– Угадайте, племянник.

– Племян.. – Мистер Беллами выпучил глаза и отчетливо пошатнулся. – Нет, нет, Джон, вы же не дядя Мармадьюк, нет? – жалобно спросил он.

– Именно он, мой мальчик. Я действительно тот самый недостойный родственник, который теперь ждет, чтобы ему пожали руку.

– Черт бы меня побрал! – простонал мистер Беллами и рухнул в кресло, тут же вскакивая, кланяясь и роняя шляпу в полнейшем замешательстве.

– Тебя можно поздравить, Руперт?

– Так вы… вы, сэр… Джон Гоббс, мой дядя?

– Да. И надеюсь, теперь мы сойдемся еще ближе. А вот и настоящий Джон Гоббс. Не уходите, Джон! Давайте сядем и втроем обговорим все детали…

– Джонни… то есть, дядя! – несколько раздраженно воскликнул мистер Беллами. – Я здесь для того, чтобы поблагодарить вас за доброту и щедрость, которые вы проявили по отношению ко мне, но все дело в том, что моя мечта разбита на мелкие осколки. Пузырь лопнул, все рухнуло! Короче говоря, старина… то есть, сэр, дело не выгорит!

– Не выгорит? – недоуменно повторил сэр Мармадьюк.

– Вместо того, чтобы превратиться в довольного жизнью помещика, Джон…. то есть, сэр, я лучше подамся в солдаты или моряки, словом, туда, где подразумевается смена мест и впечатлений!

– Ради Бога, Руперт, о чем ты говоришь?

– Джон, – вздохнул мистер Беллами, удрученно качая головой, – мой дорогой дядюшка, все это оказалось романтическими бреднями – мечты о счастливом супружестве и все такое – короче говоря, я свалял дурака! Еве-Энн, если и нужен муж, то не такой, как я. Так что игра окончена, старина.

Сэр Мармадьюк глубоко вздохнул и откинулся в кресле.

– Руперт, – заговорил он, несколько утратив свою бесстрастность, – уж не хочешь ли ты сказать, что… она отказала тебе?

– Окончательно и бесповоротно, сэр. И, Джон, старина, о черт, я хотел сказать, сэр, нет никаких сомнений, что у нее кто-то есть.

– О, Господи! – только и вымолвил сэр Мармадьюк.

Тут он, конечно же, поспешил нахмуриться и быстро отвернуться, но пытливый взгляд мистера Беллами успел уловить блеск в дядюшкиных глазах.

– Сэр, мой дорогой дядя, я абсолютно уверен – мисс Эш влюблена, но отнюдь не в вашего несчастного и смиренного родственника.

– Но, Руперт, я был уверен, что она… что ты… я успел свыкнуться с этой мыслью!

– Значит, дядя, вы ошибались!

– Я был абсолютно уверен, что она любит тебя.

– Это действительно так.

– Что? – изумленно воскликнул сэр Мармадьюк.

– Да, сэр, любит, но как сестра. – Мистер Беллами ободряюще кивнул, но улыбка его была печальна. – Как друга, старина, а не как возлюбленного!

– Ты в этом уверен, Руперт?

– Сэр, она сама мне сказала!

– Поразительно! – прошептал сэр Мармадьюк.

– Видите ли, дружи… то есть, дядя, она влюблена в другого!

– Она и об этом тебе сказала?

– Ну, не словами, сэр, но это было довольно очевидно, даже для меня, хотя я и слеп, как новорожденный котенок, точнее, был слеп. Вы помните, Джон, как тогда у костра я сказал вам: «Она богиня!» и указал вам на ее красоту… надо же, именно вам! Джонни… то есть, дядя, я был законченным ослом! А теперь, Джон… то есть, сэр, я смиренно, но от всего сердца хочу пожелать успеха своему сопернику, кем бы он ни оказался! Сэр, вы найдете ее в Монкс-Уоррен, и благослови вас Господь!

С этими словами мистер Беллами вдруг схватил дядину руку, энергично встряхнул ее и стремительно выскочил из комнаты.

Сэр Мармадьюк несколько минут неподвижно сидел в кресле. В глазах его горел нетерпеливый огонь юности.

– Десять миль, Джон! – наконец воскликнул он. – Самое большое, двенадцать. Пожалуйста, велите седлать лошадей! Вы поедете со мной, дорогой друг. Похоже, близок конец моим поискам.

Вскоре лошади уже нетерпеливо переступали у подъезда.

И вот наши герои в седле и стремительно скачут по дороге, напутствуемые ласковыми солнечными лучами. Они молчат. Сэр Мармадьюк погружен в глубокую задумчивость, а Джон Гоббс никогда не отличался особенной разговорчивостью. Наконец сэр Мармадьюк поднимает голову, оглядывается и громко восклицает:

– Какое великолепное утро, Джон!

