Князь Радомиров только кивнул.

— Все. Иди домой. Отдыхай. Может, правда с Ириной поговоришь?

— Ваше величество!

— Как знаешь. Свободен.

Идею о том, чтобы пройтись по улицам Поморска, посмотреть на людей — и почувствовать себя живым, можно было отмести как неудачную. Журналисты его просто преследовали. Не наседали — справедливо полагая, что можно получить боевыми заклинаниями от охраны князя, но и не отступали. Материал-то был нужен. На очередном повороте родственник императора сдался. Остановился. Дождался, пока журналисты подойдут поближе.

— В следующий раз я вызову войска, — искренне предупредил он. — Пользуйтесь тем, что у меня нет сейчас настроения дергать занятых людей. Задавайте свои вопросы — и проваливайте! И вообще — его величество разговаривает с журналистами во дворце. Я-то вам зачем?

— Ваше сиятельство! Все, что говорила о ваших отношениях княгиня Радомирова, — это правда?

— Что же именно говорила моя супруга?

— Что-то о большой любви…

— Мне непонятна ваша ирония в голосе, — отрезал князь. — Не забывайтесь. Меня действительно спасла Ирина Алексеевна, которая, как вы знаете, является целительницей и оперирующим хирургом в Центральном Военном госпитале. Кстати говоря, я настоятельно советую вам ее не беспокоить. Помните о том, что она каждый день стоит у операционного стола, спасая чью-то жизнь.

— И все же, что вы можете сказать о ваших отношениях?

Вид замершего на мгновения Великого князя Радомирова, от которого понеслась волна дикого бешенства, заставил журналистов не только вздрогнуть от страха, но и еще бодрее задавать вопросы. А что? В репортеры всегда шли люди бесшабашные… Хотя все уже знали о том, что князь в припадке ярости спалил собственный дом. Но он же дал время вывести людей… Значит, себя он все же контролирует. Значит, можно задавать вопросы…

— Как вы относитесь к княгине? — выкрикнул кто-то совсем отчаянный.

— Я ее люблю, — тихо и как-то злобно рыкнул Радомиров.

— Тогда почему ваша жена сейчас не с вами?

Репортеры от радости, что беседуют с министром безопасности Поморья, Великим князем Радомировым, двоюродным братом императора, просто сходили с ума… Вероятно, еще и оттого, что он впервые отвечает на вопросы, а не приказывает им проваливать подальше и не мешаться.

— Думаю, мою жену оскорбило то, что я не смог ее оградить… уберечь, — спустя длительное время все же ответил князь. — Ведь замужество — это не только любовь, но и защита. А я… не смог…

Он до полуночи бродил по улицам, одними глазами задавая всему, что видел, один и тот же вопрос:

— Где она? Вы ее видели? Здорова? Простила? — Но светящиеся шары молчали, деревья не желали отвечать, небо и вовсе отвернулось. Оказывается, небо, такое огромное, такое красивое, — стоит лишь голову поднять, и — вот оно — все твое, может развернуться спиной, молчанием показывая, что оно еще не простило…

Почему-то мысль о том, что он окажется в доме, в котором нет Иры, доставляла физическую боль. Превратиться бы в призрака. Грустное, скитающееся привидение Поморья. Забыть обо всем и летать по заснеженным улицам столицы, пугая граждан Империи.

Когда князь совсем замерз, то перенесся в поместье на берегу моря. В Джанхот. Хоть чуть-чуть, но поближе к ней…

Дом встретил его растопленным камином, непонятным уютом. Не усаживаясь за накрытый почему-то на двоих стол, Великий князь Радомиров что-то проглотил. Стоя, почти не жуя. Прислушался. К дому. К себе. Что-то… Что-то было не так.

Внутри него не было той пустоты, которая в последнюю неделю сводила с ума. А еще… в доме пахло Ирой. Боясь себе поверить, уговаривая не сходить с ума, Андрей пошел наверх — сначала быстро, потом все замедляя и замедляя шаги — взяться жене тут, в поместье, было просто неоткуда.

Тихонько приоткрыл дверь в спальню — темно и тихо. Приказал зажечься свету — едва-едва, лишь чуть растопить черноту вокруг — и руки все-таки дрогнули.

В спальне никого не было. Ожидаемо.

