Бен почувствовал, как в глотке у него встает горький ком омерзения при виде этих щебечущих некрофилов, но он также испытал облегчение — группу увидели! Теперь он мог установить на лугу свой собственный телескоп, подальше от отеля, и недреманным оком следить за группой.

Он как раз поднимался из-за стола, выпив кофе, когда полдюжины репортеров, протолкавшись сквозь возбужденную толпу, хлынувшую в противоположном направлении, пробились в столовую, окружили Бена и наперебой кинулись задавать ему вопросы о восхождении и его участниках. Бен раздал краткие машинописные биографии каждого из спортсменов. Они были заготовлены специально, чтобы репортеры не особенно прибегали к собственному пылкому воображению. Но эти биографические справки, содержащие лишь даты и места рождения, род занятий и альпинистские достижения восходителей, оказались слишком скудны для тех репортеров, которые жаждали сенсаций или «человеческого интереса», поэтому они продолжали осыпать Бена градом агрессивных вопросов. Забрав с собой утреннюю порцию пива и сжав зубы в мрачном молчании, Бен начал протискиваться сквозь них, но тут один журналист-американец ухватил его за рукав и попытался удержать.

— Эй, а ты уверен, что тебе эта рука больше не нужна? — спросил Бен и был немедленно выпущен.

Они настойчиво шли за ним, пока он пересекал вестибюль своей энергичной подпрыгивающей походкой, но спокойно добраться до дверей лифта он не успел: английская газетная дама в твидовом костюме — мускулистая, жилистая, бесполая, с четкой отрывистой дикцией — встала между ним и дверью лифта.

— Скажите, мистер Боумен, по-вашему, эти люди поднимаются в гору вследствие необходимости самоутвердиться, или это скорее компенсация за чувство неполноценности. — Ее карандаш застыл над книжечкой в ожидании ответа Бена.

— А почему бы вам не трахнуться с кем-нибудь? Вам бы это сильно на пользу пошло.

Она записала первые слова, потом суть сказанного дошла до нее, и карандаш ее замер, а Бен тем временем вскочил в лифт.

Джонатан и Андерль нашли узенький выступ прямо к западу от устья того желоба, который по плану Карла должен был стать ключевым участком нового маршрута. Они вбили крючья и подвязались, ожидая прибытия Карла и Жан-Поля. Хотя с нависшего над ними утеса капала ледяная талая вода, он защищал их от камнепада, который последние полчаса сильно мешал восхождению. Чтобы не сидеть на мокром, они подложили под себя мотки веревки, а осколки камней и льда пролетали над гребнем утеса, со свистом проносились мимо в каких-то трех-четырех футах и ударялись о скалы внизу с громкими разрывами и брызгами — настоящая горная шрапнель.

Выступ был таким узким, что им пришлось сидеть, прижавшись бедром к бедру и свесив ноги над бездной. До сих пор подъем был быстрым и прекрасным, а вид открывался такой, что дух захватывало. Поэтому, когда Андерль достал из кармана куртки плитку твердого шоколада и поделился с Джонатаном, они принялись молча самозабвенно жевать, испытывая радость и большой душевный подъем.

Джонатан не мог обойти вниманием звуки, которые, как и тишина, обступили их со всех сторон. Рев мчащейся воды постоянно усиливался за тот последний час, что они продвигались к устью желоба чуть справа от него. Джонатан представил себе, хотя со своего насеста видеть этого не мог, что желоб превратился в сплошной водопад. Ему и раньше приходилось пробираться через подобные водопады (Ледяной Шланг на классическом маршруте был тому изрядным примером), но его опыт нисколько не уменьшил уважительного отношения к опасностям таких переходов.

Он исподволь посмотрел на Андерля — не ощущает ли тот такую же тревогу. Но блаженная отсутствующая улыбка на лице австрийца показывала, что он чувствует себя в родной стихии и всем доволен.

Некоторым людям присуще органичное сродство с горами, долина для них существует лишь как некий отдаленный центр упорного и постоянного тяготения, которому надо противостоять до конца. Джонатан не мог погрузиться в такое же умиротворенное созерцание. Если он шел в гору, весь мир действительно сужался до веревки, скалы, опоры, ритмов собственного движения. Но сейчас, на привале, когда было время подумать, его вновь стали одолевать долинные заботы.

