На третий день, когда запасы воды подошли к концу, нам пришлось сделать вылазку. Мы выбрали момент, когда в поле зрения остались только два мислика; я вышел первым и уничтожил их двумя выстрелами. Тем временем Ульна торопливо наполнила мешки смесью льда и твердого воздуха. После долгой возни мне все-таки удалось вскрыть один из металлических ящиков в нижнем зале: в нем оказались стопки металлических пластинок с выгравированными знаками, похожими на письменность кхмеров. Этот ящик мы превратили в цистерну для воды. Во время второй вылазки нам посчастливилось найти слева от купола глыбы чистого льда и сразу наполнить ящик почти до краев. Я говорю «посчастливилось», потому что в дальнейшем мислики все время ползали вокруг башни сотнями.

Когда я думаю о фантастическом стечении множества счастливых обстоятельств,благодаря которым мы уцелели, я иной раз спрашиваю себя, уж не хранило ли нас, как говорится, провидение? Но тут же я вспоминаю, что те, кому не повезло, не возвращаются и, естественно, не могут рассказать о своем невезении, хотя таких, несомненно, гораздо больше, нежели счастливчиков.

Но дни шли и я уже начал сомневаться в нашей удаче. Что касается Ульны, то она давно утратила всякую надежду и погрузилась в безысходную скорбь. Куда девалось ее былое мужество? Особенно тяжко повлияла на нее гибель брата. С отчаянием смотрел я, как она тает день ото дня, почти совсем не ест и становится все бледнее и слабее. Часами сидела она рядом со мной, держась за мою руку.И хотя мы оба прекрасно знали, что любим друг друга, даже в этом не было нам утешения, потому что суровая мораль синзунов запрещает говорить о любви,когда семья в трауре. Объясняться в любви синзунке, которая только что потеряла брата,было бы не просто невоспитанностью, а страшным оскорблением.

В один из таких дней- если только можно говорить о днях в этом царстве мрака- мы сидели под куполом. Несколько мисликов пересекли луч моей лампы. В черном небе бледно светились продолговатые пятна далеких галактик. И вдруг ослепительный свет брызнул откуда-то с высоты, заливая город, отбрасывая резкие тени от шпилей и башен, устремленных в небо. Потом свет ударил по куполу, заставив нас вскрикнуть от резкой боли в глазах.

— Ульна, это иссы! Иссы!

Трясущимися руками я помог ей надеть шлем и сам приготовился к выходу. Надо было во что бы то ни стало дать знак, что мы здесь. Я вставил в магазин пистолета штук двадцать «горячих» пуль, приоткрыл дверь и начал стрелять. В отличие от «теплых» пуль, повышающих температуру всего на несколько десятков градусов «горячие» выделяют тепло в сотни градусов и дают яркие вспышки. Я стрелял без перерыва, целясь в ближайшую кучу мисликов; когда патроны кончились, Ульна протянула мне свой пистолет. Луч прожектора ощупывал равнину.Раза два он прошел над куполом,потом замер. Аппарат начал снижаться, очень медленно, как нам казалось, но в действительности даже излишне быстро. Свет прожектора отражался от обледенелой почвы, создавая вокруг неясные сумерки, в которых я наконец различил на высоте нескольких метров гигантскую вытянутую тень: это был не ксилл, а звездолет синзунов, «Тсалан»!

— Ульна, это твои!

Она упала на лед в глубоком обмороке. Подхватив ее на руки, я побежал к звездолету; он уже опустился, окутанный туманом кипящего воздуха. Скользя в полужидкой каше,спотыкаясь о мертвых мисликов, я с трудом сохранял равновесие, стараясь не уронить Ульну. Две фигуры в скафандрах подхватили ее из моих рук, повели меня за собой. Мы поднялись по входной лестнице, прошли шлюзовую камеру, и я очутился в коридоре «Тсалана» лицом к лицу с Суиликом и… Акейоном!

Первая моя реакция была совершенно нелепой: я отвел Суилика в сторону, упрекая его за то, что он прилетел, потому что для иссов это слишком опасно. Вместо того чтобы возмутиться, он с улыбкой ответил:

— Землянин Слэр остался таким же. На тебя никак не угодишь. Кто-то должен был показать дорогу!

— Но ведь Акейон знает!…- возразил я.

