На самом деле эта женщина всегда обладала такой силой — как, впрочем, и все остальные люди, — но только не подозревала об этом. И вот в критической ситуации эта сила вырвалась на свободу.

Синанджу было способом раскрепощения человеческих возможностей. Римо ничем не отличался от остальных людей. Просто он умел сделать так, чтобы разум не становился на пути его рефлексов.

И, как правило, ему это удавалось.

Когда Чиун не смотрел на него с такой тревогой.

Когда сам Римо не чувствовал себя таким разбитым.

В иные дни, в иные времена...

— Ну все, сдаюсь. Не имею ни малейшего понятия, что происходит в этой чертовой комнате.

— Сейчас, наверное, ничего и не происходит, — сказал Чиун, — раз ты заявил, что сдаешься.

— О чем ты говоришь? Объясни по-человечески.

— Меня беспокоит, правильно ли ты дышишь? Не мешают ли тебе раздражение и физическая усталость дышать как полагается? Не втягиваешь ли ты в себя слишком много воздуха?

— Что ты, конечно, нет.

— В таком случае кое-что должно быть тебе известно не хуже, чем первому Мастеру Синанджу, жившему задолго до того, как началась печальная история человечества. А именно: над истинным совершенством духа время не властно. Ни одна война не повергнет его в прах, как повергла многие империи. В отличие от египетских пирамид, ему не страшны никакие воры. У тебя есть то, что останется с тобой на всю жизнь. Это мастерство, которому я тебя обучил.

Римо посмотрел на свои руки. Они были такими же, как и многие годы назад, когда он только начинал. Зато теперь они умеют многое из того, о чем он прежде и не подозревал.

— Ты прав, папочка, — сказал он.

— Так давай уедем из этой страны, в которой ты в силу обстоятельств появился на свет, и хотя бы раз сделаем что-то для моей родной деревни Синанджу, чьи сокровища пропали по твоей милости.

— Они не пропали, папочка, их украли, — возразил Римо.

Чиун направился к двери.

— Я хочу посмотреть выставки «Обитатели моря» и «Мир будущего», а не слушать, как ты себя выгораживаешь, — буркнул он.

— Мне очень жаль, что сокровища Синанджу похищены, но в этом нет моей вины. Ты прекрасно знаешь, что их украл этот тип из северокорейской разведки. Я не виноват, что его убили до того, как он успел рассказать, где их спрятал. Весь этот трюк понадобился ему для того, чтобы заставить тебя работать на Северную Корею.

— Именно поэтому я и говорю, что во всем виноват ты.

— Каким же образом?

— Если бы ты не кричал, что не станешь служить ни одной стране, кроме Америки, никто не похитил бы наших сокровищ, чтобы переманить нас на свою сторону.

— С таким же успехом можно обвинить человека, который не пожелал сдаться террористам, приняв их требования. Что за чепуху ты мелешь, папочка!

— Но сокровища так и не найдены. Сокровища, накопленные за пять тысячелетий! Их нет, и в этом виноват ты.

— Да ведь ты к ним даже не притрагивался! Что толку, если они пролежали пять тысяч лет? Подарки от Александра Македонского, от императоров династии Минь... Груды позеленевших римских монет и прочая ерунда, не имеющая теперь абсолютно никакой ценности. Слиток алюминия, сохранившийся с первого тысячелетия до нашей эры. В те времена это был редкий металл, а сейчас за него не купишь и банки лимонада.

Римо чувствовал себя немного бодрее. Чиун тоже, поскольку к его питомцу вернулась прежняя неблагодарность. Значит, он выздоровел.

Пока они шли по дорожке к Эпкотовскому центру, Чиун рассказывал ученику о чудесах мира, об императорах, о сокровищах, которые они могли бы получить, о трюках, к которым могли бы прибегнуть, чтобы заморочить голову самым мудрым правителям. Перед ними открывалась уйма новых возможностей, но сперва Чиуну хотелось заглянуть и «Мир будущего».

Добравшись до кондоминиума, Смит не застал своих подопечных. Ему пришлось ждать несколько часов. Начало уже темнеть, когда он услышал легкие шаги Римо и его наставника.