Например, объектом мог быть Андерль. А теперь еще и охотником. За последние три часа было по меньшей мере полдесятка случаев, когда Андерлю оставалось только перерезать веревку и немножко дернуть — и Джонатан больше не представлял бы никакой угрозы. То, что Андерль до сих пор так не сделал, никоим образом не исключало его из числа потенциальных объектов. Они находились еще слишком близко от основания, нашлись бы неопровержимые улики, да и обрезанная веревка выглядит совсем не так, как перетертая. Кроме того, за ним могли постоянно наблюдать. Оттуда, снизу, с игрушечной террасы миниатюрного отеля на них смотрит по меньшей мере с десяток глаз, и их зоркость многократно увеличена выпуклым стеклом.

Джонатан решил, что может спокойно отдыхать. Если что и случится, то выше, там, где расстояние превратит их в маленькие точки, едва заметные даже в самый сильный телескоп. Вероятно, это произойдет, когда опустятся облака и туман скроет их совершенно. Там, наверху, тело и перерезанную веревку найдут лишь через несколько месяцев, а возможно и лет.

— Что нахмурился? — спросил Андерль.

Джонатан рассмеялся:

— Мрачные мысли. А вдруг упаду?

— Я никогда не думаю о падении. Какой смысл? Если оно захочет случиться, оно случится и без моих раздумий. Я думаю о восхождении — вот об этом стоит подумать. — Он закончил это философское рассуждение, засунув в рот остаток шоколада.

Такой длинной речи Джонатан от Андерля еще никогда не слышал. Совершенно ясно, что перед ним был человек, полностью оживающий только в горах.

Над выступом нижней скалы в поле зрения показалась сначала рука Карла, потом его голова. Вскоре он весь появился на выступе прямо под ними, постоянно выбирая веревку, ведущую ниже, к Жан-Полю. Вскоре тот тоже перекинул туловище через гребень, раскрасневшийся, но торжествующий.

Вновь прибывшие нашли для себя узенький карниз, вбили крючья для страховки и уселись отдохнуть.

— И что вы теперь думаете о моем маршруте, герр доктор? — крикнул Карл.

— Пока что все прекрасно. — Джонатан подумал о ревущей талой воде прямо над ними.

— Я знал, что все так и будет.

Жан-Поль жадно приложился к фляге с водой, потом откинулся на веревку, закрепленную на крюке карабином.

— Я и не предполагал, что вы, джентльмены, намереваетесь бежать в гору! Поимейте снисхождение к моим сединам! — Он поспешил рассмеяться, пока никто не успел подумать, что он шутит.

— Сейчас вам вполне хватит времени на отдых, — сказал Карл. — Мы пробудем здесь час как минимум.

— Час! — возмутился Жан-Поль. — Вот здесь вот сидеть целый час?

— Мы отдохнем и немного позавтракаем. Подниматься по желобу еще слишком рано.

Джонатан согласился с Карлом. Хотя альпинист на Айгере должен ожидать, что гора будет обстреливать его камнями и льдом относительно регулярно, принимать на себя настоящую канонаду не было никакого смысла — а именно так гора реагирует на пришельцев в середине утра. Камни и прочий мусор, вмерзший в гору за ночь, высвобождаются утренним солнцем, вызывающим таяние, и с грохотом летят вниз по непредсказуемым дугам, с рикошетами, от самой мульды Белого Паука, расположенного прямо над группой, хотя и значительно выше. Классический маршрут подъема проходит намного западней этой естественной линии огня.

— Сначала дадим горе провести утреннюю приборочку, а потом пойдем на желоб, — объявил Карл. — Тем временем давайте полюбуемся природой и немного перекусим, да?

По искусственному оживлению Карла Джонатан понял, что на руководителя рев воды, мчащейся над ними по желобу, тоже произвел сильное впечатление. Но было не менее очевидно, что к критике или советам он не будет восприимчив.

И все-таки:

— Похоже, у нас впереди неплохое купание, Карл.