Он говорил, говорил. Над морем распогодилось, заскучавший Витамин улетел на охоту. Под вечер выглянуло солнце, а Трайглетан все рассказывал, иногда срываясь на почти невразумительную скороговорку. Он держал Рату за руку, и девушка чувствовала обжигающий жар сгорающего заживо тела. Прошла ночь, Рата так и не заснула, хотя частенько голова отключалась, и бормотание колдуна становилось лишь отголоском прошедшего шторма. Потом старик начал останавливаться. Глаза его оставались закрытыми, но стоило Рате попытаться отнять руку, как вцеплялся раскаленными сухими пальцами-клещами и начинал бормотать. Это было худшей из пыток. Рата согласилась бы на что угодно, только бы не смотреть на это безумное умирание.

На рассвете Трайглетан раскрыл глаза. Взгляд старика был неожиданно ясен.

— Ночь прошла?

— Похоже на то, — пробормотала Рата и потянулась к чашке с водой смочить тряпку.

— Не надо, — прошептал маг. — Я рад, что ночь кончилась. Странно, я половину жизни работал ночью, а уходить во тьме страшусь. Смешно, не правда ли? Но теперь мне пора.

— Не нужно, — пролепетала Рата. — Может быть, еще…

— Перестань. Ты умная девчонка. Кажется, я здорово воняю?

— Есть немного, — пробормотала Рата.

По правде говоря, гниющий заживо маг смердел хуже трупа. Рата уже не решалась глянуть под плащ.

— Прости, — прохрипел Трайглетан. — Ничего не чую. Ушел бы раньше.

— Старый глупый козел! — как Рата ни крепилась, из глаз потекли слезы.

— Мало девушек по мне плакало в жизни, — маг снова попробовал улыбнуться. — Подай-ка мне, дева, Половинную Тень и Слезы Темной Сестры.

Рата протянула флаконы.

Старик на миг коснулся ее руки своими, — иссушенными, горячими пальцами:

— Видишь, ты все помнишь. Удачи тебе, девочка. Наш дар, он, пусть и проклятый, но дар. Ты поймешь. Да, не вздумай вдохнуть Слезы Темной Сестры.

— Я тщательно закупорю. Ты сам не дойдешь. Я помогу, — пробормотала Рата.

— Последние шаги я сделаю сам. В конце концов, до колдуна-лохтача был морской боец и мужчина.

Как он нашел силы встать, Рата так и не поняла. Не смотрела. Прошаркали мимо босые подошвы. На миг стало темнее, потом пещеру опять заполнил отсвет рассвета.

Рата сидела, не двигалась. Потом стало невыносимо вдыхать смрад от разостланного плаща. Девушка стянула его с испорченных водорослей, бросила в середину камень, нагребла дубинкой слежавшуюся траву и стянула в узел. Но выйти из пещеры храбрости не хватило. Рата поднялась к резервуару. С «балкона» открывался вид на залитое первыми лучами солнца море. Над ближним Зубом кружились чайки. Рата пыталась дышать полной грудью. Нужно идти. Может, ему стало лучше. Может, сидит на уступе, хрипит. Полегчало, гной отойдет и…

Рата застонала.

Когда-то Леди говорила, что самое большое вранье, это вранье самой себе.

Рата умыла лицо пресной водой и пошла наводить порядок.

Пристань была пуста. Только стояли два флакона, да блестели рядом их крышки. Рата постаралась зашвырнуть подальше в волны узел с вонючим плащом. Осторожно закупорила флаконы. Тот, что матовый, был со Слезами Темной Сестры. Посильнее средство еще сильно поискать нужно. Оставив снадобья у входа, Рата пошла осматривать ялик. Царапин на лодке прибавилось, но выглядел ялик не так уж плохо. Впрочем, если его на воду спустить, вытащить уже не удастся.

Одна.

Начала уборку Рата с проклятой сумки. Тщательно уложила снадобья, для верности обвязала сумку лямкой. Выбросить в колодец или в море не решилась — отнесла в конец пещеры, похоронила в камнях. Нет, что хотите делайте, Белка некроманткой-магичкой не станет.

