— Несите, — вздохнул я.

Женщина пошла в дом, вынесла бумаги. Вблизи она оказалась совсем не старой — лет тридцать пять, не больше. Возраста ей добавляли платок и потертая кофта с заплатками. И, пряча документы в планшет, я спросил: — А что ж вы в воинскую часть не отнесли? Она ведь рядом совсем.

— Та разве ж я не носила? Понесла, и что ж вы себе думаете? Часовой, дурноватый такой, чуть не застрелил меня! Вот так вот!

— А где же это случилось? — спросил я.

— Смотрите, через посадку пройти, там по краю поля, и увидите.

Мне часовой попался не такой бдительный, как той женщине, стрелять не стал. Бардак, конечно, раз я в форме, значит, свой. Хотя и понятно, почему он носом на посту клюет: их в боях сильно потрепало, потери у мотоциклетчиков большие, народу не хватает. А пополнение — хрен его знает, будет ли вообще.

Но я сюда не дисциплину проверять приехал. У меня другие задачи. Что же там разведчики такое захватили?

Зато в штабе полка бдительности было — хоть отбавляй. И бумаги проверили, и Василию Николаевичу Гордову отзвонились, уточняя, правда ли он меня посылал. Была бы у них возможность, и Кирпоносу бы позвонили, да вот незадача: не было с ним связи у мотоциклетчиков.

Между делом, пока проверяли мои полномочия, я выяснил, что полк доживает свои последние дни перед расформированием. На войне это рядовое дело — одни части формируют, другие — наоборот.

Но всё кончается, даже плохое, так что меня свели с командиром роты разведчиков, лейтенантом Андреем Быковым, среднего росточка русоволосый парнем, родом, наверное, откуда-то с Вологодчины: очень уж он окал. Узнав, зачем я прибыл, разведчик устало махнул рукой в сторону небольшого сарайчика.

— Пойдем, покажу. А заберешь — и вовсе хорошо. Очень уж его немцы отдавать не хотели. Моих ребят там осталось…, — и его усталые глаза будто потухли.

А в сарайчике стоял… Нет, вот представьте: идете вы по улице, а на дороге лежит… ну не знаю, нет, не деньги, а… картина из музея. Три богатыря. Или Мишки в лесу. Просто лежит и всё тут, а люди ее стороной обходят и брать себе никто не хочет. Вот такое чувство и у меня было. Потому что под Курском за этой машинкой до хрена народу с нашей стороны гонялось. А с той стороны, соответственно, примерно сколько же народу старались приборчик нам не отдать. А тут, считай, на два года раньше. На блюдечке.

Вот как описать это постороннему? Если коротко — металлический ящик длиной метра полтора и сантиметров восемьдесят в ширину. На гусеницах. Немецкая танкетка-торпеда «Голиаф». Задумка хорошая: подъезжает такое чудо к нашему танку, делает бабах — и всё, пишите письма. Оператор же сидит в укрытии, управляет этой подвижной миной по проводам.

Я попытался вспомнить. Кажется, использовать ее массово начали в 42-м. Похоже тут немцы испытывали эту штуку на местности. А значит, ломаться он будет чаще, чем ездить.

— Еще там портфель с бумагами, чуть не с эту дуру размерами, — пнул Быков гусеницу «Голиафа». Какие-то схемы…

— Андрей… как тебя по батюшке? — всё ещё охреневая, спросил я.

— Геннадьевич, — ответил лейтенант. — А что?

— Ты мне, дорогой товарищ Андрей Геннадьевич, напиши список всех причастных к этому делу. Особенно погибших. Описать бой, подробности того, как захватили эту… штуку. Рапорт дай. Понял? Приложи документы испытателя. Где он кстати?

— А кто ж его знает? — пожал плечами лейтенант. — Наверное, закопали уже. Чтобы вонять не начал.

— Ладно, беги, рапорт пиши? Как следует только! Дело тут пахнет орденами.

— Понял, как не понять, товарищ старший…

— Брось, не части, — отмахнулся я. — Ничего не обещаю, но может, и будет вам награда. Я постараюсь, чтобы была.

Заглянув в портфель, я увидел, что он полон какими-то схемами, документами и прочей научной непоняткой. Похоже на протоколы фронтовых испытаний. Сверху приколот листочек с описанием. По крайней мере, мне на первый взгляд так показалось. Хоть и хвалила меня Эмилия, но я-то понимаю, что немецкий мой — так себе, с пятого на десятое. Особенно в этих технарьских дебрях, где слова по три метра длиной. Ладно, разберутся.

