– Но твой долг призывает тебя к Осаке.

– Больше, чем долг, Мельхиор. Это было бы слишком простым объяснением.

Тогда каково же объяснение? Норихаза и кровь Кейко? Магдалина и любовь, которую она ему дала? Едогими во всём блеске своего величайшего триумфа? Или Иеясу, впервые побеждённый? Он не мог точно сказать. Он знал только, что для него в не меньшей степени, чем для любого из Токугава или любого из Тоетоми, жизнь была невозможна, пока не решится вопрос с Осакой.

Он ехал дорогой, тянущейся вдоль побережья, на север от Хиросимы, всё время оставляя покрытые снегом горы по левую сторону. На уровне моря воздух был сырой и холодный, но всё же ещё не подмораживало. Он ехал один, пользуясь своей властью адмирала принца для смены лошадей на каждой почтовой станции, целыми днями не покидая седла и останавливаясь только на ночь. И даже теперь, когда власти Токугавы был брошен вызов, он чувствовал себя в полной безопасности – столь крепка была железная рука дисциплины в управляемой Иеясу стране.

На холмах, господствующих над Осакой, он остановил взмыленного коня и бросил взгляд вниз – на город, на крепость. Как гордо развевались на ветру флаги и вымпелы, и на каждом – масса золотых тыкв, каждая из которых означала победу, одержанную Хидеери. Но и как огромна осаждающая армия – куда бы он ни посмотрел, везде их знамёна, шалаши и палатки простирались до самого горизонта, и равнина за городом выглядела одним необъятным лагерем.

Он был на другом берегу реки, и ему придётся пробираться на север, к броду. Он хлестнул коня, но по мере приближения к воде приходилось ехать всё медленнее, потому что здесь тоже стояли лагерем отряды, укрывшись за деревянными надолбами. Самураи толпились на стенах, наблюдая за ним с подозрением. Тут и там раздалось несколько сигналов тревоги, и даже одна стрела просвистела над ним. Однако вскоре его узнали, приветствуя радостными возгласами. Да и он тоже узнал развевающиеся вокруг вымпелы – крест, вписанный в круг, герб Сацумы.

Группа всадников отделилась от ворот лагеря, и мгновение спустя они уже окружили его.

– Андзин Миура! – воскликнул Тадатуне. Рядом с ним был его брат Таматане и другие родичи. Поверх лат они надели меха и, как всегда, увешаны оружием. – Мы слыхали, что ты погиб.

– Теперь вы можете убедиться в обратном собственными глазами, – ответил Уилл. – А я слышал, что вы проиграли битву.

Тадатуне рассмеялся.

– Только не Сацума, Уилл. Уж ты-то должен знать. Но основная армия – да. И всё это может быть лишь временной неудачей. Мы ждём приказа принца возобновить наступление.

– Да, – сказал Уилл. – Я должен поспешить к нему, Тадатуне, узнать, какие приказы ждут меня.

– Я провожу тебя до моста. – Жестом Тадатуне отослал братьев. Теперь его лицо было серьёзно. – То, что ты здесь, Уилл, может оказаться очень кстати. Но я прошу тебя – поторопи принца с принятием решений. Мои братья начинают сомневаться, на той ли стороне они сражаются в этом конфликте. И мой отец, и мой дядя. Ты ведь помнишь – при Секигахаре мы бились на стороне Тоетоми.

– Вряд ли я это забуду, – ответил Уилл. Тадатуне натянул поводья.

– Частью условий примирения между моими сородичами и родом Токугава было то, что мы поклялись в случае нужды выступить под знаком золотого веера. Мы чтим нашу клятву, Уилл, и мы не были разбиты в том сражении. Этот западный берег реки удерживали Тоетоми, но мы сбросили их в воду. Их головы были навалены кучами величиной с коня по всей окрестности. Мы-то одержали победу. А теперь к нам приходят люди от принца Хидеери и спрашивают, почему мы сражаемся за Токугаву, когда Тоетоми в случае победы удвоили бы наши земли. Передай это принцу, Уилл.

– Будь спокоен, – согласился Уилл. – Но сначала скажи мне, что ты сам думаешь об этом.

Тадатуне заколебался.

– Буду с тобой откровенен, Уилл, потому что я выражу общее мнение наших людей. Мы хотим, чтобы этот конфликт закончился. Больше ничего. Победа – тех или этих. Зима – не время для войны. Что же касается меня, то я всё-таки склоняюсь к Токугаве, потому что это твоя сторона, Уилл. А Исида Норихаза всё ещё жив.

– Да, – отозвался Уилл. – Мне постоянно напоминают о моём долге. – Он протянул руку. – Я сделаю так, что мы победим, Симадзу но-Тадатуне.