– Да, довольно тепло, сэр, – соглашается мистер Гоббс.

И вновь наступает тишина, нарушаемая лишь стуком копыт, скрипом седел и позвякиванием уздечек.

– Как чудесно сегодня поют птицы, Джон!

– Да, сэр, – кивает мистер Гоббс, – но думаю, вчера они занимались тем же самым.

Миля за милей исчезает под копытами пыльная дорога. Но вот сэр Мармадьюк умеряет бег своего скакуна и начинает вслух размышлять.

– Конечно, это может быть кто-нибудь еще, Джон!

– Возможно, сэр.

– Хотя я так и не думаю, Джон.

– Я тоже, сэр.

– Но мы все скоро узнаем. А вот и Монкс-Уоррен. – Он ткнул ручкой хлыста в опрятную крышу, показавшуюся за деревьями.

Обогнув живую изгородь, они свернули на тенистую тропинку и вскоре оказались во дворе фермы. Натянув поводья, сэр Мармадьюк оглядел аккуратный ряд скирд и опрятные сараи. Из-за построек доносились свист косы и веселые голоса. За открытой дверью одного из сараев позвякивало ведро. И вот оттуда появилась Ева-Энн. На голове широкополая шляпа; платье прикрыто аккуратным фартуком; на плечах покачивается коромысло с двумя ведрами, в которых пенится молоко. Она сделала несколько шагов и тут увидела всадников. Ее глаза встретились с блестящими глазами джентльмена. Ева-Энн вскрикнула и замерла.

– Милая! – Он снял шляпу. – О, Ева-Энн!

Девушка все еще стояла на месте, но, увидев выражение его лица, услышав его голос, она не смогла справиться с охватившей ее дрожью. Глаза Евы-Энн засветились. Сэр Мармадьюк спрыгнул с лошади и порывисто устремился к девушке.

– Так это не Руперт?

– Нет, конечно же, нет!

– Ева, – он протянул руки, – моя Ева-Энн!

– Нет, подожди немного, Джон!

Она осторожно наклонилась и опустила ведра на землю. Прекрасные глаза взглянули из-под шляпы с какой-то затаенной печалью.

– Джон, – тихо сказала девушка, – сэр Мармадьюк…

– Зови меня Джон, моя милая.

– Ты все-таки пришел? – Глубокая нежность прозвучала в этом вопросе.

– Да, пришел. Пришел, чтобы закончить свои поиски.

– Так ты нашел свою юность, Джон?

– Увы! – вздохнул он. – Но я обрел куда больше – Еву-Энн Эш. Ты любишь меня дитя мое?

– Но, милый Джон, – она вздохнула, – ты сэр Мармадьюк, блистательный джентльмен, а я всего лишь Ева-Энн.

– Да, ты действительно всего лишь Ева-Энн, – он взял ее руки в свои, – и потому, дитя мое, я хочу спросить тебя – пойдешь ли ты со мной? Отдашь ли ты мне свои сердце и руку?

– Сначала… сначала, – прошептала девушка страстно, – сначала скажи, действительно ли ты любишь меня? Не как дитя, а ка жен…

Он подхватил ее и закружил в воздухе, шляпка упала в пыль.

– Люблю я тебя?! – вскричал сэр Мармадьюк. – Один лишь Бог ведает, как сильно я тебя люблю! Поцелуй меня, Ева-Энн Эш!

Он опустил девушку на землю. Шляпка сиротливо валялась в пыли, но эти двое не обращали на сей прискорбный факт ни малейшего внимания.

– Джон, – прошептала девушка, – быть любимой таким величественным джентльменом, как ты, это вселяет меня благоговейный ужас… И давай будем всегда помнить, что именно она позволила нам быть вместе, что именно она отдала ради тебя свою жизнь. Она знала, что я люблю только тебя. А теперь она смотрит на нас с небес, а я уверена, что она на небесах, и обрела покой и счастье. Смотрит, и душа ее радуется.

Тут рядом кто-то негромко хихикнул. Сэр Мармадьюк грозно оглянулся – в дверях сарая мелькнул подол платья.

– О, Джон! – Ева-Энн залилась жарким румянцем. – Это Нэнси, одна из работниц! Я забыла обо всем на свете, кроме тебя и…

Сэр Мармадьюк весело рассмеялся и подобрал соломенную шляпку.

– И все-таки, – тут он снова обрел серьезность, – мне уже сорок пять!

– Но у тебя глаза мальчишки, милый Джон. Любовь вернула тебе юность.