Мороз пробрался под комбинезон, Сандерс передернул плечами и пошел в избу.

Игнат вострил нож на оселке, Ахмедзянов, постукивая молотком, чинил капкан.

– Так где кулеш обещанный? – примирительно спросил Сандерс.

– Вон, в котле, – буркнул Игнат.

Сандерс скинул комбинезон, умылся и, навалив себе полную миску густой похлебки, взглянул на охотников. Он познакомился с ними неделю назад, когда, прилетев на Луковый Камень, решил на этот раз поохотиться в средней полосе, где как раз была зима. В фактории, куда Сандерс обратился с просьбой указать местных охотников, словоохотливый менеджер сказал, что только что два траппера набрали припасов, собираясь месяца на два в зимовье. Сандерс нашел их в местном баре, где Игнат и Харис заправлялись в дорогу тушенной в горшочках бараниной с зеленым горошком. Сандерс присел к столу, поставил трапперам выпивку, от которой они отвернулись – в дорогу, мол, выпивать не следует, – и сначала наотрез отказались брать его с собой. Мол, охота дело опасное, а он здесь человек новый, неопытный (или, как здесь говорили, необвыкший). Но на счастье Сандерса, в баре, оформленном в полном соответствии с местными охотничьими традициями, в центре увешанной трофеями стены на самом почетном месте царствовало чучело риталуса (вернее, как потом выяснилось, не чучело, а муляж). Сандерс не удержался и кивнул чучелу как старому знакомому, на что обратил внимание Харис.

– Что, трофей присмотрел? – Он хмыкнул. – И не думай. Мы с Игнатом уже почитай пятый десяток лет в леса ходим, а туда, где тварюги водятся, нас никаким калачом не заманишь.

Сандерс покачал головой:

– Да нет… я на этих ящерок никогда руку не подниму.

Охотники, уловив в его голосе не столько страх, сколько уважение, заинтересованно переглянулись.

– Это почему же?

Сандерс усмехнулся:

– Они столько раз вытаскивали мою задницу из полного дерьма…

Трапперы удивленно уставились на него:

– Где это?

– Там, – Сандерс кивнул вверх, – у моего друга была пара таких. И если бы не они, я бы тут перед вами не сидел. Хотя всегда считал себя крепким парнем.

Охотники вновь переглянулись, потом Игнат осторожно спросил:

– А как звали этого твоего друга?

– Касьян.

Игнат понимающе кивнул:

– А-а-а, младшенький из Полубоев… – Он на мгновение задумался, затем бросил испытующий взгляд на Хариса и вдруг предложил: – А знаешь, паря, коль не передумал, так и пошли.

Причем от денег они отказались наотрез. Харис просто презрительно фыркнул, а заросший бородой Игнат укоризненно посмотрел на Сандерса:

– Ты, паря, эти замашки демократические брось.

Тут Сандерс едва сдержал улыбку. Он знал, что в Российской Империи среди, так сказать, простого народа слово «демократический» имело явно негативный оттенок. Отчего так получилось в государстве, где все органы власти от уличных старост до губернаторов планет являлись избираемыми, а правительство формировалось на основе партии, получившей большинство в парламенте, – терялось в веках. Но столкнуться с этим вот так, нос к носу, оказалось весьма забавным.

– Это у вас, в Содружестве, как я слышал, за все платить надо, а здесь отродясь такого не было. Будешь вровень с нами избу убирать, дрова рубить, а больше от тебя ничего и не требуется. Ну, если для согрева возьмешь чего с собой, так от этого не откажемся, – добавил Игнат, помолчав. – Не откажемся ведь, Харис?

– Дар гостя – священный дар, – кивнул смуглый Харис, – Аллах не простит отказа.

Сандерс, удивляясь обилию редких напитков в баре, купил бутылку коньяка «Tres Venerable Delamain» и водку «Династия», о которой слышал, что она производится под патронажем августейшей фамилии российских самодержцев. Судя по цене, сравнимой со стоимостью коньяка, в это можно было поверить.

Водку они выпили в первый же вечер, по приезде в зимовье, а коньяк Сандерс решил оставить напоследок. Теперь было самое время открыть заветную бутылку.

– А что, господа, у меня тут бутылочка завалялась, – сказал он. – За удачную охоту, а?

– Это смотря что называть удачей, – хмыкнул Игнат.

