Нетрудно понять желание Хусейна произвести впечатление на Тегеран. Иранская угроза снова становилась реальностью, а Хусейн был достаточно опытен, чтобы понять все возможные последствия худшего развития событий для своего политического будущего. Пятью годами ранее ему удалось дорогой ценой купить иранскую лояльность. На этот раз, однако, он понимал, что подобных уступок будет недостаточно, чтобы утихомирить Иран. Муллы интересовались не территорией и даже не утверждением превосходства Ирана над Ираком. Они подняли ставки гораздо выше того, на что Саддам мог бы согласиться: они открыто требовали его головы.

17 сентября 1980 года Саддам Хусейн выступил перед вновь восстановленным Национальным собранием. Лицо его было напряженным и торжественным. Он говорил медленно, время от времени жестикулируя, чтобы подчеркнуть важность сказанного. Всем слушателям было ясно, что это не обычная президентская речь.

— Частые и вопиющие нарушения Ираном суверенитета Ирака, — сказал он, — делают недействительным Алжирское соглашение 1975 года. Юридически и политически договор неделим. Теперь, когда нарушен его дух, у Ирака нет альтернативы кроме как восстановить юридический статус Ц1атт-эль-Араб, каким он был до 1975 года.

— Эта река, — продолжал он под гром аплодисментов, — должна восстановиться в своей иракско-арабской ипостаси, как это было на протяжении истории, о чем говорит уже само название, со всеми правами пользования, вытекающими из нашего полного обладания этой рекой.

Последствия речи Хусейна не заставили себя ждать: 22 сентября, пытаясь повторить блестящий ход израильтян в Шестидневной войне, иракские воздушные силы разбомбили десять аэродромов в Иране, пытаясь уничтожить иранские самолеты на земле. Через день иракские войска пересекли иранскую границу, начав то, что впоследствии оказалось одним из самых долгих, кровавых и дорогостоящих вооруженных конфликтов после второй мировой войны, а для Ирака — самым болезненным событием за всю его современную историю.

На что именно надеялся Хусейн, когда он принимал такое серьезное решение, очевидно, никогда не станет ясно. Самое распространенное объяснение расценивает вторжение в Иран как доказательство личной агрессивности Саддама Хусейна и его безудержных геополитических амбиций. Если принять это объяснение, то притязания Саддама простирались от оккупации иранских территорий (Шатт-эль-Араб и Хузистан) до желания нанести решающее поражение Иранской революции, и далее — до желания утвердить первенство Ирака в арабском мире и в Персидском заливе. При таком подходе, победив Иран, Саддам Хусейн мог надеяться стать самым влиятельным лидером среди глав неприсоединившихся стран.

Саддам Хусейн феноменально честолюбив. Всего лишь за восемь месяцев до вторжения в Иран он хвалился, что «Ирак столь же велик, как Китай, как Советский Союз и как Соединенные Штаты». Совершенно ясно, что Алжирское соглашение, установившее суверенитет Ирана над половиной Шатт-эль-Араба и признавшее главенство его над Ираком, было для Саддама невыносимо. И все же, несмотря на унижение, сопровождавшее заключение Соглашения 1975 года, начало войны в сентябре 1980 года было более чем неудачным для молодого и энергичного президента. Благодаря мировому нефтяному буму 1979–1980 гг. иракская экономика переживала беспрецедентный расцвет. Доходы от экспорта нефти поднялись от 1 миллиарда долларов в 1972 году до 21 миллиарда в 1979 и 26 миллиардов в 1980. В месяцы, предшествующие войне, эти доходы достигали годового уровня в 33 миллиарда долларов, давая Саддаму возможность выполнить свои самые честолюбивые программы экономического развития. Бесчисленные здания росли по всей стране. В 1982 году Багдад готовился к встрече глав неприсоединившихся стран. Повышался жизненный уровень многих слоев иракского общества. Война могла только поставить под удар все эти достижения и, следовательно, поколебать положение Саддама внутри страны.

