Экипаж качнуло, Мигель огляделся по сторонам и соскочил на землю. Солнце еще только собиралось вставать, и вокруг дома Эсперанса было совершенно тихо, как и полагается в это время суток.
Мигель протиснулся в приоткрытую калитку, взбежал по гулкой деревянной лестнице на террасу, промчался по коридору и, сопровождаемый священником, ворвался в столовую.
Естественно, трупа не было. Прекрасно изготовленный и спешно доставленный из Сарагосы черный лакированный гроб стоял на месте; распятие, оплывшие свечи, требник лежали там же, где их и оставили, и даже бледная сеньора Тереса по-прежнему сидела, вжавшись в угол. Но труп куда-то пропал.
Мигель быстро осмотрел пустой гроб, тщательно проверил окна, вышел в коридор и тут же почуял сквознячок. Оглянулся, убедился, что ведущая на террасу дверь закрыта, и побежал к черному ходу.
— Дьявол!
— Что такое? — подобрав полы рясы, побежал вниз по гулкой лестнице священник.
Мигель отмахнулся и выскочил наружу.
Впереди непроницаемой черной стеной стоял старый сад семьи Эсперанса. Ни единого звука. Ни единого движения. Отсюда можно было идти в любую сторону без малейшего шанса быть пойманным.
Мигель стиснул зубы и бросился к телефону, отчаянно жалея, что не сделал этого сразу. Дозвонился до станции, потребовал соединить с алькальдом, поднял его с постели, сообщил о рецидиве кражи трупа и потребовал немедленного проведения войсковой операции с тотальным прочесыванием окрестностей. Затем позвонил в Сарагосу дежурному офицеру и попросил зафиксировать срочную заявку на полицейскую ищейку. И только тогда вернулся в столовую и начал повторный, теперь уже более основательный осмотр пустого гроба.
Себастьян думал недолго. Первой его мыслью было похоронить старого сеньора Эсперанса где-нибудь неподалеку от сеньоры Долорес, но он тут же понял, насколько неуместен будет нервный и нетерпимый полковник посреди нежных дамасских роз, и мгновенно отверг этот вариант.
Вторым относительно подходящим для полковника местом была некогда заложенная им лавровая аллея возле того самого грота. Но Себастьяну было противно даже думать об этом месте.
Кроме того, в последнее время он стал отчетливо чувствовать, что ошибался и на самом деле благородные деревья мало подходят старому полковнику. Да, они ему нравились — и дуб, и лавр, но они вовсе не отражали сути этого человека. Полковник частенько бывал суров, капризен, вздорен и почти никогда — благороден.
И только третий вариант подошел полковнику, как африканский кинжал к родным, специально для него сделанным ножнам.
Это была новая часть сада. По-солдатски ровные ряды молодых оливковых деревьев словно приглашали старого солдата возглавить огромную зеленую армию. И если к нему проложить из сада аккуратно подстриженную аллею и добавить к траве бессмертника и, может быть, тмина… Себастьян удовлетворенно улыбнулся: из этой затеи могло кое-что выйти, тем более что главное — оливковый парк — у него уже есть.
Он стремительно перетащил тощее, жилистое тело полковника в самое начало молодой оливковой плантации, быстро, в течение часа, вырыл вертикальную могилу, аккуратно опустил труп вниз, засыпал смешанной с камнями сухой глиной, тщательно утрамбовал ногами и выложил образовавшийся бугор заранее срезанным дерном. Он уже представлял себе, как будет выглядеть это место через год или два, и понимал: это будет хорошо весьма.
Уже через час после восхода солнца к усадьбе семьи Эсперанса прибыла вызванная алькальдом рота. Диего разбил солдат повзводно, выстроил три цепи и под руководством сержантов отправил прочесывать сад и все, что будет за ним, в пределах полудня пути. А еще через час прибыл обескураженный алькальд.
Мигель не стал его добивать напоминаниями о своих пророчествах; сеньор Рохо и сам понимал, как здорово ошибся, когда попросил своих сарагосских друзей из полиции повесить похищение первого трупа на ни в чем не повинного конюха и тем самым прикрыл настоящее расследование. Теперь это аукнулось, и куда сильнее.
