Сидни была права. Он безнадежен.

Когда Тайлер наконец решил, что может выпрямиться без риска потерять сознание, он медленно приблизился к Клер, не желая напугать ее. Он подошел почти вплотную, когда она наконец перестала копаться в земле. Листья некоторых растений потемнели, как будто были опалены. Другие сморщились и пожухли, точно иссушенные зноем. Клер повернула голову и вскинула на него глаза. Белки были покрасневшие.

Боже правый, неужели она плакала?

Он не выносил женских слез, все его студенты знали об этом. Одной слезинки первокурсницы, растерявшейся от обилия домашних заданий и не успевшей выполнить работу по его предмету, было достаточно, чтобы он дал ей отсрочку и вызвался замолвить за нее словечко перед другими преподавателями.

При виде его она вздрогнула и отвела взгляд.

— Уходи, Тайлер.

— Что с тобой?

— Со мной все в порядке, — отрывисто ответила она, вновь принимаясь с остервенением терзать землю граблями.

— Пожалуйста, не плачь.

— А тебе-то какое до этого дело? Ты тут ни при чем.

— А хочу быть при чем.

— Я ушибла палец. Мне больно. Очень.

— Сидни не стала бы звонить мне, если бы все это было из-за ушибленного пальца.

Наконец-то ему это удалось. Наконец-то ему удалось пробить ее броню. Клер резко обернулась.

— Она тебе позвонила?!

Поначалу, похоже, слова давались ей с трудом, но она быстро преодолела замешательство.

— У меня просто в голове не укладывается, что она тебе позвонила! Ее будет не так мучить совесть, если она будет знать, что ты останешься со мной, когда она уедет? Ты тоже меня бросишь! Разве она этого не знает? Нет, откуда ей знать, ведь это она всегда всех бросает. Ее-то никогда не бросают.

— Сидни тебя бросает? — спросил Тайлер озадаченно. — Я тебя бросаю?

У Клер дрожали губы.

— Все рано или поздно меня бросают. Моя мать, моя бабушка, Сидни. Даже Эванель теперь нашла себе другую компанию.

— Во-первых, я никуда не уезжаю. Во-вторых, куда уезжает Сидни?

Клер снова отвернулась.

— Не знаю. Я просто боюсь, что она куда-то уедет.

«Она любит то, что никуда не девается». Так, кажется, сказала Сидни. Эта женщина слишком много раз оказывалась покинутой, чтобы снова впустить кого-то в свою жизнь. Это откровение вышибло почву у него из-под ног. Колени у него в самом буквальном смысле подкосились. Теперь многие ее черты были ему понятны. Он прожил по соседству с домом Уэверли достаточно долго, чтобы понять, что местная легенда, возможно, возникла не на пустом месте, однако в одном Анна все же была права. Клер ничем не отличалась от обычных людей.

Во всяком случае, боль она испытывала точно так же.

— Ох, Клер.

Теперь он был рядом с ней; оба стояли на коленях.

— Не смотри на меня так.

— Не могу.

Тайлер протянул руку и коснулся ее волос. Он был уверен, что она отшатнется, но, к его удивлению, она еле заметно потянулась за его рукой. Глаза у нее были закрыты, и выглядела она такой беззащитной.

Он чуть подался вперед, поднял вторую руку и обхватил ее лицо ладонями. Их колени соприкоснулись, и она уткнулась лбом ему в плечо. До чего же мягкие у нее были волосы! Он погрузил в них пальцы, потом коснулся ее плеч. Она была мягкой везде. Он погладил ее по спине, пытаясь как-то утешить, но не зная, чего именно она хочет.

Клер отстранилась и поглядела на него. На глазах у нее все еще блестели слезы, и он большими пальцами утер их. Она вскинула руки и обхватила его лицо ладонями, копируя его жест. Кончики ее пальцев повторили очертания его губ, и он точно откуда-то со стороны увидел, как она наклонилась, чтобы поцеловать его. Очень глупо в такой момент потерять сознание, сказал он себе. Она оторвалась от его губ, он вернулся в собственное тело и подумал: «Нет!» Удержал ее, нашел губами ее губы. Минуты текли одна за другой, их сердца бились все сильнее и сильнее, руки касались друг друга повсюду. В какой-то момент ему пришлось напомнить себе, что это все ради нее, а не ради него, ради ее боли, а не ради его удовольствия. Впрочем, она, похоже, не собирается жаловаться, подумал он и слегка поморщился, когда она прикусила его нижнюю губу.

