— Ну да — ты сама все знаешь, ты же целительница… Он очень переживал. Он думал — ты все забыла. Его не могли найти какое-то время, потом обнаружили в горящем особняке. Тамара почему-то не стала его разубеждать в том, что ты ничего не помнишь. Мне кажется — она это сделала специально, чтобы его проучить. Но это я во всем виновата. Это я ввела моду на эти розыгрыши… А теперь вот… Теперь мы с Сашей расстаемся.
Вьюга выла за окном — настойчиво, бесприютно, тоскливо… На стеклах мороз вырисовал ледяные цветы, сквозь которые в одинокий дом заглядывала беспросветная темень.
— Как грустно, — вырвалось у меня.
Мария Алексеевна согласно кивнула.
После ужина отправились в гостиную. Императрица велела подать легкое белое вино и даже уговорила меня выпить бокал на ночь. Я отказывалась — завтра у меня была плановая операция, — но потом решила, что после таких дней несколько глотков алкоголя мне точно не повредят.
Вино оставалось на языке привкусом лета: виноград с легкими нотками смородины и меда. Мы неспешно делали маленькие глоточки, растягивая удовольствие.
— У меня до этой недели даже мысли такой не возникало — уйти от мужа…
Она говорила тихо, ни к кому особо не обращаясь.
— Простите, но…
Императрица сделала едва уловимый жест, по которому я поняла, что не нужно сейчас задавать вопросов. Нужно просто выслушать.
— Последнее время я часто вспоминаю нашу жизнь. Молодость. Войну… Может, грех так говорить, но хорошие были времена. Кругом совершеннейший ужас, непонятно, выживем ли мы, чем все закончится… Кто за дверью — верные люди или уже заговорщики, что пришли нас уничтожить. Но в противовес всему этому мы были счастливы… Наверное, молодость. Уверенность в том, что все получится, вера в Сашу, восхищение им — а я ведь сейчас понимаю, насколько все висело на волоске… Наверное, мы втроем — я, император и Великий князь Радомиров — просто по молодости и по наивности не понимали, что в той ситуации победить было нельзя.
Она покачала головой и мягко улыбнулась.
— Мы видели цель — не видели преград. А еще очень-очень хотели жить. Страстно. Поэтому моя любовь к супругу, а его ко мне была настолько яркой, настолько трепетной… Каждый раз — словно и первый, и последний. За гранью чувств, эмоций… А потом… потом война закончилась. Радость, восторг… Наверное, мы перегорели… Наверное, в простой, размеренной жизни невозможно все время испытывать настолько яркие эмоции, как в эти первые пять лет нашего брака… Наверное, мы оба тосковали по этой феерии. Поэтому все получилось так, как получилось. Еще вина?
Мария Алексеевна обратила внимание на то, что наши бокалы пусты.
— Да, — кивнула я. — Пожалуй.
— Мы с мужем отдалились. И как-то вспомнилось все — и то, что он женился очень рано, еще не закончив Военную Академию. И что свадьбу нашу организовал мой отец — сразу нашлись те, кто стал говорить, что императора принудили жениться. «За помощь в борьбе с заговорщиками он заплатил собственной свободой», — процитировала она кого-то. Потом перевела взгляд на огонь и долго молчала.
Ничего не говорила и я. Мне вспомнилось, как я только увидела императора и императрицу и сразу подумала: «Какая красивая, гармоничная пара». А оно все вот как. Действительно, права моя начальница, когда говорит, что в высшем свете все не так, как кажется.
— Появились яркие красавицы — победитель уже был известен, роман с императором уже не таил никакой опасности, кроме, пожалуй, моего неудовольствия, — вдруг снова заговорила Мария Алексеевна, не отрывая взгляда от огня, бесновавшегося в камине, и, казалось, забыв о моем присутствии.
Она рассмеялась — яростно и оскорбленно.
— Меня просто слишком хорошо воспитали. Небеса всемогущие — да меня, сколько я себя помню, воспитывали как императрицу. Ни у кого — ни у моего отца, ни у покойных императора с императрицей, ни у окружения, ни у нас самих — не было сомнения, что именно я буду супругой императора Александра. И буду ему спутницей более чем достойной. Поэтому, узнав об измене мужа, я… поступила… как должно. Я не заметила. Я императрица — и все эти… отношения… ниже меня.
