— Дженни Флетчер, — сказал Кейдж, скрестив руки на широкой груди и недоверчиво уставившись на нее, — ты хочешь сказать, что никогда не ходила на свидание с кем-нибудь еще?

— Вовсе не потому, что меня о том не просили! — резко возразила она, защищаясь.

Кейдж вытянул вперед руки:

— Спокойно, девочка. Я вовсе не имел в виду этого. Да стоит тебе только захотеть, за тобой табунами побегут все парни в городе.

— Я вовсе не хочу, чтобы они за мной бегали. Звучит очень недостойно.

Она вспыхнула, и Кейдж не мог удержаться, чтобы не коснуться ее щеки ладонью. Она отклонила голову, и его рука повисла в воздухе.

— Я думаю, что ради тебя мужчина вполне мог бы забыть о своем достоинстве, Дженни, — грустно заметил он, а потом продолжил уже в более игривом тоне: — Но ты не обращала внимания на других парней, потому что это было бы нечестно по отношению к Холу.

— Совершенно верно.

— И даже тогда, когда вы оба были в техасском христианском университете?

— Да.

— Гм… — Кейдж автоматически потянулся за сигаретной пачкой, потом вспомнил и засунул ее обратно в карман. Его взгляд неотрывно преследовал Дженни. — А когда Хол сделал тебе предложение?

— Несколько лет назад. Я думаю, на старших курсах Техасского университета.

— Ты думаешь? Ты не помнишь? Как ты могла забыть тот момент, когда земля поплыла у тебя под ногами?

— Не дразни меня, Кейдж!

— Земля не поплыла?

— Совсем не так, как в кино.

— Ты смотрела плохие фильмы. — Он значительно подмигнул ей.

— Зато я знаю, какие смотрел ты, — возразила она, бросив на него укоризненный взгляд. — Те самые, что Сэмми Макхиггис показывает у себя в бильярдной после полуночи.

Кейдж попытался сохранить серьезное лицо, слыша ее высокомерный тон, однако бросил пустые попытки и позволил улыбке коснуться его губ.

— Леди приглашены. Хочешь пойти со мной как-нибудь?

— Нет!

— Почему же нет?

— Почему нет? Да потому, что я не хочу скончаться от ужаса и отвращения, просматривая эти фильмы. Они отвратительные.

Он склонился к ней ближе и язвительно заметил:

— А откуда ты знаешь, что они отвратительны, если ни разу их не смотрела? — Она хлопнула его по плечу, и он отвернулся, сохранив в памяти аромат ее свежей, пахнущей весенними цветами кожи. Постепенно улыбка на его лице померкла, сменившись хмурым выражением, появившимся у него, едва он снова взглянул в ее глаза. — Дженни, когда Хол попросил тебя выйти за него замуж?

— Я же сказала тебе, это…

— Где вы были? Опиши, что вас окружало? Что произошло? Он преклонил колени? Это случилось на заднем сиденье его автомобиля? Днем? Ночью? В кровати? Когда?

— Прекрати! Я же сказала тебе, что я не помню.

— Да было ли вообще это? — Его голос был так тих, что она невольно обратила внимание.

— Что ты имеешь в виду?

— Он вообще хоть раз произносил эти слова вслух? «Дженни, ты выйдешь за меня замуж?»

Она отвернулась от него:

— Мы всегда знали, что нам предстоит пожениться.

— Кто всегда знал? Ты? Хол? Мама и папа?

— Да. Все. — Она повернулась к нему спиной, намереваясь вернуться домой. — Я должна идти туда и…

Его теплая, тяжелая рука сомкнулась вокруг ее запястья и притянула назад.

— Скажи Холу, чтобы он не ехал в это идиотское путешествие.

Она обернулась:

— Что?

— Ты меня слышала. Скажи, чтобы он оставался дома, которому по праву принадлежит.

— Я не могу.

— Ты — единственная, кого он послушается. Ты же не хочешь, чтобы он уехал, правда? Правда? — повторил он с большим нажимом в голосе, не услышав ответа.

— Да! — вскричала она, высвобождая руку. — Но я не могу встать между Холом и той миссией, которую, как он уверен, возложил на него Господь.

— Он любит тебя?

— Да.

— И ты его любишь.

— Да.

— Ты же хочешь выйти за него замуж, хочешь, чтобы у вас был дом и ребенок и все такое прочее, так?

