— Да вы очень старались! Но напрасно.

Вы неправильно меня понимаете! Ну, сколько можно повторять, что с вашим мужем меня ничего не связывает?

Я горячилась, она не слушала. Я замолчала и едва разобрала бормотание:

— …на этом свете не вышло. Я ухожу в другой мир и буду проклинать вас оттуда…

Ксения Михайловна не положила трубку на рычаг, а, очевидно, уронила. Мне слышалась какая-то возня и шорохи. Я надрывала голосовые связки, звала ее по имени, вопила «алло! алло!» Ответа не было.

Набрала служебный номер Виктора Владимировича:

— Срочно поезжайте домой! Ксения задумала плохое. Адрес! Продиктуйте мне свой адрес, вызову «скорую».

— Зачем сразу «скорую»? — сопротивлялся он.

— Очнитесь, вы! Олух замороженный! Ваша жена на тот свет собралась и уже, наверное, отправилась. Адрес!

Дома усидеть я не могла. Металась из угла в угол, точно по моей реальной вине несчастье могло случиться. Выскочила на улицу, поймала такси и назвала адрес Козловых.

Врачи «скорой» уже стояли у двери. На их звонок никто не отвечал.

— Надо взламывать! — сказала я.

— Вы — родственница? Под вашу ответственность?

— Родственница, — соврала я. — Скорее! Торопитесь!

У водителя «скорой» нашелся ломик, которым дверь ловко и быстро открыли.

Ксения Михайловна хотела отравиться. Собрала весь немалый хранившийся в доме запас лекарств и выпила. Ее спасло то, что началась рвота, да и врачи вовремя подоспели. Я пряталась в соседней комнате, боялась, как бы моя физиономия не вызвала новый нервный приступ. С ужасом смотрела на гору коробочек, баночек и блистеров от пилюль. Чудовищно! Человек одной ногой стоял в могиле!

Виктор Владимирович приехал, когда Ксению Михайловну готовились выносить в карету «скорой помощи». Впервые я увидела на его лице игру чувств и эмоций. Он страшно испугался за жену: покрылся пятнами, а глаза приобрели цвет и выразительность. Не позволил уложить жену на носилки:

— Нет, нет, вы можете уронить! Я сам!

Взял ее, обморочно бесчувственную, на руки и понес вниз.

К слову сказать, Ксения Михайловна была подстать своему блеклому мужу. Худенькая невзрачная пожилая девочка. Откуда в тщедушном тельце вулканы страстей?

Через несколько дней Ксению Михайловну из отделения токсикологии перевезли в другую больницу — психиатрическую. Поставили диагноз — шизофрения.

Виктор Владимирович, еще пуще посеревший от горя, делился со мной:

— Врачи говорят, что болезнь запущена. Надо было раньше обращаться. Но кто бы мог подумать?

«Я! — хотелось напомнить. — Я тебе сколько раз твердила, что у нее проблемы с психикой? А ты: ревность — черта характера! Вот едва и не потерял дорогого человека!»

Но ничего говорить, естественно, не стала. У него и так бед по макушку, зачем упрекать.

Мужу эту историю, подробно и с деталями, я рассказала. Признаться, боялась, что добровольный информатор, который Ксении Михайловне звонил, решит просветить и моего супруга в отношении наших регулярных обедов. Лучше уж я сама все точки расставлю. Когда закончила говорить, отчетливо прочитала на мужнином лице хмурое сомнение: было или не было, а дыма без огня…

И это психически здоровый человек!

«Секир-башка! Голову тебе оторву!» — обозначал мой жест: кулак на кулак и вращательные движения.

— Но я тебя предупреждал! — беззвучно, одними губами артикулировал муж.

Мы обменивались с ним «любезностями» за спиной у гостей, которые минуту назад пожаловали в наш дом. Но все по порядку.

Воскресенье, вечер. Это принципиально: не благословенный в преддверии выходных пятничный вечер, не субботний вечерок. Воскресный. Завтра на работу, детям в школу, куча несделанных дел.

Таисия, наша младшенькая, раскапризничалась. Она учится во втором классе, панически боится «двоек», хотя никто ее за плохие отметки не наказывает. Но на Тасю «двойки» наводят такой же панический ужас, как пылесос во младенчестве. Она называла его, страшного зверя, «калесос». Когда доченька была маленькой, в квартире убирали исключительно во время ее уличных прогулок. А если Таська себя плохо вела, то отправлялась не в угол, а посидеть на коробке с пылесосом. Мгновенно шелковой становилась.

