Когда они упаковались и завязали Жан-Поля в спальный мешок, который будет чем-то вроде брезентовых саней, Карл без особой страсти ворчал на злую судьбу, помешавшую им покорить вершину. Андерль же ничего против отхода не имел – с таким состоянием наста было одинаково трудно двигаться в любом направлении, а для австрийца весь смысл альпинизма и сводился к преодолению трудностей.

Глядя на то, как оба его спутника собираются, Джонатан понял, что ему нечего опасаться объекта, кто бы он ни был. Если они хотят спуститься вниз живыми, им придется действовать сообща, собрав воедино все свои навыки и силу до последней капельки. Все дело разрешится в долине – если они до нее доберутся. Вообще, все, связанное с заданием по линии СС, приобретало очертания какой-то мрачной, фантастической оперетты, в свете не менее мрачной осязаемой реальности горы.

Спуск был мучительно медленным. Замерзшая корка снега была такова, что при одном шаге кошки просто не вбивались – до того был тверд наст, – зато при следующем нога проламывала корку и проваливалась в мягкий снег, выводя из равновесия. Снежное поле налипло на пятидесятиградусный склон, и Джонатану приходилось сильно отклоняться вперед и вниз с края каждой “лоханки”, чтобы вырубить следующую. Он не мог ограничиться пижонскими ступеньками для кошек, которые вырубались двумя умелыми ударами крест-накрест. Ему приходилось вырубать огромные “лоханки”, достаточно большие, чтобы дать ему удержаться, когда он выдвигался вперед для рубки очередной ступени, – и чтобы у Андерля на каждом шагу была опора для страховки сверху.

Такой порядок действий был сложным и требовал больших затрат энергии. Страхуемый сверху Карлом, Джонатан в одиночку продвигался вниз на длину веревки. Карла, в свою очередь, страховал Андерль. Потом Джонатан вырубал широкую ступень, вжавшись в которую ногами, он осторожно подтягивал тело Жан-Поля к себе. Одновременно Карл потихоньку выдавал веревку с Жан-Полем, постоянно борясь с тенденцией груза вырваться из захвата и слететь со скалы вниз, увлекая их всех за собой. Когда брезентовый сверток доходил до Джонатана, он закреплял его, насколько мог, вбивая в ледяную корку ледоруб Жан-Поля в качестве подпорки. Затем к нему спускался Карл, который передвигался по уже готовым ступеням значительно быстрей Джонатана. Самой опасной была третья фаза. Андерль должен был приблизиться к ним на полверевки, где ему предстояло закрепиться на одной из опор понадежней и страховать остальных при очередном повторении цикла. Андерль шел, по существу, без страховки, не считая той “психологической веревки”, которая свободно болталась между ним и Карлом. Любой неверный шаг мог сбить его товарищей со ступени, и даже если бы линия его падения миновала их, у них было бы очень мало шансов устоять при рывке от падения на две веревки. Андерль понимал всю ответственность своих действий и двигался с величайшей осторожностью, хотя он постоянно весело окликал их – то шутливо прохаживался насчет их темпов, то насчет погоды, то еще какой-то ерунды, какая только приходила ему в голову.

Каким бы медленным ни было их продвижение, для Джонатана, который рубил каждую ступень и мог отдохнуть лишь тогда, когда остальные начинали спускаться к нему сверху, оно было необычайно утомительным.

Три часа – двести пятьдесят метров.

Он задыхался от усталости, холодный воздух жег ему легкие, от махания ледорубом рука налилась свинцом. А когда он останавливался, принимая Жан-Поля и давая спуститься остальным, одна пытка сменялась другой. При каждой остановке на него обрушивался ледяной ветер, пот примерзал к телу, он сотрясался от судорожной дрожи. От боли, усталости и холода он плакал, и слезы замерзали на его обросших щетиной щеках.

Цель – утесы над Айгервандской станцией – была так безнадежно далека, что о ней не стоило и думать. Он сосредоточился на целях, остающихся в пределах человеческих возможностей: еще раз махнуть ледорубом, еще одну ступеньку вырубить. Потом двигаться дальше.