Но надежда зубной болью дергала изнутри. Он заглянул в ванную комнату — улыбнулся, вспомнив, что как-то потерял Иру. Вышел, стал по очереди открывать все двери — с каждой пустой и темной комнатой хмурясь все больше и больше.

Стал взывать к здравому смыслу — ее здесь нет. Нет и быть не может.

Но князь упрямо открывал все двери подряд. Спустился на первый этаж. И в библиотеке нашел-таки жену, спящую в кресле около камина.

— Ласточка моя! — прошептал он. Скинул китель — вспомнил, как тогда, в госпитале, оцарапал ее планками орденов. Прижал к себе.

Жена сонно, немного недовольно прошептала:

— Ты ужинал? — и еще крепче прижалась к нему.

Столица. Февраль. Она

Плодотворная рабочая неделя подошла к концу. В свете моих переживаний можно было бы добавить: «К сожалению».

Вспомнив старую присказку о том, что все дурные мысли в голову приходят от праздности, я загрузила себя работой так, чтобы ни на что другое сил больше не оставалось. Жаль только, что больше двух операций в день княгиня Снегова проводить не позволяла, запретив также брать лишние дежурства. Но я не сдавалась — отправила в Академию Целительства письмо, в котором предложила свою помощь. В результате под мою опеку выделили практиканток, с которыми я и занималась до полного изнеможения.

А еще удивительные приключения боевого некроманта заменили поморские газеты… Я узнала, что покушение на меня и наследника затеяла влюбленная в князя Радомирова графиня Дубовицкая, мстя двоюродному брату императора за пренебрежение. Указ императора о ее казни был приведен в исполнение такого-то числа… Мысль о том, что из-за меня погиб человек, приводила в ужас. Хотя Мария Алексеевна и пыталась меня успокоить… Чувство вины не проходило.

С мужем мы так и не говорили. Он ни разу за последнюю неделю не пытался со мной связаться. Может быть, потому, что был занят. Может быть, потому, что Тамара Ильинична передала, что я пока не готова с ним поговорить. Я правда была не готова… Не готова — и все… Жалко было наш дом… Жаль нас… Но… Я оставалась жить в госпитале и так и не нашла в себе силы на что-то решиться.

Кстати говоря, в приемный покой меня по-прежнему не пускали. Но в эту пятницу я туда прорвалась — пусть даже и поскандалив с начальником смены.

Столицу занесло снегом — травм было много. И если с детьми все просто — кости, связки, мышцы срастались у них быстро, главное, вовремя оказать необходимую помощь, то с пожилыми людьми и их конечностями куда сложнее. И гораздо медленнее.

Все шло как всегда, в рабочем режиме. Мы с моими девочками отправились на помощь коллегам, что просто не успевали осматривать пострадавших.

— Ирина Алексеевна! — обратилась ко мне Наталья Николаевна. — Вы еще не ушли? Это хорошо.

Я удивленно на нее посмотрела — обычно она выпроваживала меня отдыхать, ругая теперь и за то, что я не только сама домой не стремлюсь попасть, но еще и девочек-практиканток не пускаю.

— Вы мне нужны. Пойдемте, посмотрим пострадавшую.

— Кто у нас там? — подняла я глаза на заведующую.

— Мне неловко беспокоить вас по такому вопросу, но… — княгиня Снегова смущенно вздохнула. — У нас там прима-балерина императорского театра, Нина Холодная. Я бы вас не беспокоила, но мне одной не справиться. А к моей новой ассистентке я еще так не привыкла.

— Пойдемте, посмотрим, — кивнула я. Удивилась такому поведению начальницы, но решила не обращать внимания.

— Танцовщица год назад травмировала спину, сейчас боли усилились, — стала торопливо объяснять Наталья Николаевна. — Сейчас в Императорском театре идут репетиции балета «Ари и Рэй». Постановка в самом разгаре. Впрочем, это не важно…

Княгиня нервно отмахнулась, перевела дыхание и продолжала рассказывать, пока мы с ней пролетали один коридор за другим:

— Балерина просто рухнула на репетиции. Князь Снегов, мой муж, при этом присутствовал, он… страстный балетоман. Меценат. Покровительствует труппе Императорского театра. А уж балет «Ари и Рэй» — это вообще его мечта… Он завернул эту «Ари» в шубу — и принес мне!