— Нам по рисованию задали фигуры речи! — хныкала, куксилась Тася. — Надо нарисовать фигуры речи] Не хочу «двойку» получать.

Я пыталась спокойно объяснить, что фигуры речи нарисовать невозможно, призывала точно вспомнить домашнее задание. Но Таська упорно стояла на своем и в конце концов добилась желаемого — разревелась.

Природа ее истерики мне была отлично ясна. Ребенок устал — всей семьей мы полдня гоняли на роликах в парке. Если бы Тася немного отдохнула, поспала пару часов, то плаксивости не наблюдалось. Но я не могу положить спать ребенка в семь вечера, чтобы разбудить в девять и заниматься рисованием! Это — уж полное нарушение режима! Да и не уснет она сейчас, когда маячит ужас «двойки», будет реветь до полуночи. Сошлись на том, что я позвоню учительнице и выясню, что именно было задано.

Долго расшаркивалась перед учительницей, понимая, что у нее тоже суматошный воскресный вечер, что, если все родители будут звонить и выяснять — «что нам задано по рисованию», то никакого терпения не хватит.

— Геометрические фигуры? Спасибо большое! Еще раз извините за беспокойство!

Положила трубку и ахнула:

— А какие, собственно, геометрические? Ой, забыла уточнить! Но не звонить же снова! Ольга Сергеевна решит, что мы — полные кретины.

— Таська, не мелочись, — подал голос муж. — Рисуй сразу тетраэдр.

— Отлично! — повернулась я к мужу, который спокойненько сидел в кресле и читал газету. — Вот ты, папочка, сейчас и займешься с дочерью рисованием! А у меня вагон и маленькая тележка домашних дел. Выполняй отцовский долг!

— Нас титрадеру не учили! — сделала очередную попытку зареветь дочь, хотя все время моего разговора с учительницей не плакала, внимательно прислушивалась.

— Треугольники, круги, квадраты! — безоговорочно постановила я. — Саша, Таська тебе дочь или где?

— Цветочек мой! — поднялся Саша. — Как говорится: дети — цветы нашей жизни, собери букетик, подари бабушке.

Мы бы так и сделали, но обе наши бабушки живут в других городах.

Мой сегодняшний домоводческий воз: помыть посуду, которой завалена кухня после завтрака, обеда и ужина, развесить постиранное белье, отутюжить одежду на завтра — мужу, себе, детям. А до чудодейственной косметической маски из огурцов с медом опять дело не дойдет? Ведь ее рекомендовано каждый вечер накладывать. Я уже несколько раз в маске засыпала, на постельное белье утром жутко было смотреть.

Ночью обещали дождь, поэтому на балконе вешать постиранное не годится. В коридоре у меня есть крючки, замаскированные у одежной вешалки, и рядом с кухонной дверью. Натянула на них веревки и развесила белье.

Из детской донесся подозрительный тихий писк. Ясно! Коля не уроки делает, а играет на компьютере. Звук приглушил, но не полностью.

Коля учится в пятом классе. С переменным успехом. Перемены в лучшую сторону прямо связаны с моим надзором.

— Ты уроки сделал? Кто тебе разрешил компьютер включать? — ворвалась я в комнату.

— Сделал. Нам только по русскому задавали и по природоведению.

— Показывай русский.

— Ну, мам! — скривился Коля. — Честно сделал! Там легко было.

— Тетрадь! — протянула я руку.

Сыну ничего не оставалось, как вытащить из завала тетрадь.

Я прочитала первое предложение из заданного упражнения и ничего не поняла. «Паха-ладала нарике» Что бы это значило? Первой мыслью было: экспериментируют! Заставляют детей писать на каком-то иностранном языке вроде украинского или киргизского, в которых принята кириллица. Потом, после пятого прочтения до меня дошло! Требовалось написать: «Похолодало на реке».

Совершенно точно знаю, что мой дорогой сын Колечка не страдает дислексией — психическим недугом, при котором обучить ребенка грамоте крайне сложно. Все у него в порядке с психикой! Просто Колька одной рукой делал домашнее задание, другой водил мышкой компьютера. Играл и одновременно выполнял упражнение по русскому.