Пять часов – триста двадцать пять метров.

Продвижение замедляется. Надо отдохнуть.

Джонатан обманывал свое тело, лживыми посулами склонял его к действиям. Еще одна ступенька – и можно отдохнуть. Вот хорошо, вот хорошо. Теперь еще одна ступенька.

Когда он наклонялся вперед, зазубренные края ледяной корки на каждой лоханке прорезали его водонепроницаемые штаны. Они прорезали и лыжные штаны. Они впивались в плоть, но холод притуплял боль.

Еще ступенька – и можно отдохнуть.

* * *

С первыми рассветными лучами Бен был на лугу, разглядывая склон в телескоп. Молодые альпинисты, которые вызвались идти спасателями, собрались вокруг него, их лица были напряжены от тревоги. Никто не мог припомнить такой холодной погоды в середине июля, и все вполголоса прикидывали, каково же должно быть там, наверху.

Психологически Бен был готов к тому, что ничего на склоне не увидит. Про себя он уже отрепетировал то, с каким спокойствием он вернется в отель и разошлет телеграммы в Альпийские клубы, организовавшие восхождение. Затем он запрется в номере и будет ждать, возможно, несколько дней, пока погода не смягчится и он не сможет организовать группу для розыска тел. Он обещал себе открыть лишь один клапан для выпуска эмоций: твердо решил избить кого-нибудь – репортера или, еще лучше, Айгерскую Пташку.

Он водил телескопом взад-вперед по темной складке возле Утюга, где перед самым наступлением темноты они разбивали лагерь. Ничего. Их штормовки покрылись льдом, они слились с обледенелой скалой.

На террасе отеля Айгерские Пташки уже выстроились в очередь возле телескопов, топая ногами для разогрева и принимая огромные кружки горячего кофе от торопливо снующих официантов. Первые же слухи о том, что на склоне ничего не видно, несказанно оживили туристов. Жаждущие сенсации и готовые проявить бездны человечности и сострадания, Айгерские Курочки кудахтали друг дружке, как это все ужасно и какие дурные предчувствия появились у них уже ночью. Одна из болтушек, с которыми развлекался Андерль, внезапно разрыдалась и убежала в отель, отказываясь от утешений подруг. Когда же ей поверили на слово и оставили в одиночестве, она быстренько нашла в себе силы вернуться на террасу, хоть и с красными глазами, но исполненная отваги.

Айгерские Петушки со значением кивали друг другу и говорили, что все это предвидели. Если бы у кого-нибудь хватило ума спросить у них совета, они сказали бы, что погода уж больно нехороша и переменчива.

Надежно укутанные и сопровождаемые услужливым эскортом, через толпу прошествовали греческий купчина и его американская жена. Все примолкли и потеснились, давая им пройти. Кивая направо и налево, они как бы приняли на себя роль главных плакальщиков, и все вокруг заговорили, какое тяжкое бремя это на них накладывает. Хоть в их персональном шатре всю ночь горели две газовые плитки, им все же приходилось претерпевать неудобства от холодного ветра, когда они поочередно прерывали завтрак, чтобы посмотреть на гору в телескоп, лично для них зарезервированный.

Бен стоял на лугу, рассеянно хлебая кофе из жестяной кружки, которую один из молодых альпинистов незаметно всунул ему в руку. С террасы донесся сначала смутный ропот, а потом и радостный визг. Кто-то высмотрел на скале что-то движущееся.

Бен выронил чашку на покрытую инеем траву и моментально припал к окуляру. Их было трое, и они медленно спускались. Трое – и еще что-то. Сверток. Когда они целиком продвинулись на снежник, Бен смог разобрать цвета их штормовок. Синяя (Джонатан) была первой. Он двигался очень медленно, вырубая большие ступени, требующие много времени и сил. Он медленно спускался на всю веревку, и только тогда второй человек – красная штормовка (Карл) – начинал спускать к нему нечто серо-зеленое – мешок. Затем Карл относительно быстро спускался и присоединялся к Джонатану. Последний – желтая штормовка (Андерль) – осторожно карабкался вниз, останавливался на полпути и страховал сверху. Позади Андерля никого не было.