Рата взбила «постель», по-новому перестелила плащ. Заставила себя сгрызть кусочек рыбы. Надо бы поспать. К вечеру можно и рыбку половить, — море окончательно успокоится. А потом нужно проход искать посуху. Ничего, самое время по скалам полазить. Раньше это занятие лучше всего на свете островитянку успокаивало.

Рата легла, поджала ноги, накрылась плащом с головой. Слишком тихо. Не заснуть. Даже моря не слышно. И Витамин, гад такой, удрал. Пожрать ему нужно, оголодал, скотина.

Щеки были мокрые. Рата еще раз потрогала пальцем — точно, мокрые. Вот плачешь и не стыдно. Нет никого. И перед собой уже тоже не стыдно. Рата выпуталась из плаща, отыскала в вещах обломок свинцового карандаша, перевернула замызганную карту. 

День прошел, но чем занималась, Рата вспоминала с трудом. Башка, как каменная. Вроде, плавала в бухту, добыла два десятка крупных мидий. Еще раз сплавала, принесла две толстые ветки — шторм много чего к берегу пригнал. Еще что-то, вроде, нашла — но что именно, так и не вспомнить. Витамин не вернулся. Прошлую ночь — первую одинокую, — почти не спала. Кажется, являлся Дозорный. Рата голову из-под плаща не высовывала. Какая разница? Призраком больше, призраком меньше…

Потихоньку темнело. Рата по привычке проверила ялик. Лодка теперь вроде мебели — пользоваться нельзя: спустишь и в первый же шторм потеряешь. Девушка вернулась в пещеру, принялась разжигать огонь. Вообще-то можно и не трудиться — мидии и сырые съедобны. Вкуса Рата сейчас не чувствовала, а огонь тоски и страха не разгонял. Лучше бы дрова поберечь.

Мидии Рата все-таки машинально испекла. Съела, выкинула раковины. Решила наточить нож — обмотанный огрызком веревки клинок кинжала — и чуть не порезалась. Оказывается, еще днем наточила. Делать нечего, придется спать ложиться.

День и еще день. Прошел дождь, снова засияло солнце. Рата чувствовала, что потихоньку сходит с ума. Разговаривать сама с собой еще не начала, хотя тишина сверлила уши. Витамин все не появлялся — и раньше пропадал надолго, но сейчас уж очень не вовремя исчез. Рата чувствовала, что сдается. Работать, добывать пищу не осталось никакого желания. Проще было тупо снять рыбу с веревки, сгрызть и снова сидеть у порога. Плавать в бухту девушка перестала — утомительно, да и смысла особого нет. Только и думаешь о тех, кто на дне тебя ждет. Много их там, упокоенных и неупокоенных. Сами не приходят — видимо, снадобья и расчленения свое дело сделали. Они не беспокоят, и Белка никого не беспокоит — если о ком и вспоминает, то равнодушно: «зовом» такие мысли и самый непоседливый покойник не воспримет. Самое страшное, что и «воспитания» перестали действовать. Отожмется несчастная Белка пару раз и лежит пластом — в голове вместо мыслей только волны бесконечные перекатываются.

Видимо, уже начала островитянка частью моря становиться.

Ночью Рата обнаружила, что заболела. Сердце стало плохо работать. Рата приложила ладонь к тому, что у нормальных дев грудью называется — ничего не почувствовала. А в ушах опять: «бум, бум, бум, бум-бум-бум…». После усиленного ощупывания стало казаться, что сердце еще и по-другому колотится — мелко и часто, как у мыши чуланной. Когда-то Дурень рассказывал, что в дальних странах сердечные болезни очень распространены. И со сбоями стука, и клапанчики какие-то там внутри забиваются плохим жиром. Мрут люди от тех болезней прямо тысячами. Ну, на Побережье таких страхов не было. Моряки тонули, от ран гибли и дурной пищей травились, женщины от горячки после родов или от простуды умирали, но с сердцами у всех порядок был. Может, Рата первая заразу подцепила? На Клыке какой угодно ужас может приключиться.