— Я рад, что вы вернулись, Римо, — сказал Смит. — У нас мало времени.

— Да, именно об этом я и хотел с вами поговорить, Смитти. Боюсь, наше сотрудничество подошло к концу.

— Бросьте шутить, Римо. К нам проник русский генерал, которого никому еще не удавалось остановить. Наступает конец света.

— То же самое вы говорили, когда пропали сокровища Дома Синанджу. Между прочим, они до сих пор не найдены, — заметил Римо.

Чиун был так тронут словами своего ученика, что чуть не прослезился. Конечно, Римо нарушил главную заповедь, которую обязан соблюдать подданный по отношению к императору: подданный не должен говорить императору правду. Следовало ограничиться намеком. Император никогда не ошибается и не подлежит осуждению. Император — это человек, который всегда принимает правильные решения, разумеется, только после того, как они ясно сформулированы для него подданными.

Римо должен наконец усвоить правила этикета. Чиун продемонстрирует ему, как полагается прощаться с императорами. Теперь, на пороге новой жизни, Римо это пригодится. Долгие годы службы Безумному Императору Смиту, который не пожелал воспользоваться искусством Синанджу, чтобы захватить американский трон, именуемый президентским креслом, подошли к концу.

В самых изысканных и цветистых выражениях Чиун воспел хвалу Харолду У. Смиту, чье имя навсегда войдет в анналы Дома Синанджу как имя величайшего безумца, стоящего у кормила власти в стране, которую открыл Чиун.

Словословия заняли добрых двадцать минут, после чего Смит поблагодарил старого корейца и обратился к Римо:

— Чего вы ждете? Я должен ввести вас в курс дела. Ситуация очень сложная.

— Смитти, когда Чиун говорил, что славное имя Харолда У. Смита останется на скрижалях истории Дома Синанджу вместе с именами Александра Македонского, римского императора Августа и знаменитых фараонов, он намекал, что пришла пора прощаться. Я тоже прощаюсь с вами.

— Вы не можете этого сделать. По крайней мере, сейчас.

— Сейчас или потом — какая разница, Смитти? Мне кажется, я выполнил свой долг перед Америкой. Прощайте.

Римо с Чиуном направились к дому. Смит вошел вслед за ними. Их квартира находилась на первом этаже и была окружена небольшой крытой галереей с видом на фонтан. Плеск воды заглушал голоса лучше любого электронного устройства.

— Могу я, по крайней мере, узнать, на какую страну вы собираетесь работать? — спросил Смит.

В глубине души он знал, что Римо прав. Он сделал для своей страны гораздо больше, чем кто бы то ни было. Год за годом он тянул лямку, никогда не увиливал от заданий и никогда не подводил своего руководства. И как отблагодарила его Америка? Даже самому большому патриоту рано или поздно все это должно надоесть.

Римо сказал, что пока не знает, куда они с Чиуном отправятся.

— Возможно, — продолжал он, — я не стану вообще ни на кого работать, а буду отдыхать, смотреть на пальмы и пирамиды. Не знаю. Я устал. Смертельно устал. Так что прощайте, Смитти. Желаю вам удачи.

— Значит, пока еще не решено, на кого вы будете работать?

— Нет, — ответил Римо.

— Если не возражаете, я хотел бы поговорить с Чиуном.

— Вы все равно его не поймете.

— Я попытаюсь, — сказал Смит.

Римо вошел в комнату, где Чиун укладывал свои кимоно.

— Он хочет с тобой поговорить, папочка.

— Ага. Вот увидишь, он никаких денег не пожалеет, только бы мы остались. Я всегда подозревал, что золото, которое доставляют в деревню Синанджу американские подводные лодки, — жалкие гроши. Я вправе претендовать на более высокое жалованье. Пойдем, послушаем, что он нам скажет.

— Да нет, я, пожалуй, побуду здесь, — ответил Римо.

Он знал: Чиун никогда не поверит, что Смит бескорыстно служит своей стране и что золото, которым он расплачивается с Чиуном, принадлежит не ему, а казне. Римо попрежнему любил свою страну. Он навсегда останется американцем, и ему не хотелось смотреть, как Смиту будут выкручивать руки, пусть даже в соответствии с тысячелетними традициями Синанджу.