Но даже если бы эти веские аргументы против войны не существовали, объяснения, основанные на факторе честолюбия, представляют лишь одну сторону той решимости, которая побудила Хусейна вторгнуться в Иран. Другой стороной почти наверняка был комплекс незащищенности, гнетущий страх, вызванный ненадежностью собственного режима и растущей уязвимостью Ирака перед военной мощью Ирана. При тогдашнем положении Ирака Иран являл грозную геополитическую опасность. Гораздо большая страна по территории и населению, с главными стратегическими центрами, расположенными глубоко внутри страны, и с длинной береговой линией в Заливе, Иран был гораздо сильнее своего более мелкого соседа. Признавая основное превосходство Ирана, Ирак и не думал соревноваться с могучим соседом за превосходство в Заливе. Вместо этого он обратил всю свою энергию в сторону арабского мира (о чем свидетельствует Национальная Хартия Саддама из восьми пунктов, обнародованная в феврале 1980 года), а это было менее рискованной и более перспективной ареной. Заключив Алжирское соглашение, Саддам фактически признал новый региональный порядок, основанный на гегемонии Ирана в Заливе, дабы отвести угрозу целостности Ирака и политическому положению самого Саддама. В конце 70-х годов ничто, казалось бы, не предвещало, что он намерен нарушить мир с Ираном, не говоря уж о его желании начать открытую войну.

На этом фоне Хусейн с большим беспокойством наблюдал в конце 70-х годов революционную бурю в Иране, грозившую подорвать статус, установленный Алжирским соглашением. Правда, ослабленный и разобщенный Иран вроде бы был для Ирака менее опасен. И все же, как это часто бывает, революционные волнения выплескиваются за границы государства и захватывают соседние страны. А возможность свержения хорошо укрепленной диктатуры народным восстанием не очень-то грела душу Саддама Хусейна. И все же, поскольку Ирак никак не мог повлиять на исключительно важные события в соседней стране, осторожный Хусейн решил приветствовать новый революционный режим в Тегеране. Он не только не попытался воспользоваться гражданской войной в Иране для пересмотра Алжирского соглашения, но мгновенно признал пришедших к власти новых людей в Тегеране и продемонстрировал свою готовность придерживаться «статуса-кво» в отношениях между двумя государствами: «Режим, который не поддерживает наших врагов и не вмешивается в наши дела, режим, международная политика которого соответствует интересам обоих народов, наверняка заслуживает уважения и понимания с нашей стороны». Это радушное заявление было подтверждено официальным меморандумом иранскому премьер-министру Мехди Базаргану, подчеркивающим желание Ирака установить «прочнейшие братские отношения на основе уважения и невмешательства во внутренние дела» и выражающим сочувствие и поддержку борьбе иранского народа за «прогресс и свободу».

Положительное отношение Саддама к революционному иранскому режиму продолжалось весной и летом 1979 года. Когда Иран решил выйти из Организации центрального договора (СЕНТО) — организации военного и экономического сотрудничества, образованной в 1959 году Великобританией, Ираном, Пакистаном и Турцией и отменившей Багдадский пакт, — Ирак предложил свое посредничество, если Иран решит примкнуть к движению неприсоединения. Когда в июне 1979 года иракские самолеты в ходе операций против курдов ошибочно сбросили бомбы на иранскую сторону границы, Багдад тут же отправил Ирану официальные извинения. В то время президент Бакр отзывался об Иране как о братской нации, связанной с арабским народом Ирака «прочными узами ислама, истории и благородных традиций», и хвалил революционный режим в Тегеране за политику, подчеркивающую эти «глубокие исторические связи». В июле 1979 новый президент Ирака Саддам Хусейн подтвердил свою заинтересованность в установлении с Ираном тесных контактов, «основанных на взаимном уважении и невмешательстве во внутренние дела». Неприветливая реакция Ирана не охладила Саддама Хусейна: в августе 1979 он пригласил Базаргана посетить Багдад.