Она долго молчала, разглядывая огонь в камине.
— Та женщина… самая первая… была яркой. Глупой, но яркой. Но ее, в отличие от меня, надо было добиваться… По-моему, Саша, когда… скажем так… настиг ее, сам удивился. А еще он ждал моей реакции. И то, что я сделала вид, что ничего не произошло… Как это ни парадоксально звучит — он оскорбился моим равнодушием.
— Сам изменил — сам оскорбился? — возмутилась я.
— Именно так.
— С ума сойти!
— Он сам прогнал эту девицу… И на какое-то время стал необыкновенно нежен. Дети подрастали, мы жили уже не на военном положении…
— Вы любите супруга? — вдруг спросила я.
— Что такое любовь? — Мария Алексеевна перевела взгляд от огня и внимательно посмотрела на меня. — Умение ставить его интересы выше своих? Умение поддержать в трудную минуту? Не замечать недостатки — ведь они свойства натуры — значит, к ним должно проявлять снисходительность?..
— Я думала, что любовь — это когда больно находиться порознь…
— Ира… — тихо-тихо проговорила императрица. — Раз вам больно оттого, что вы не вместе, может, и не стоит…
— Конечно, не стоит. Не стоит и не должно. Мне приснился сон. А может, это был не сон — я так и не поняла. В себя приходила после нашего больничного девичника. Вот будто пришла ко мне одна моя знакомая женщина и сказала: «Твоя любовь тебе не принадлежит. Она не только в твоем сердце. Ветер несет ее и поет о ней, вторят ему вековые деревья, и память о ней сохраняют следы на снегу». И еще что-то про Духов, которые нас выбрали…
— Существует легенда о том, что повелителей Поморья охраняют два Духа — волка и волчицы. Саша один раз их видел… Он… такой… Ира…
Императрица плакала, и я знаю почему — она простила…
Столица. Февраль. Он
— Ну? Все готово?
Император в черной полковничьей форме Министерства безопасности Поморья, что, как правило, свидетельствовало о его отвратном настроении, вошел в кабинет брата.
— Просчитано, — кивнул ему Андрей Николаевич. — Ловушки расставлены. Как я уже докладывал тебе вчера в Серебристом кабинете — расследование завершено. Сегодня я якобы должен получить бумаги из банка вольного государства Шедд с подписью лица, оплатившего наемников. А к вечеру собрать журналистов и дать пресс-конференцию.
— Да, — довольно кивнул император. — Мои люди проверяли — во время твоего доклада у дверей моего кабинета как бы между прочим прогуливался весь высший свет Поморья… Должно сработать. Должно.
— И слышимость была хорошая. Вроде бы все учли.
— Слушай, — рассмеялся император. — На тебя жалуются.
— Да что ты…
— И наследник, и его адъютанты.
— Неужели мои служащие, получив приказ подергать за ниточки наших аристократов, увлеклись? Ай-ай-ай… Нарочитая слежка высокородным пришлась не по нутру?
— Да. Твои люди к приказу «заставить нервничать и совершать ошибки» отнеслись… творчески.
— Вот и посмотрим, кто сегодня занервничает и явится ко мне в «пустой» дворец…
— Андрей… Обещай мне, что не будешь рисковать жизнью больше, чем необходимо…
— Как Маша? Вы не помирились? — спустя мгновение спросил императора Великий князь, игнорируя его последнее замечание.
— Нет. Вот скажи мне, как извиняться перед любимой женщиной императору? Я… Я распорядился. Ей прислали цветы…
— Сто одну розу? — тихо рассмеялся князь Андрей, вспомнив похожую ситуацию. Сердце защемило.
«Прекратить, — приказал он себе. — Не время. Главное, Ира жива. И исцеляет».
— Я дарил Ирине розы. Они ей не понравились.
— А что понравилось?
— Ландыши…
Нежность мелькнула на дне глаз Андрея Николаевича, сделав его на мгновение… беззащитным. Император Александр отвернулся, ругая себя за то, что начал этот разговор.
«Прекратить, — приказал он себе. — Не время. И не место». А потом вдруг сказал:
