Вообще-то Л-3 стала нашей основной лодкой-золотодобытчицей. Перед походом за богатствами Британской короны, подлодка совершила еще и поход к берегам Исландии, где освободила трюмы затонувшего парохода «Минден» от четырех тонн золота, которое перевозилось из Бразилии в Германию. Корабль был затоплен по приказу Гитлера, оказавшись обнаруженным британскими военными кораблями.

В крайний поход Л-3 следовала в сопровождении лидера «Минск», который не только охранял место эвакуации грузов «Батория», но и принял на свой борт часть сокровищ. Места на подлодке маловато. Приятным бонусом оказалось то, что на потопленном неизвестной подлодкой корабле (я имею ввиду «Баторий») оказались еще и некоторые документы, и сокровища уже несуществующей Польши. Самой ценной частью груза было несколько ящиков неогранённых алмазов, скорее всего южноафриканских и индийских. Ну что же, после огранки алмазы станут бриллиантами, «обезличенными» драгоценностями стандартной формы. А с чем-чем, так с огранкой проблем не будет, ведь среди тех самых еврейских беженцев хороших, и очень хороших ювелиров, в том числе огранщиков, было более чем достаточно.

Встречаю Берию, который тоже прибыл поприветствовать караван в составе подлодки Л-3 вместе с лидером «Минск». Лаврентий Павлович был последней добычей озабочен.

— Понимаешь, Алексей Иванович, не дают мне спокойствия сокровища Романовых. Мы — это одно. А ведь потом кто-то захочет их выставить, предъявить свету, неудобно может получиться. В нелегализованном виде они не сокровища на миллионы золотых рублей, они мусор, который и залогом стать не сможет. Надо бы подумать, как сделать так, чтобы легализовать эти диадемы и прочие вещицы…

— Есть тут кое-какие мысли, мы даже кое-что подготовили, на всякий случай. Разрешите проработать операцию и предоставить вам план?

— Я так понимаю, понадобятся или мои специалисты, или кто-то из коминтерновцев?

— Правильно понимаете, Лаврентий Павлович, только нужны будут и те, и другие.

— Хорошо. Будем считать операцию «Мёртвая рыба» успешно завершенной. Завтра будем докладывать товарищу Сталину. Что известно по Маннергейму? — Берия был озабочен этим событием не меньше моего.

— Пока что данных мало. Есть только предположения. Лаврентий Павлович, вы могли б мне оказать существенную помощь?

— Так. Что надо?

— Надо переговорить с товарищем Ждановым.

— Думаешь, это как-то связано с теми переговорами? А что? Давай спросим… Это ведь не допрос будет, так, дружеская беседа на троих. У меня и хорошее сухое красное есть. Из Абхазии товарищи прислали. Заедем в Смольный «на поговорить».

Беседа с товарищем Ждановым была сложной. Андрей Александрович был человеком волевым, мощным, с сильной логикой и умением виртуозно плести паутину разговора. Будучи собеседником непростым, встретил нас без настороженности, но вёл себя очень аккуратно, даже распитие небольшого количества спиртного не привело товарища Жданова в состояние расслабленной благости, в котором можно проболтаться о чем-то важном. Тем не менее, удалось вытащить такие подробности его встречи с Маннергеймом, о которых он в своем отчете умолчал. Очень сложный товарищ! И его Сталин видел своим преемником! Вот черт! А ведь прав Иосиф Виссарионович: кадры решают все, особенно при их отсутствии.

Берия собирался улетать намного раньше меня, но тут пришло сообщение от источника в Финляндии. Он сильно рисковал, выбрав не самый надежный, но самый быстрый для него путь передачи информации, прямиком в Ленинград, с очень ненадежным курьером.

— Что там? — Берия проявляет нетерпение. Не слишком корректное, можно сказать, сует свой нос не по своему ведомству, но я понимаю, что произошедшее может серьезно повлиять на все наши планы. Поэтому говорю:

— Смотрите сами, а я могу вам сказать, что написано в этом сообщении, без подробностей, конечно же. Думаю, что устранение Маннергейма дело финских националистов. Испугались они переговоров со Ждановым. Что-то просочилось из окружения маршала. Возможно, Андрей Александрович поспешил озвучить предложение Куусинена, вот это могло и послужить триггером[3]. Уверен, это группа Лапуа, они самые безбашенные (при этом слове Берия поморщился так, как будто половину лимона разжевал и проглотил). Думаю, их поддерживают егеря. Курировали акцию немцы, все-таки Абвер, а не СС. Виноватыми назначат нас, потому что больше некого. А вот почему до сих пор финские газеты и радио молчат? Может быть, Маннергейм еще жив. Не знаю.