— Акейон после пережитых приключений до сих пор не может опомниться. Он тебе сам все расскажет.

С нас уже стаскивали скафандры. Ульну, все еще в обмороке, унесли в госпиталь,где я когда-то лежал.Ею занялся сам великий Виседом, хотя он сразу сказал, что с этим случаем справится любой студент. Когда Ульна открыла глаза, мы с Суиликом вышли, оставив ее с отцом и братом.

Четверть часа спустя все собрались в кабине управления. «Тсалан» был уже в ахуне, или, как говорят синзуны, в рр’ооре, на пути к галактике кайенов, где нас ожидали с ксиллами Эссина и Бейшит. Вот что рассказал нам Акейон о своем необычайном приключении.

Когда башня обрушилась на «Ульну-тен-Силлон», Акейон от толчка вылетел из кресла, ударился о переборку и потерял сознание. В таком состоянии он пролежал более трех базиков. Когда Акейон наконец очнулся, он понял, что погребен под развалинами. Особенно это его не обеспокоило- припасов и энергии в ксилле хватило бы на несколько месяцев,- но его волновала наша судьба, и он сразу начал думать, как бы ему освободить ксилл и взять нас на борт.

Броня ксилла выдержала, никакой утечки воздуха Акейон не обнаружил. Двигатели тоже работали нормально, однако приподнять всю гору обломков они не смогли. В этом и заключается неудобство маленьких ксиллов: у них высокая скорость, превосходная маневренность, но недостаточная мощность. И тогда Акейон, сознавая смертельную опасность подобного маневра, решил сразу уйти в ахун, а затем вернуться за нами.

Казалось, переход в ахун совершился нормально, разве что толчок был гораздо сильнее обычного. Но когда Акейон почти тотчас совершил обратный маневр, он, вместо того чтобы вынырнуть в Пространство где-то поблизости от только что оставленной планеты, очутился в почти абсолютной темноте, непроницаемой даже для лучей снесс. Где-то в бесконечной дали едва светилось чуть заметное бледное пятно галактики, вернее, скопления галактик.

В этом месте рассказ Акейона был надолго прерван чисто техническим спором, который затеял Суилик. Иссы начали изучать ахун задолго до синзунов и в этом отношении стоят на голову выше остальных. Из всего разговора я понял следующее.

Переход в ахун на сей раз совершился не в космосе, как обычно, а с поверхности планеты, поэтому импульс оказался слишком силен. Частица Пространства вместе с ксиллом оторвалась от нашей Вселенной,пересекла ахун — если только можно пересечь Ничто- и врезалась в одну из негативных Вселенных, между которыми наша Вселенная зажата, как ломать ветчины между двумя половинками сандвича.

Итак,Акейон вынырнул в Пространстве антимира, к счастью, достаточно далеко от какого-либо скопления антиматерии. Некоторое время он не мог сообразить, куда попал. Счетчик радиации то и дело потрескивал, стрелка отмечала внезапные появления проникающих лучей. Такие счетчики служат для определения в Пространстве зон, где интенсивность космических лучей превышает допустимую норму. Но эти лучи резко отличались от обычных космических. К тому же космические лучи здесь, вдали от всех галактик, были бы ничтожно слабы.

— И вдруг я понял!- рассказывал Акейон.- Я вспомнил когда-то прослушанные лекции о теоретической возможности существования антимиров и о их особенностях. Сверхжесткое излучение, отмечаемое счетчиком, возникало в результате аннигиляции редких атомов антиматерии при столкновении с материей ксилла. Каждую секунду я мог попасть в область скопления антиматерии, и тогда — прощайте все миры и антимиры!

Он лихорадочно начал сверять показания регистратора кривой Пространства, счетчик Пространства-Времени, гравиметров и прочих сложных приборов, необходимых для полета в космос и через ахун. Если бы ему удалось точно рассчитать маневр,он бы еще сумел возвратиться в нашу Вселенную. Несмотря на все свое мужество и хладнокровие, Акейон нервничал. Но попробуй представить его положение: он был затерян где-то в антимире, еще более чужом, чем проклятые галактики мисликов, и каждую секунду мог превратиться в ничто, исчезнув в чудовищной вспышке аннигиляции. Словно подстегивая его разум, счетчик радиации потрескивал все чаще.