— Это наше дело. Хола и мое.

— Проклятье, я вовсе не вмешиваюсь в вашу личную жизнь. Просто стараюсь удержать своего родного брата от пули. Я по-прежнему, что бы ни думали на этот счет, являюсь членом этой семьи, и ты должна мне ответить.

Дженни чувствовала себя подавленно, ей было стыдно, что она тоже отстранила его в своем сознании от семейных дел, как часто поступали и его родители. В этой ситуации она была лишняя, а не Кейдж. Она посмотрела ему в глаза:

— Конечно же, хочу. Я много лет ожидала этого замужества.

— Прекрасно. Тогда, — продолжал он уже гораздо спокойнее, — притопни ногой. Выдвини ультиматум. Скажи ему, что тебя здесь не будет, когда он вернется обратно. Дай ему понять, как ты к этому относишься.

Она покачала головой:

— Он чувствует, что призван для этого. Это его путь.

— Тогда уведи его прочь. Сделай так, чтобы он сбился с этого пути, Дженни. Я ценю его так же высоко, как и ты. Но, черт возьми, если президенты, дипломаты и наемники заварили эту кашу в Центральной Америке, как, проклятье, Хол думает ее решить? Он ввязывается в то, о чем не имеет ни малейшего представления.

— Господь защитит его.

— Ты просто повторяешь то, что от него услышала. Я тоже знаком с Библией. Ее вдолбили мне в голову. И одно время меня очень интересовали все эти иудейские войны. Да, им удалось чудом выиграть пару сражений, однако у Хола в подчинении нет армии. У него нет даже одобрения правительства США. Господь дал нам мозги, чтобы мыслить разумно и взвешенно. То, что делает Хол, неразумно.

Дженни готова была от всего сердца с ним согласиться. Однако Кейдж слишком хорошо умел играть словами и манипулировать правдой, чтобы создать иллюзию своей правоты. Согласиться с мыслями Кейджа граничило для нее с ересью. Кроме того, ее долгом было оставаться верной Холу и делу, которому он себя посвятил.

— Спокойной ночи, Кейдж.

— Сколько ты уже живешь с нами, Дженни?

Она снова замолчала.

— С тех пор, как мне исполнилось четырнадцать. Почти двенадцать лет.

Хендрены взяли ее после того, как погибли ее родители. Однажды, когда она была в школе, у них в доме взорвался газовый баллон, и все сгорело дотла. Позднее она вспоминала, что, сидя на уроке алгебры, слышала пожарные сирены и вой машин скорой помощи. Однако еще не знала, что ее родителям и маленькой сестренке, оставшейся дома с больным горлом, уже ничем не поможешь. Ее отец забежал в обеденный перерыв домой, чтобы проведать сестренку. Еще до наступления темноты Дженни осталась одна в этом мире, не имея ни единой вещи, за исключением одежды, бывшей на ней, когда она отправилась в тот день в школу.

Флетчеров связывали дружеские отношения с их пастором, Бобом Хендреном и его женой Сарой. А поскольку у Дженни не осталось живых родственников, ее будущее практически не обсуждалось.

— Я помню, как вернулся домой из колледжа на День благодарения [2]и обнаружил там тебя, — сказал Кейдж. — Мама превратила свою комнату для шитья в спальню маленькой принцессы. Наконец-то у нее появилась дочка, о которой она всегда мечтала. Мне сказали, чтобы я обращался с тобой как с членом семьи.

— Твои родители были очень добры ко мне, — слабым голосом призналась Дженни.

— И поэтому ты никогда не могла устоять перед ними?

Ее оскорбили его слова, и это было заметно.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь!

— Напротив, очень хорошо понимаешь! Прошло двенадцать лет с тех пор, как ты в последний раз самостоятельно принимала решения. Неужели ты боишься, что они выбросят тебя на улицу, если ты с ними не согласишься?

— Звучит абсурдно! — изумленно воскликнула она.

— Нет. Просто грустно, — заметил Кейдж, подставляя ветру тяжелый, квадратный подбородок. — Они решали, кто может и кто не может быть твоими друзьями, какую одежду тебе носить, в какой колледж поступать и даже за кого выйти замуж. А сейчас, похоже, от них зависит, когда случится свадьба. Возможно, ты позволишь им планировать и своих детей тоже?