– А сколько вас осталось? – спросила Дырявый Парус.

Девчонка с удивительным равнодушием пожала плечами.

– Человек тридцать. Может, тридцать пять. Из пяти туннелей четыре полностью засыпало. Мы находились в пятом и сумели выбраться наружу. Скрипач и Еж и сейчас ищут оставшихся в живых. Но они сами не больно-то верят в успех. Они попытались собрать людей себе в помощь…

По чумазому девчоночьему лицу скользнула улыбка взрослого, все понимающего человека.

– Но ваш верховный маг запретил им это делать.

– Тайскренн? Почему?

Девчонка нахмурилась, словно разочарованная непонятливостью колдуньи. Потом без единого слова отправилась на вершину холма. Покоренный город занимал ее больше, нежели разговоры с колдуньей.

Дырявый Парус опешила. Эта соплячка говорила с ней так, будто ждала от нее каких-то объяснений.

«Или она подозревает нас в соучастии? – подумалось колдунье. – Что за чушь? У Тайскренна никогда не было ни друзей, ни соучастников. Все, что он делал, он неизменно делал в одиночку».

Кошмарный день. Вина за случившееся непременно падет на верховного имперского мага Тайскренна. Окинув взглядом дымящийся город, Дырявый Парус подняла глаза к тускло синеющему небу.

Базальтовая громада, висевшая в небе три года подряд и успевшая стать привычным зрелищем, исчезла. Колдунья не желала верить своим глазам.

– А ведь нас предупреждали, – прошептала она в опустевшее небо, вспоминая события сегодняшнего утра. – Нас предупреждали!

Последние четыре месяца она делила свою постель с Калотом. Их близость вносила хоть какое-то разнообразие в скуку вяло текущих дней этой казавшейся бесконечной осады. Разнообразие, развлечение – так Дырявый Парус объясняла себе ее отношения с сослуживцем. На самом деле они значили для нее куда больше, однако колдунья не умела быть честной с собой.

Магические сигналы разбудили ее раньше, чем Калота. Он продолжал спать, и его щуплое, но ладно сложенное тело, словно на мягких подушках, покоилось на складках ее щедрой плоти. Открыв глаза, Дырявый Парус увидела, что возлюбленный во сне держится за нее, как малый ребенок за мать. Потом и он поймал сигналы и тоже проснулся. Колдунья невольно улыбнулась.

– Хохолок? – спросил Калот, вылезая из-под одеяла.

В шатре было ощутимо холодно, и маг покрылся гусиной кожей.

– Кто ж еще? – недовольно морщась, отозвалась колдунья. – Ему вечно не спится.

– Интересно бы знать, что ему понадобилось на сей раз? – произнес Калот, ища глазами, куда он вчера бросил свой мундир.

Дырявый Парус наблюдала за Калотом. Боги, до чего же он тощий. Да, ну и странная они парочка. В неясном свете раннего утра, пробивавшегося сквозь стены шатра, угловатая фигура мага казалась почти мальчишеской. Впрочем, для столетнего мужчины он очень даже неплохо выглядел.

– Хохолок носился с какими-то поручениями, которые дал ему Дуджек. Наверное, опять изменения в стратегии.

Калот хмыкнул и принялся натягивать сапоги.

– Вот что значит быть командиром, Парус, – сказал он. – Служба превыше всего. Когда я смотрю на тебя…

– Тебе немедленно хочется заняться делом, – ответила колдунья.

Ее двусмысленная шутка не особо понравилась Калоту.

– Я серьезно спрашиваю: опять что-то затевается?

На лбу обозначились столь хорошо знакомые ей морщины.

«И почему он думает, что когда я с ним, то должна забыть обо всем?»

Дырявый Парус вздохнула.

– Пока не знаю. Могу лишь сказать: Хохолок вызывает нас двоих. Касайся дело обычного донесения, ты бы сейчас еще храпел.

Им обоим почему-то стало не по себе, и дальнейшая процедура одевания протекала молча… Пройдет менее трех часов, и волна голубого огня сожжет Калота дотла, и только вороны отзовутся на неистовые крики колдуньи. Однако пока что оба мага готовились к неожиданно созываемому совету в штабном шатре Железного кулака Дуджека Однорукого.