Все еще хмурясь, он слазил в погреб, где с осени хранились соленья, Харис расставил мелкие тарелки под закуску. Сандерс уже заметил, что делали они все сообща, не сговариваясь, – видно было, что вместе мужики охотятся не первый год.

По избе поплыл аромат французского коньяка. Игнат повел носом.

– Это что ж за парфюмерия?

– Коньяк. Пятьдесят лет выдержки, – с притворной небрежностью ответил Сандерс, жалея, что такой напиток приходится разливать в непрезентабельные стопки, а не в подходящие тонкостенные бокалы-тюльпаны.

Игнат по привычке опрокинул коньяк в рот, Харис выпил маленькими глотками, Сандерс, как положено, насладился букетом, покатал напиток во рту и только после этого проглотил. Почмокав, Семеряков пожал плечами и подцепил на вилку соленых груздей.

– Ничего, пить можно. Только во рту – будто доски дубовые грыз и одеколоном запивал.

– А мне нравится, – не согласился Ахмедзянов, – мягкий, как поцелуй непорочной девы.

– Я вот Наташке расскажу, какие тебе девы мнятся, – пригрозил Игнат, похрустывая маринованной черемшой. – Сестру мою охмурил, басурман, а теперь, вишь ты, на непорочных потянуло, – пояснил он Сандерсу.

– Э-э, друг, мы уж с ней столько живем, что она только посмеется. А вот что кедровку каждый день пьешь, так это обязательно Наиле передам. Она тебе…

– Во-во… как друга заложить, так это ты можешь. – Игнат снова разлил коньяк. – Давай добьем твое пойло и нашей попробуешь. – Он подмигнул Сандерсу, качнув головой в сторону Ахмедзянова: – Вот дал Бог родственничка. Племянницу его сосватал, почитай уж пятьдесят годов, так с тех пор с ним и мучаюсь.

Когда Сандерс в первый раз прилетел на планету, о которой ему столько рассказывал Касьян Полубой, его поразил патриархальный уклад жизни поселенцев. Крупных городов не было – в столице жили едва ли тридцать тысяч. Селились в основном в умеренном поясе, видно по привычке. Преобладали фермерские хозяйства, основанные по семейному принципу. Поселки золотодобытчиков, несколько рыболовных хозяйств по берегам океана, но основное занятие – сельское хозяйство.

Заветной мечтой Сандерса было найти новорожденных риталусов и приручить хоть парочку. Да и на одного он бы согласился. При осторожных расспросах отношение местного населения к вывозу зверьков с планеты открылось как резко отрицательное. Местные риталусов сами не трогали и другим не давали; впрочем, и охотников не было – те, кто знал, что собой представляют эти животные, старались держаться от них подальше. Два отпуска Сандерс провел в стылых полупустынях Лукового Камня, где обитали риталусы, но так ни одного и не увидел. Может, и к лучшему. Смирившись, он уже собрался было поискать приключений на других планетах, как вдруг понял, что полюбил этот мир, где быт и нравы так отличались от всего, к чему он привык в Содружестве Американской Конституции. Люди, что ли, были проще, дружелюбнее, и если в Содружестве только декларировалось, что, мол, относись ко всем людям как к достойным, пока они не докажут обратного, то здесь и жили по такому принципу. Хотя, если вспомнить, и на тех планетах Российской Империи, где Сандерс успел побывать, отношения между людьми были такими же.

Вот и Семеряков с Ахмедзяновым приняли его как старого друга, безобидно подкалывая за неумение ходить на охотничьих лыжах и некоторые аристократические привычки, которые помогали в общении в Содружестве, но здесь оказались совершенно не к месту.

Игнат уже разлил по второй стопке кедровой настойки, и Сандерс почувствовал, что голова идет кругом – в настойке было градусов семьдесят. Они с Семеряковым закусывали салом, подмороженным, с розовыми прожилками, Ахмедзянов налегал на маринады и соленья.

– …вот так и живем, – говорил Игнат, подкладывая гостю грибов, – испокон у нас тут русские фамилии в ходу. Роднимся между своими: Семеряковы с Ахмедзяновыми, Крутиковы с Махтимагомедовыми, Бакулевы со Шнеерзонами. По воскресеньям кто в церкву, кто в синагогу, а кто в мечеть ходим.