Едва войдя, Селена скрестила руки на груди и сказала:

– Бэррон, человек, живущий среди такого беспорядка, вряд ли может мыслить логично.

– Уж как-нибудь! – ворчливо ответил Бэррон. – А почему ты не привела своего землянина?

– Его затребовал к себе представитель. Новый представитель.

– Готтштейн?

– Вот именно. Почему ты не мог освободиться раньше?

– Потому что мне нужно было время, чтобы сориентироваться. Нельзя же действовать вслепую.

– Ну, в таком случае делать нечего, придется подождать, – сказала Селена.

Невилл покусал ноготь на большом пальце и свирепо уставился на обгрызенный край.

– Просто не знаю, как следует оценить сложившуюся ситуацию… Что ты о нем скажешь?

– Он мне нравится, – решительно ответила Селена. – Держится для земляшки очень неплохо. Соглашался идти, куда я его вела. Ему было интересно. Он воздерживался от категорических суждений, не смотрел сверху вниз… А я ведь нет-нет да и говорила ему не слишком приятные вещи.

– Он опять спрашивал про синхрофазотрон?

– Нет. Но ему и не нужно было спрашивать.

– Почему?

– Я ведь сказала ему, что ты хочешь с ним встретиться, и упомянула, что ты физик. Поэтому, мне кажется, все вопросы он намерен задавать тебе.

– И ему на показалось странным, что у гида его группы вдруг оказался знакомый физик?

– Что тут странного? Я сказала, что ты мой приятель. А для таких отношений профессия большого значения не имеет, и даже физик может снизойти до презренного гида при условии, что этот гид – достаточно привлекательная женщина.

– Селена, хватит!

– Ах, так… Послушай, Бэррон, по-моему, если бы он плел какую-нибудь тайную паутину и искал моего общества только потому, что рассчитывал с моей помощью добраться до тебя, он держался бы более напряженно. Чем сложнее и нелепее заговор, тем он уязвимее и тем больше нервничает тот, кто заинтересован в его успехе. А я нарочно вела себя чрезвычайно непосредственно. Я говорили обо всем, кроме синхрофазотрона. Я повела его на коктейль.

– И что же он?

– Ему было интересно. Он держался совершенно спокойно и наблюдал за гимнастами с большим любопытством. Я не знаю, чего он хочет, но никаких коварных замыслов он, по-видимому, не вынашивает.

– Ты уверена? А почему же представитель так поспешно потребовал его к себе и помешал нашей встрече? По-твоему, это хороший признак?

– Не вижу, почему его надо считать дурным. Приглашение, переданное в присутствии двух десятков лунян, тоже как-то не выглядит тонким коварством.

Невилл откинулся, заложив руки за голову.

– Селена, будь добра, воздержись от безосновательных выводов. Они меня раздражают. Начать хотя бы с того, что он никакой не физик. А ведь тебе он говорил, что он физик?

Селена задумалась.

– Нет. Это сказала я. А он не стал отрицать. Но сам он ничего подобного прямо не утверждал. И все-таки… все-таки я убеждена, что он физик.

– Это ложь через умолчание, Селена. Возможно даже, что он искренне считает себя физиком, но он не получил соответствующего образования и никогда как физик не работал. Да, он что-то там кончил, но научной работой никогда не занимался. Пытался, но у него ничего не вышло. Не нашлось лаборатории, которая захотела бы его взять. Он занесен в черный список Фреда Хэллема и много лет возглавляет этот список.

– Это точно?

– Я все проверил, можешь не сомневаться. Ты же сама меня упрекнула, что я так задержался… Все выглядит настолько замечательным, что это даже подозрительно.

– Но почему? Я что-то не понимаю.

– Не кажется ли тебе, что такой человек прямо-таки напрашивается на наше доверие? Ведь он явно не должен питать к Земле добрых чувств.

– Если твои сведения точны, то рассуждать можно и так.

– Сведения-то точны! То есть в том смысле, что, наводя справки, я получил именно эти факты. Ну а вдруг кто-то как раз и добивается, чтобы мы рассуждали именно так?

