в клубящейся хмари все та же несбыточность сна

саднит между ребер огромною раной утраты...

Зачем я проснулся? А может быть он и не мой,

в преддверьи бессмертья наивный соблазн умиранья

в круженье над бездной ночной, именуемой сном?

А утро? Рассвета чахоточный бредит румянец

на бледном отшибе сознанья - догадка? вина? -

а может совсем и не мой он, болезненный глянец

на сумраке вещей невнятности бывшего сна?

Всем тем, кто однажды уснувши, и тела обузой

навек пренебрегши, уже не проснулся, мой сон

досматривать, все черно-белые звездные глуби

расцвечивать вечной истомой Библейских высот.

С утра в понедельник... И кофе остыл уж. И, кутаясь зябко

в отребья тумана, приник к милосердью окна

стучащийся в прошлое дождь, словно нищий изгнанник.

Ведь был кто-то рядом со мной в упоении сна?..

С утра в понедельник...

ГЛАЗА

В этот город вхожу, как в большой супермаркет -

Здесь на каждом челе отпечаток цены,

И спасает лишь то, что бывают помарки -

Промелькнут вдруг глаза неземной глубины.

В глубине этих глаз нет торговых окопов?

В калькуляций, обманов, доходов и цен

Удушающем сонме, как в калейдоскопе

Нескончаемых войн, штык-подвоха взамен

Братолюбья и мира оливковой ветвью

Мановение, проблеск заоблачных глаз?

Но зачем же уликою вечного света

Подковёрной усобицы тайный соблазн

Выявлять на потеху витринных оскалов?

И зачем на поток зубоскальной толпы

Выставлять, как на праздник утех театральных,

Обнаженную драму святой простоты?

Ночь как ночь. Непроглядная темень, молчанье.

Только изредка плотную пелену туч

Разорвет полнолуние - мудрость печали,

Словно Око - всеведущий истины луч.

А Вселенная что - Колизей? Ну а я - на арене?

В гладиаторском раже трибуны вопят:

Что? Распни? Обречен? - И уж мне на замену

Тот, чьих глаз неповинных молитвы горят.

НА ЗАМЕТКУ ПОЭТУ

НЕСКОЛЬКО ВОПРОСОВ БЕЗ ОТВЕТА

Лишь ветру в оправданье песнь моя -

зачем бросал на ветер душу?

Не струшу - лбом о стену теребя,

а в спину сплетнею - наверно, струшу?

На полуслове правды замерев,

кто в наши дни не оживал на слове

наивной, как кровавый раж зверей,

наживы лжи? Лишь ветер в поле волен

ловить следы хвалы залетных слов,

молвы взлелеяв перекати-поле,

искать под туч изменчивостью кров

непостоянству звона колоколен...

Назойлив необузданный глагол:

глаголу ль ментор вольный поля ветер,

апостол постоянства ли монгол,

кому безбрежье даже степи - цепи?

Парением признаний соловья,

май оперев на парий оперенье,

вознес, как в прерий пустоту, к устам

души и тела вечное деленье -

любовь? Иль просто пренья, -просто спор,

на чет и нечет разделенных магий?

На чет и нечет разделенный вздор:

отторгнет сердце - примет ли бумага?..

СРЕДИ ЗИМЫ

Осела белым шорохом зима,

Врасплох накрытый снегом лес опешил,

Разлапистые ветви разметав,

И заревом холодным вечер занавешен.

В какую даль мне руки простереть?

Какого ждать от ночи мне ответа?

Один как перст средь этих белых мет:

О, жизнь моя, прости меня за это.

Любить? - Опять в остывшем пепле ласк

Искать уставшим потускневшим взором

Огонь давно, давно уснувших глаз...

Любовь была сокровищем и вором.

Один как перст? - А впрочем суеты

Базарных толп в кружении наживы

Дороже пребыванье мне "на ты"

С кружением снегов - молитв оживших.

ДАЖДЬБОГ

Подобно,

копытами вспугнутого табуна

Обрушенной в дрожь,

растревоженной степи,

Где каждой травинки корнями

цепляется трепет

за круп,

Сорвавшейся вслед бурелому

галопом равнины;

Подобно последнему всплеску

панической этой струны,

Оборванной дальним раскатом

предгрозья,

Его приближенье,

шагов нарастающий гул...

Как будто в пространства груди,

захлебнувшейся собственным

воплем,

Огромней, огромнее

с каждым раскатом грозы

Становится сердце тревоги,

и в ритме его колебаний

Покорней, покорней под ветра кнутами

поклоны деревьев.

И нивы ложатся

безвольней, безвольнее все

под стопой, попирающей даль

горизонта...

Куда ж обратить всех побегов

беспомощный лепет

Пред явью всевластья

Его необузданных сил -

В уют разве втиснуть

Земли материнского лона,

В любовную пахоть

Ее черноземных глубин,

Взалкавших соитья,

вбирающих ужас

из тьмы нарастающего бурелома.

Покорная прелесть Земли,

Которая дикую мощь

нарастающих сил

необузданной удали

Неба Желаньем отцовства

в соитии черных

бездонных глубин

укрощает,

Клубящейся ужасом хмари бурана

Красу атлетических игр облаков придает.

Покорная прелесть Земли

И Неба бушующий норов.