась вперёд, а рука убиралась назад, и вся выматывающая процедура повторялась с другой парой конечностей. Так они маршировали всю дорогу от Эдо, отдыхая только тогда, когда это решал сделать их господин.

За солдатами маршировала ещё одна вереница носильщиков и ещё шесть лошадей в поводу, на этот раз белых. Следом – ещё трое солдат, у каждого в руках – пики с государственным штандартом принца. Концы пик, высоко поднятых над головой, были украшены связками петушиных перьев. Дальше шагал самурай в сопровождении двух лакеев. На специальной подушечке под покрывалом из чёрного бархата он нёс шляпу принца.

Снова шестеро с сундуками – на этот раз одинаковыми, изготовленными из лакированной кожи и украшенными крестом рода Токугава. Их тоже сопровождали по двое лакеев. Затем опять самурай и два лакея – эти несли не виданный доселе Уиллом инструмент – толстую палку в чехле из водонепроницаемой ткани. Когда принц передвигался пешком, этот инструмент, раскрываясь, защищал его от дождя или от солнца. Инструмент тоже был прикрыт чёрным бархатом.