А потом приехал Сесил Эсперанса.
К тому времени начальник полиции, обнаруживший в доме, кроме уже известных ему трех писем с угрозами, еще два, был вполне готов к этой встрече.
— Ну, что, сеньор Эсперанса, присаживайтесь, — по-хозяйски пригласил он молодого наследника сесть за стол умершего и похищенного отца. — Вот, ознакомьтесь…
— Что это? — осторожно принял белый казенный листок Сесил.
— Постановление о вашем содержании под стражей, временно, конечно…
— За что? — побледнел Сесил и покосился на умышленно оставленные начальником полиции на столе записки с угрозами.
— А вы не понимаете? — строго сдвинув брови, спросил Мигель.
— Нет, — решительно мотнул головой младший сын полковника.
— Вас ведь наследства хотели лишить? Не так ли?
Сесил побледнел.
— Тебе это даром не пройдет… — сквозь зубы прошипел он и стал подниматься со стула. — Мразь! Кухаркин сынок!
Мигель дождался, когда Сесил Эсперанса подойдет достаточно близко, перехватил его протянутую к своему воротнику руку, вывернул ее на излом и с огромным наслаждением поставил одного из наследников крупнейшего землевладения провинции на колени.
— А я ведь вас посажу, сеньор Эсперанса, — улыбаясь, прошептал он в самое ухо кряхтящему от боли недоучившемуся офицеру. — И будете вы там же, где и конюх Гонсалес… Впрочем, нет, — сразу же поправился он. — Энрике к тому времени выпустят. Ты все понял, сеньор белая кость?
— Я понял! Понял! Отпусти!
— Альварес! — громко позвал Мигель и, когда капрал вошел, указал на стоящего на коленях одного из самых богатых людей города. — В наручники и в камеру!
Уже через сутки самые худшие предчувствия начальника полиции начали сбываться. Вызванная рота дважды прочесала сад и все окрестные холмы, но никаких следов похищенного трупа не обнаружила. Затем позвонили из Сарагосы и сообщили, что единственная полицейская ищейка на днях сдохла, а новую из Мадрида пока еще не прислали. А потом пришли результаты почерковедческой экспертизы, и, естественно, оказалось, что Сесил Эсперанса был не настолько глуп, чтобы писать угрозы отцу собственноручно.
Мигель делал все, что мог. Он посадил Сесила Эсперанса в одиночку, но тот упорно стоял на своем: писем с угрозами не писал и никаких убийц не нанимал. А потом понаехали эти чертовы адвокаты.
Двое шустрых мадридских юристов не только мгновенно отыскали массу процессуальных нарушений, но и стремительно готовились к самому тяжелому варианту развития событий — суду. И главный их аргумент был прост и непробиваем:
почерк на письмах с угрозами Сесилу Эсперанса не принадлежит, а сам Сесил на месте преступления не был.
— Да и вообще, господин лейтенант, — развязно смеялись адвокаты, — зачем бы Сесилу понадобилось убивать старого отца? Ради наследства, на которое так и так уже наложен арест? Нет у вас мотива, лейтенант! Нет и никогда не было!
Впрочем, к этому времени Мигель и сам начал сомневаться в своих первоначальных выводах.
В самом деле, почему убийца не забрал труп сразу, а ждал порядка шестнадцати часов? Может быть, поначалу он и не хотел его красть, а потом испугался грядущей экспертизы? Но о том, что начальник полиции счел необходимым добиться экспертизы, кроме него самого, знали только трое: врач, сеньора Тереса и сеньора Лусия.
Мигель многократно допрашивал всех троих, и все трое в один голос утверждали, что об экспертизе они не сказали никому. И этому вполне можно было верить. Ни у кого из них не было никакого желания поднимать очередной скандал и привлекать к семейству Эсперанса внимание местных трепачей.
Но главное, Мигель так и не понял смысла положенной убийцей на колени старого сеньора книги, раскрытой на той самой странице, где была изображена та самая орхидея, что была сломана над полузадушенным сеньором Ансельмо Эсперанса. Он понимал, что это должно иметь глубочайший смысл, но какой?