— Забираю, конечно, — сказал я. Теперь бы добраться до Киева с этой самой танкеткой. Она ж, зараза, тяжелая, в эмку не влезет, грузовик нужен.

— Или самолет, — добавил довольный разведчик.

— Ну да, или…Это ты о чем сейчас? — спросил я.

— Так вон полевой аэродром, — показал мне Быков. — Сходи, может, и повезет. В этой дуре центнера три с половиной будет, в кармане не унесешь.

Я обошел танкетку. Корпус был изготовлен из стали и разделен на три отсека. В заднем находилась катушка с трехжильным кабелем. Два кабеля предназначались для управления, один — для подрыва. В среднем отсеке располагались устройства и механизмы управления, в переднем — контейнер со взрывчаткой. В этот килограмм шестьдесят тротила влезет. Плюс-минус пара кило. Все это приводилось в движение электромоторами Bosch, вон они торчат, никакого кожуха нет.

Взяв в руки белый пульт с ремнем, я убедился, что кабели отсоединены, а то мало ли что, вдруг аккумуляторы не до конца разряжены, пощелкал рычагами. Один, вверху предназначался для поворотов машины влево или вправо; слева — рычажок с тремя позициями для контроля движения. Вперед, стоп и назад. Ничего сложного. Взрыв осуществляется поворотом ключа, который надо вставить в скважину на пульте. Вот и все, на что сподобился сумрачный тевтонский «гений».

— И какой у нее запас хода?

— Скорость, скорость какая?

Ко мне подошли бойцы из мотоциклетного полка. Красные от недосыпа глаза, серые лица…

Я полистал документы, нашел завалившееся описание.

— Не густо, мужики. Десять километров в час. Танк не догонит. Разве что навстречу…

— Запас хода и вовсе маленький — моторчики на аккумуляторе, сколько они там протянут? Потом подохнет.

Один из красноармейцев потрогал тонкую броню.

— Ее из пистолета можно пробить

Народ закивал, кто-то чиркнул спичкой, бойцы закурили.

— Это сейчас она такая. Да и сделана для испытаний. А потом… — я махнул рукой. Сколько крови нам эти танкетки попили на Курской дуге! Фашисты создали более совершенный вариант Голиафа. На бензине. И тротила туда запихнули в два раза больше.

— Что потом?

Народу было интересно, подтянулись новые красноармейцы.

— Придумают на нашу погибель новые бандуры. Даже не сомневайтесь.

— А вы ее на чем притаранили? — удивился я. — Пешком ее даже большим коллективом не поносишь.

— Да кто ж ее на себе таскать собирался? — усмехнулся подошедший Быков. — На чем немчура везла, на том и поехали. Вот только грузовичок тот растворился как ложка сахара в кипятке: не успели разгрузить, а тут уже ребята с такими петлицами забегали, будто мы не грузовик пригнали, а самое малое штук пять генералов в плен взяли. Так что, — он смешно вывернул карманы, заодно вытряхивая из них мелкий мусор, — кто не успел…

— … Тот опоздал, — закончил я за него. — Ты сарайчик прикрой пока, и никого сюда не пускай. Даже ребят со звездами в петлицах.

— Такие тут не ходят, — засмеялся Быков. — Посторожим, вопросов нет.

***

Аэродром, хоть и был полевым, временным, но народу тут крутилось немало. А может, мне так показалось, кто ж его знает. На КПП, куда меня отправил часовой, у меня в который уже раз за сегодня проверили документы и показали, где штаб. Но до него я не дошел, потому что по дороге я встретился с Егором Саблиным, младшим лейтенантом из Узина.

— О, какие люди, — остановил его я. — Ты куда так мчишься? Решил до Киева пешком добежать?

— Да тут не только до Киева, и куда подальше может выйти, если расстояние мерить, — сказал Егор, останавливаясь. — Это же начальники могут на машине по аэродрому покататься, чтобы сапоги не пылить, а младшие лейтенанты всё больше пешком и бегом.

Мы обнялись. Хоть и встречались всего однажды, но он мне тогда понравился. Хороший парень, весь на оптимизме, рядом с ним себя бодрее чувствуешь.