– Бэррон, это нестерпимо! Почему тебе повсюду мерещатся заговоры? Бен не похож…

– Бен? – иронически переспросил Невилл.

– Да, Бен! – твердо повторила Селена. – Бен не похож на человека, который нянчится с тайной обидой. И он не пытался создать у меня впечатление, будто он – человек, который нянчится с тайной обидой.

– О да! Но ему удалось создать у тебя впечатление, что он приятный и интересный человек. Ты ведь сама это сказала, верно? И даже подчеркнула. А может быть, он именно этого и добивался?

– Ты ведь отлично знаешь, что меня не так легко провести.

– Что же, подождем, пока я сам с ним не познакомлюсь.

– А, иди ты к черту, Бэррон! Я встречалась с тысячами разных землян. Это моя работа. У тебя нет ни малейших оснований иронизировать над моими выводами. И ты это знаешь. Наоборот, у тебя есть все основания им доверять.

– Ну хорошо, увидим. Не сердись. Просто необходимость ждать… А не скрасить ли нам ее? – и он гибким движением поднялся на ноги.

– У меня что-то нет настроения.

Селена тоже поднялась и, сделав едва заметное движение, ускользнула в сторону.

– Ты злишься, потому что я подверг сомнению твои выводы?

– Я злюсь потому, что… А, черт, ну почему ты не наведешь порядок у себя в комнате?

И с этими словами она ушла.

– Я бы с удовольствием угостил вас чем-нибудь земным, доктор, – сказал Готтштейн, – но из принципиальных соображений мне было запрещено везти с собой земные продукты. Глубокоуважаемые луняне считают, что приезжие с Земли не должны жить в особых условиях, так как это создает искусственные барьеры. А потому мне положено вести, елико возможно, лунный образ жизни, но, боюсь, мою походку не скроешь. С этой чертовой силой тяжести шутки плохи!

– Совершенно с вами согласен, – сказал землянин. – И позвольте принести вам мои поздравления по поводу вашего вступления в должность…

– Ну я еще не вполне вступил в нес.

– Тем не менее я вас поздравляю. Но, естественно, я несколько недоумеваю, почему вы пожелали меня видеть.

– Мы летели на одном корабле и вместе прибыли сюда.

Землянин вежливо слушал.

– Но мое знакомство с вами восходит к более давнему времени, – продолжал Готтштейн. – Нам довелось встретиться несколько лет назад… Правда, встреча была довольно мимолетной.

– Боюсь, я не помню, – спокойно сказал землянин.

Это неудивительно. Было бы странно, если бы вы меня запомнили. Я в то время был сотрудником сенатора Бэрта, который возглавлял… как и теперь возглавляет… комиссию по техническому прогрессу и среде обитания. В то время он пытался собрать материал против Хэллема… Фредерика Хэллема.

Землянин сел прямее.

– Вы знаете Хэллема? – спросил он.

– За время моего пребывания на Луне вы – второй, кто задает мне этот вопрос. Да, я его знаю. Хотя и не очень близко. И я разговаривал со многими людьми, которые его знают. Как ни странно, их мнение обычно совпадало с моим. Хэллема почитает вся планета, но тем, кто встречается с ним лично, он почему-то внушает довольно мало симпатии.

– Довольно мало? Вовсе никакой, как мне кажется, – сказал землянин.

Готтштейн продолжал, словно его не перебивали:

– В то время мне было поручено – сенатором, я имею в виду – заняться Электронным Насосом и проверить, не сопровождаются ли его установка и эксплуатация неоправданными расходами и личным обогащением. Такое расследование вполне отвечало задачам комиссии, но, между нами говоря, сенатор надеялся обнаружить что-нибудь, компрометирующее Хэллема. Его тревожило чрезмерное влияние, которое тот приобрел в науке, и он хотел как-то подорвать хэллемовский престиж. Но у него ничего не вышло.

– Последнее очевидно. Хэллем силен, как никогда.

– Никаких темных махинаций обнаружить не удалось, и, уж во всяком случае, Хэллем оказался совершенно чист. Он скрупулезно честен.

– В этом смысле – пожалуй. У власти есть своя рыночная цена, которая вовсе не обязательно измеряется деньгами.