Берия, который просмотрел расшифрованное сообщение, усмехнулся.

— Насколько я знаю, Маннергейм в твоем времени капитулировал за Финляндию дважды. Верно?

— Так точно, товарищ нарком внутренних дел.

— В этой жизни ему одного раза будет достаточно. Ладно тебе, Алексей Иванович, не тянись, можешь прочитать сам, убедись, насколько ты прав.

Читаю. Пятнадцатого Маннергейм в сопровождении генерала Вильхо Петера Неннонена отправился проверять укрепления на новой границе с СССР. На обратном пути под машиной взорвался фугас. Неннонен погиб на месте. Маннергейм был доставлен в ближайшую больницу. Прооперирован. Состояние крайне тяжелое. Идёт следствие. Маршала замещает генерал Мальберг, из финских егерей[4], сторонник националистов. Калста, Райкас и Косола[5] сейчас в Хельсинки, руководят чисткой. Арестовывают всех, кого можно заподозрить в симпатиях СССР, в первую очередь чистят правительство, полицию и армию. Мальберг и министр обороны Вальден их поддерживают. Источник переходит на нелегальное положение и просит срочную эвакуацию. Ну что же, это я ему обеспечу. Очень ценный товарищ.

— Думаю, что завтра газеты и радио Финляндии найдут в произошедшем руку СССР. — Лаврентий Павлович иногда любит подчеркивать очевидные вещи. — Вы понимаете, что это требует нашего особого внимания?

— Я думаю, что пора начинать информационную войну. По всем фронтам.

В Москву мы вылетели одним рейсом. Там поздно вечером нас застали первые официальные сообщения из Хельсинки. Как и предполагалось, было объявлено о смерти Маннергейма и Неннонена, а в покушении на их жизнь обвинялись финские коммунисты и руководство СССР, которое было недовольно силой финского духа и стремилось ослабить обороноспособность маленькой гордой северной страны, которая и страной-то стала по воле Германии и с согласия большевиков. Но об этом сейчас никто не вспоминал. Было объявлено о чрезвычайном положении и о том, что все «красные» в Финляндии находятся вне закона и на них практически была объявлена охота, к которой призвали шюцкор, а тот с удовольствием на призыв отозвался. В армии шла чистка от маннергеймцев и от тех, кто проходил службу в российской императорской армии. Из их числа остались только самые ярые националисты, которые имели связи с «егерями» и «лапуанцами».

— Что из этого следует? — вопрос, поставленный Сталиным на почти ночном совещании, на котором присутствовали Молотов, Берия и я, требовал немедленного ответа. Беру ответ на себя.

— Это означает, что надежды на нейтралитет Финляндии не оправдались. В военном плане результат этой акции приведет к тому, что финская армия будет вести активные боевые действия против нас. Из всех союзников Германии финская армия наиболее боеготовая и сильно мотивирована на реванш в Зимней войне. Поэтому нам придется сосредоточить на Севере серьезные силы. И Ленинград будет опять находиться под угрозой дара врага. Я вижу единственный выход — это очень быстро вывести Финляндию из войны. Настолько быстро, чтобы Германия не успела прийти на помощь. Более того, считаю необходимым продумать прорыв к источникам шведского железа, чтобы оставить Германию без качественного металла. Нам нужен только официальный повод забыть о нейтралитете Швеции. Генеральный штаб уже начал разрабатывать соответствующие планы. Я считаю, что нам надо сделать максимум для того, чтобы зафиксировать репрессии против мирных финских граждан за их убеждения. Начать в прессе кампанию по освещению порядков в концлагерях, которые уже, по нашим данным, организуется для русских и евреев. Нам нужен серьезный повод, чтобы сделать Финляндию и ее патрона, Швецию, абсолютно нейтральными государствами.