— Вели мне остановиться, — сказал он.

— Не останавливайся, — прошептала она в ответ, скользнув губами по его шее. — Иди дальше.

Дрожащими руками она принялась расстегивать пуговицы его рубашки; пальцы не слушались. Наконец она справилась с рубашкой, и ее ладони легли ему на грудь, скользнули к спине. Она обняла его, прижалась щекой к сердцу. От этого прикосновения он напрягся и шумно втянул воздух. Ощущение было почти болезненным, но он упивался этой энергией, этой жгучей неудовлетворенностью, просачивающейся сквозь кожу. Только ее было слишком много, так много, что он не мог поглотить ее всю.

Так, чего доброго, и умереть недолго, мелькнула у него хмельная мысль. Зато какая это будет смерть!

Он попытался выпутаться из рубашки, но Клер не отпускала его. Тогда он притянул ее к себе, чтобы поцеловать еще раз. Она толкнула его, и он навзничь упал на землю, но так и не оторвался от ее губ. Он лежал на грядке с какой-то травой, похоже с тимьяном, приминая его, и их окутывал его одуряющий пряный запах. Все это казалось ему неуловимо знакомым, но он не мог сообразить откуда.

Клер наконец оторвалась от него, чтобы перевести дух. Она сидела на нем сверху, касаясь ладонями его груди, и от ее прикосновения по коже у него разбегались колючие мурашки. По щекам у нее струились слезы.

— Господи, пожалуйста, только не плачь. Прошу тебя. Я сделаю все, что ты захочешь.

— Все-все? — спросила она.

— Да.

— Ты не будешь завтра ни о чем помнить? Ты забудешь обо всем, что было?

Он поколебался.

— Ты так хочешь?

— Да.

— Тогда обещаю тебе это.

Она через голову стянула с себя ночную сорочку, и внезапно ему снова стало нечем дышать. Его руки скользнули к ее груди, и от его прикосновения она дернулась, как от удара.

Он немедленно убрал руки. У него было такое ощущение, что он снова стал подростком.

— Я не знаю, что делать, — прошептал он.

Она прижалась к нему, распласталась на его груди.

— Просто не отпускай меня.

Он обхватил ее и перекатился на живот, так что она оказалась под ним, прижатая спиной к какой-то траве. И снова возникло это ощущение чего-то знакомого. Он впился губами в ее губы, а она ухватила его за волосы и обвила ногами. Он не мог заняться с ней любовью, во всяком случае не теперь. Она сейчас была во власти какого-то затмения и не хотела назавтра столкнуться с последствиями. Вот почему она просила его забыть обо всем.

— Нет, не останавливайся, — сказала она, когда он оторвался от ее губ.

— Я не останавливаюсь, — сказал он, целуя ее в шею и подцепляя большими пальцами бретельки ее простого белого лифчика. Мышцы у нее на животе напряглись. Он принялся целовать ее грудь, коснулся губами соска. Его не оставляло ощущение, что все это уже было когда-то, и это вызывало у него недоумение. Он никогда раньше не был с Клер.

А потом он вспомнил.

Это было во сне.

Все это уже снилось ему раньше.

Он точно знал, что должно произойти дальше, он помнил этот запах, помнил, какая она окажется на вкус.

Это была она, его судьба. И все, что привело его сюда, в Бэском, в погоне за снами, которым никогда не суждено сбыться, все это было ради одного.

Ради одного сна, который стал явью.

Что-то просвистело мимо Клер и с глухим стуком шлепнулось на землю у ее уха.

Она открыла глаза и дюймах в шести перед собой увидела небольшое яблоко. Еще один глухой удар — и рядом приземлилось второе.

Опять она уснула под открытым небом. Это случалось уже столько раз, что она давно потеряла им счет. Клер уселась, стряхнула с волос грязь и машинально потянулась за своими инструментами.

Что-то было не так. Во-первых, земля, на которую она опиралась рукой, была теплой и мягкой. И воздух как-то странно холодил кожу. У нее возникло ощущение, что...