Хатамото заколебался, потом сжал ладонь Уилла.

– Это будет великий день, Андзин Миура, когда мы бок о бок вступим в Осакский замок. Благослови тебя Господь.

– И тебя, – отозвался Уилл, пришпоривая коня.

Уже вечерело, когда он пересёк мост и въехал в лагерь Токугавы. Здесь он тоже увидел оборонительные бревенчатые частоколы, выросшие в паре миль от крепости. Хотя солнце клонилось к горизонту, ему стало интересно, заметили ли его со сторожевых башен Осаки, услышали ли приветственные возгласы, которыми его встречали из лагерей Мори и Асано, разбитых к северу от города. Шум они подняли изрядный.

– Стой, – окликнул стражник. – Кто там едет?

– Андзин Миура. – Андзин Миура? – Деревянные ворота распахнулись, к нему приблизился офицер, недоверчиво вглядываясь в его лицо. – Андзин Миура! Слава Богу.

– С принцем всё в порядке?

– Да, Андзин Миура. И будет ещё лучше, когда он услышит о твоём появлении. Мы думали, что ты мёртв.

– Тогда пропусти меня, парень. – Уилл слез с коня и направился к воротам. – Да позаботься о лошади, она совсем загнана.

Офицер поспешил за ним.

– Андзин Миура идёт! Трубите в рог!

Звук сигнального рога прорезал тишину лагеря, его подхватили на следующем посту. Воины выбегали из палаток, собирались в толпу, глазея на Уилла.

– Андзин Миура идёт! – звучало как победная песнь. – Андзин Миура идёт!

Они кланялись ему – и стражники, и зрители. Уилл остановился у ворот, ведущих в личный лагерь принца, и поклонился в ответ. Андзин Миура идёт. Но куда?

Он пересёк мостик, под которым виднелись два хранителя: чудовище с открытой пастью, символизирующее начало всего сущего, и гигант с плотно сжатыми губами, означающий конец всего земного, и столкнулся с Косукэ но-Сукэ.

– Андзин Миура? – Не поверил своим глазам тот. – Неужели это ты? Но в прошлом году пришла весть о кораблекрушении…

– Мы выбросились на берег, Сукэ, чтобы заделать течи. Мне просто требовалось время. Поверь, я не призрак.

– Не призрак, Уилл. – Сукэ подбежал к нему и схватил друга за руки. – Принц улыбнётся наконец. Давно уже не было улыбки на его лице.

– И за это время многое произошло, – произнёс Уилл.

– Действительно, многое. И большая часть из случившегося очень печальна.

– Я слышал об этом. Но недостаточно.

Сукэ поспешил вперёд, расчищая проход через толпу зрителей.

– Принц расскажет тебе всё, что посчитает нужным.

Ширмы раздвинулись, и они ступили в прихожую апартаментов принца. Здесь толпа была ещё плотней. Но он почти никого не узнавал – это были генералы, а не придворные.

Они остановились у самых дверей палаты совещаний, по соседству с часовыми, за рядами коленопреклонённых даймио,повернувшихся к возвышению, на котором сидел сегун – один. Хидетада выглядел усталым и раздражённым. Все повернулись к вошедшим.

– В чём дело? – потребовал он. – Какие новости, Сукэ?

– Со мной Андзин Миура, мой господин сегун. Хидетада вскинул голову, вглядываясь в полумрак.

– Андзин Миура? Я слышал сигналы рога, но счёл, что это очередная вылазка неприятеля. Андзин Миура? Подойди поближе.

Уилл вышел вперёд и опустился в коутоу перед возвышением. На его устах трепетал вопрос, который он не решался задать.

– Я не думал, что ты вернёшься, Андзин Миура, – проронил Хидетада. – Во всяком случае, не теперь. Когда ты прибыл в Японию?

– Три дня назад, мой господин сегун. Я спешил сюда изо всех сил.

– Да, действительно. Идём.

Хидетада поднялся на ноги. За ним встали все остальные, кланяясь своему повелителю. Хидетада повернулся и повёл Уилла сквозь маленькую дверцу позади возвышения – во внутреннюю, меньшую по размерам, полутёмную комнатку. Здесь на постели лежал Иеясу, которому прислуживали две молодые женщины. У постели стоял китайский книжник, Хаяси Нобукацу. Учёный негромким голосом читал что-то из свитка, но, когда дверь скользнула в сторону, голова принца, казалось, дёрнулась, и он попытался подняться на локте. Каким старым выглядел он, каким уставшим! Победитель в восьмидесяти восьми битвах, потерпевший своё первое поражение.