За шатром Калота, у жаровен, где горел сухой конский навоз, грелись солдаты, сменившиеся с караула. Отблески пламени тускло освещали глинистую тропу. Час был еще довольно ранний, и в лагере почти все спали. Холм опоясывали ярусы серых шатров, обращенных к равнине, на которой стоял осаждаемый город Крепыш. На шестах слегка подрагивали боевые флаги. За ночь ветер поменял направление и теперь нес прямо в ноздри колдуньи вонь открытых отхожих мест. В светлеющем небе гасли последние звезды. Мир вокруг казался почти безмятежным.

Кутаясь в плащ, Дырявый Парус задержалась у шатра и взглянула на небо – туда, где привыкла видеть огромную базальтовую гору. Гора эта висела над осажденным городом на высоте в четверть мили и называлась Дитя Луны. Чем-то похожая на почерневший зуб, базальтовая гора служила пристанищем злейших врагов Малазанской империи. Дитя Луны было недосягаемо для любых атак. Даже тлан-имсы, на которых делала ставку Ласэна, оказались бессильны проникнуть сквозь магическую защиту. А ведь эта бессмертная раса умела перемещаться с легкостью пыли, несомой ветром.

Маги Крепыша нашли себе могущественного союзника. Дырявый Парус помнила: еще при покойном императоре малазанцы пытались бодаться с таинственным властелином Дитя Луны. Империю ожидал неминуемый пинок под зад, когда неожиданно базальтовая крепость вышла из игры. Никто и по сей день не знает, что явилось причиной. То была одна из тысячи тайн, унесенных императором Келланведом в его водную могилу.

Появление Дитя Луны над Генабакисом явилось для малазанцев полным сюрпризом. Но на сей раз имперским силам пришлось жарко. Из крепости вышло полдюжины легионов тистеандийских воинов, обладающих изрядными магическими способностями. Ими командовал известный полководец Каладан Бруд. Тистеандии слились с наемными войсками Малиновой гвардии и совместными усилиями начали теснить малазанскую Пятую армию, заставив ее отступать по северной кромке Ривийской равнины на восток. Малазанцы на четыре долгих года застряли в Чернопсовом лесу, сражаясь против Бруда и Малиновой гвардии. Официально это называлось «держать линию обороны», однако лишь дурак не понимал, что рубеж быстро превращался в огромную братскую могилу, где нашли свой конец немало малазанских солдат.

Затем невидимый властелин Дитя Луны переместил базальтовую крепость сюда и заключил союз с магами Крепыша.

Боевые маги, в число которых входила и Дырявый Парус, понимали: силой магии такого противника не возьмешь. Осада генабакийского города забуксовала, если не считать «сжигателей мостов». Те упорно вгрызались в каменистую землю, стремясь подкопаться под городские стены.

Как всегда, Дырявый Парус обратилась к базальтовой крепости с молчаливой мольбой: «Останься. Не улетай. Убереги эту землю от запаха крови и предсмертных криков солдат».

Калот терпеливо ждал. Он молчал, зная, что она совершает свой ритуал. Умение понимать – одна из причин любви колдуньи к этому человеку. Разумеется, она любила его как друга. В любви к другу нет ничего серьезного и ничего опасного.

– Чувствую, Хохолок теряет терпение, – тихо произнес Калот.

Колдунья вздохнула.

– Я тоже это чувствую, потому и не тороплюсь.

– Пойми, Парус, мы же не можем долго здесь прохлаждаться. – Он лукаво улыбнулся. – Это дурно растолкуют.

– А что, наше присутствие как-то повлияет на их решения?

– Они вряд ли вообще начали что-то решать.

Улыбка Калота погасла.

– Пора двигаться.

Через несколько минут они подошли к штабному шатру. Одинокий военный моряк, стоявший на карауле у полога шатра, беспокойно оглядел обоих магов и отдал честь.

– Из Седьмого полка будешь? – спросила она караульного.

– Так точно, колдунья. Третий взвод.

– Что-то мне твое лицо знакомо. Передай от меня привет сержанту Ржавому.

Дырявый Парус приблизилась к караульному.

– Чем там пахнет, служивый? – спросила она моряка.

Он заморгал, потом сбивчиво ответил:

– Вы не там нюхаете, колдунья.

Караульный указал головой на небо.